— Не нравится мне все это, сделали бы дело тихо и спокойно.

— О, несносный тупица! Турнир уже назначен. Пойми, что вся эта здешняя возня не просто так, а ради принцессы.

— Вы-то хоть видели ее? Говорят, красотка, каких мало?

— Меня это не волнует, будь она хоть перл небесный. Да что ты трясешься? Кто бы ни победил, мы в выигрыше. Но было бы глупо не позабавиться: пострелять из арбалета, помахать мечом, вышибить из седла какого-нибудь спесивого принца, — снова раздался самонадеянный смех. — Владыка послал меня не раньше и не позже, а именно в это время. А он знает, что делает. Слушай, Освальд, когда дело дойдет до состязания на копьях, подашь мне мое копье, с острием.

— Это еще зачем?

— Не трясись, говорю тебе. Тут у них все игрушки: тупые клинки, тупые копья. А я хочу, чтобы они понюхали крови, своей крови. Ты понял?

— Вам видней, ваша милость.

Разговор смолк. Стало ясно, что хозяин вышел, а слуга остался. Принц тихо подошел к нему.

— Кто твой хозяин? — спросил он.

Слуга так и подпрыгнул от неожиданности. Затравлено поглядел по сторонам и, убедившись, что больше никого нет, немного успокоился.

— А вам-то что за дело? — просипел он в ответ и направился было вон, но Корфул схватил его за шиворот и развернул к себе.

— Кто твой хозяин? Отвечай.

— Уж во всяком случае, не вы, сударь. Чего пристали!

— Я случайно услышал, что вы тут затеваете. Так вот, я не знаю, откуда вы прибыли, но здесь так не поступают. Слышишь ты? Передай своему хозяину, что, если он не откажется от своей подлости, он близко не подойдет к ристалищу.

Принц отпустил незнакомца, и тот чуть ли не бегом поспешил вон из конюшни.

Когда принц вошел в трактир, в зале почти никого не было. Трактирщик сидел за столом вместе с оружейником Шеробусом, и принцу пришло на память, как оружейник называл трактирщика кумом. Дети двух друзей и родственников были тут же. Эльза протирала стойку и полки за ней, а сын Оружейника Филипп, вытирал большущим льняным полотенцем глиняные тарелки и кружки. Принц вознамерился было расспросить трактирщика о рыцаре, который только что вошел в гостиницу, но Хэмм, так звали трактирщика опередил его.

— Ваша светлость, рассудите нас! — обратился к рыцарю трактирщик, да так горячо, что выскочил из-за стола и чуть не опрокинул скамейку. — Вы человек благородный, страж Пятиречья, наверное, много учились всему. Как вам кажется, разве не должно человеку стремиться к лучшему, разве не рожден человек для счастливой доли? Разве не должен он не только усердно трудиться, но и искать всякую возможность, чтобы улучшить свою судьбу?

Принц улыбнулся.

— Мне не вполне понятно что вы имеете в виду, уважаемый господин Хэмм.

— Эка ты, кум, завернул! — покачал головой оружейник. — На такой вопрос всякий ответит, что да, мол, так оно и есть. Вот даже господин рыцарь не понимает, к чему ты клонишь. А я очень хорошо понимаю. Мы ведь о другом говорили…

— Да как же о другом? — искренне удивился трактирщик.

Сцена забавляла не только Корфула, дети почтенных горожан тоже тихонько хихикали.

— Погодите, уважаемые, — по возможности серьезно заговорил принц, выставляя вперед руки, будто разводя спорщиков. — Если вы хотите узнать мнение стража Пятиречья и человека, кое-чему учившегося, объясните, в чем состоит предмет вашего спора?

— Да мы, ваша светлость… — начал было трактирщик, но мастер Шеробус его перебил:

— Погоди, кум, ты уже высказался. Мы тут о детях наших разговорились…

Принц посмотрел на Эльзу и Филиппа. Оба смутились, но по-разному: сын оружейника опустил голову и принялся тщательней тереть очередное блюдо, а дочь трактирщика, напротив, вспыхнула и устремила огненный взгляд на Шеробуса, который тем временем продолжал:

— Я в том смысле рассуждаю, что человек, где родился, там и пригодился. У каждого своя стезя, и нужно по ней идти, а не прыгать с места на место. Потому что стезя твоя — это твоя жизнь, если ты не идешь своей дорогой, ты отказываешься от своей жизни и ищешь попросту того, чего нет. Вот вы, ваша честь, родились в рыцарском замке, и что же, стали рыцарем, ведь не сделались, к примеру, менестрелем или, того нелепее, гончаром…

— Это ты, кум, передергиваешь! — не смог сдержаться трактирщик. — Где это видано, чтобы рыцарь мечтал о гончарном круге? Мечтают о том, что выше, лучше, а не о том, что хуже или ниже.

— Чем это гончар тебе так низок и плох?

— И опять ты передергиваешь!

— Ничего я не передергиваю, я говорю, что, мечтая о лучшей доле, человек не проживает свою жизнь, все надеется, что есть другая, а другой-то и нет, так и промается весь век, и все напрасно.

Трактирщик всплеснул руками.

— Вот опять все начинается снова! Ведь я ж тебя спрашивал, как узнать свою дорогу? А ну как она не моя? Тогда что?

— Вот-вот! — горячо подхватил оружейник. — Эта не моя, пойду на ту, та вроде получше, поинтереснее, а потом, глядь, и та не моя, пойду на третью, и пошло-поехало…

— Да узнать-то как? — все не унимался Хэмм. — Ведь наперед, что ты мне не говори, нипочем не узнаешь.

— Конечно, не узнаешь, пока не пойдешь…

— Да вдруг окажется, что не она?

Оружейник еще при первом знакомстве произвел на принца впечатление человека гордого, но вместе с тем умного и рассудительного. Настоящий же разговор открывал мастера Шеробуса как человека, любящего задавать себе и окружающим трудные вопросы. Однако, простояв всю жизнь у наковальни и слушая грохот железа, он, не научился говорить так, чтобы его можно было понять сразу.

— Пойми ты, кум, о чем я тебе толкую. Настоящая стезя всегда находится перед человеком, перед самым его носом, только по глупости в раннем возрасте он не хочет видеть ее, слишком уж она обыкновенная, неинтересная вроде. Вот тут и нужны старшие и опытные люди, родители или наставники, чтобы помочь человеку. И тот, кто слушает старших, идет правильным путем.

Хэмм помолчал какое-то время, переваривая слова друга, потом махнул рукой.

— А! Это все давно известно. Я вот не ропщу на судьбу, ты же знаешь, но в ранних летах, как ты говоришь, я был, видимо, слишком послушным. Ты что думаешь, я мечтал о том, чтобы заправлять этим постоялым двором? Какое там! Я и Эльзу-то не больно ругаю за шалости, потому как в меня пошла.

Хэмм, обернувшись, посмотрел на дочь.

— Смеется, егоза! Давай, старайся, дочка, постигай ремесло доброй трактирщицы.

Эльза, конечно, не смеялась, но озорства в ее глазах нельзя было не заметить. Хэмм покачал головой.

— Так что вот, кум, послушал я старших людей и, куда деваться, привык, даже понравилось.

— Конечно, потому что твое. А то бы не стала «Звезда негоцианта» лучшим трактиром в столице.

— Мое-то оно мое, но если бы представилась в молодости возможность другой, лучшей участи, я бы… эх!

Оружейник тихо засмеялся и покачал головой.

— Ну и о чем же вы меня хотели спросить? — усмехнулся принц Корфул.

Хэмм м Шеробус обернулись к принцу, и по их лицам было видно, что они, пожалуй, забыли о его присутствии. Корфул рассмеялся.

— Я вижу, вы достаточно хорошо друг друга понимаете и умеете договариваться без посторонней помощи. Только вот мне теперь непонятно, при чем тут ваши дети, о которых вы якобы говорили?

— Это, сударь, я все больше о своем сыне, — сказал оружейный мастер.

— А что с ним? — спросил принц. — Крепкий смышленый парнишка.

— Да вот, изволите видеть, не нравится ему оружейное ремесло…

— Почему не нравится? — пробурчал из своего угла Филипп. — Нравится. Я все про оружие знаю.

— Вот и надумал в рыцари податься, — заметил Шеробус.

— Куда? — переспросил принц.

— Вовсе и нет! — крайне смутившись, выпалил юноша. — Я, конечно, понимаю, что сначала нужно походить в оруженосцах…

Принцу вовсе не хотелось обижать юного мечтателя, но не расхохотаться он не мог.

— Походить в оруженосцах, — с трудом выговаривая сквозь смех слова, сказал принц. — Отлично сказано, молодой человек.