Не смотри на меня с удивлением, брат Магнус, все знают, что сельвены не любят наш народ. Сейчас, насколько мне известно, они никак не общаются с жителями Пятиречья, всячески сторонятся их, но и в то время было не лучше. Сельвены преспокойно жили в Пятиречье, не зная нужды, они и дальше хотели бы жить как дикари, бродить в своих лесах и не с кем не знаться. Но мы пришли в Пятиречье, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

Рисли, как мог, втирался в доверие моему отцу, нахваливал его, расписывал его подвиги, хотя подвиги, конечно, были настоящими. Кончилось тем, что он пообещал обучить отца чародейству. Такому воину, как король Бергор, это было ни к чему, но Рисли так ловко уговаривал его, что отец согласился.

— Но в чем же здесь злой умысел, брат Эрсеп? — не утерпел и спросил я.

— В том-то и дело, что Рисли сказал, что откроет тайные знания только одному королю Бергору и больше никому. Этим он хотел внести раздор в наш народ. Разве не король Бергор провозгласил, что в Благословенном Крае будут равны перед нашими законами и король, и крестьянин, разве не король Бергор провозгласил совершенное равенство между своими сыновьями, что не будет между ними ни большего, ни меньшего по достоинству. Да и себя самого он называл лишь старшим среди равных.

— Короли Пятиречья и поныне именуют себя таким почетным званием.

Мой собеседник улыбнулся.

— Это хорошо, что так бережно чтятся традиции моего великого отца. Вот и подумай, брат Магнус, условия, на которые Рисли склонил короля, были пагубными для всего нашего народа. Узнав об этом, я принял опрометчивое решение любым способом выведать тайные знания сельвенов и поделиться ими со всем народом. Да, я был опечален тем, что мой отец, великий король Бергор, первый отступил от введенного им закона. По молодости, я не мог выдумать ничего лучшего, как повсюду следовать за отцом и подслушивать их разговоры с Рисли. Удалось мне подслушать и несколько разговоров Рисли со своими сообщниками. И вот что мне открылось. Ты знаешь, брат Магнус, что сельвены живут сколько угодно, никто не видел мертвого сельвена, даже если его поражает оружие, он наполняется светом, оживает и уносится по воздуху, куда ему вздумается. Так вот, Рисли решил открыть королю все тайные знания своего племени, кроме секрета бессмертия. Черный замысел сельвенов стал с тех пор для меня совершено очевидным. Представь себе, брат Магнус, каково это, обладать сокровенными знаниями о природе, уметь подчинять себе стихии и при этом покорно ожидать неизбежной смерти! К счастью случилось так, что подошел праздник летнего солнцеворота, день, в который король Бергор вступил в Пятиречье. К этому празднику мой младший брат Иллт-Корабел приготовил отцу подарок: построил два корабля. Это были первые корабли в Пятиречье. И отец, а с ним и неотлучный Рисли отправились в плавание. А я собрал все книги, которых оказалось ровно семьсот семьдесят семь, и отправился в свой замок Эрсепрель.

Да, что говорить, это было преступное деяние. Но тогда мне казалось, что это единственный выход. Я взял магическую библиотеку как бы в залог, чтобы пробудить отца от обольщения сельвенами. Я знал, что у меня немного времени, и принялся за изучение тайных знаний. Но прошло время, и под стенами моего замка появилось войско короля Бергора. Я вызвал отца для переговоров, пытался его вразумить, но чары Рисли были сильнее, я еще не успел набрать силу в чародействе. Отец не слушал меня, раздражался, схватился за меч, мне пришлось защищаться, и, на горе, не он меня, а я ранил его. Сколько раз я потом жалел, что не вышло наоборот.

А вот о том, что было дальше, ваши легенды говорят правду. Проклятие, изгнание и всеобщее презрение. Никто, кроме меня и отца, не знал о магической библиотеке сельвенов, потому и нетрудно было сочинить байку о том, что первенец Бергора вознамерился отнять у него корону. Рисли отвез тайные книги обратно в свою пещеру и наложил на них заклятие. Но, как видишь, секрет бессмертия я все-таки узнал.

Я смотрел на его юное, улыбающееся лицо, испытывал на себе его мудрый старческий взгляд, и у меня не было причин не верить ему.

— Воспользовавшись случаем, — продолжал король Эрсеп, — сельвены разорвали отношения с нашим народом. Рисли удалился в Сельверон, а я сделался скитальцем. Но шли столетия, немало людей, ищущих правды, присоединялось ко мне, желая, чтобы я правил ими, так я сделался хозяином Бескрайнего леса, владыкой Даркулона, королем Эрсепом Великим, но сердце мое навсегда оставалось в Пятиречье.

Солнце давно село, и наступила непроглядная ночь. Воины наших отрядов устраивались на ночлег. Несмотря на уверения короля Эрсепа, что в его владениях мы можем чувствовать себя в безопасности, я, сославшись на необходимость поддержания порядка в отряде, приказал Угло выставить дозор. Мне хотелось продолжить разговор, и король Эрсеп понимал это. Когда мы отдали все необходимые распоряжения, король Эрсеп сказал:

— В твоих глазах, брат Магнус, я читаю большой интерес и воодушевление. Это радует меня и наводит на мысль, что пришло время исполнению пророчества о «Надежде Пятиречья»…

— Пророчество о «Надежде Благословенного Края»! — воскликнул я пораженный. — Но ведь оно принадлежит Рисли.

Эрсеп усмехнулся.

— Да, это пророчество Рисли, но оно было сделано по повелению моего отца. Уже на смертном одре, в замке Берготель, он призвал Рисли и спросил, возможно, ли когда-нибудь преодолеть нашу вражду? Чародей прибег к гаданиям, хотя преодолеть ее можно был в тот же день. Думаю, перед умирающим Рисли не стал кривить душой, и его пророчество верно. Впрочем, оно было верно и в минуту его возглашения. Помнишь ли ты его, брат Магнус?

— Конечно, — ответил я, — его повторяет на коронации каждый новый король. Вот оно:

Небо да будет свидетелем!

Я возвещаю пророчество:

минет лихая година,

снова наступит веселье!

Рисли с Бергором обнимутся,

это объятье укажет

путь во Святое Отечество.

Сбудется то, что возвещено

только тогда, когда явится

тот, кто родится от доблести,

брак заключившей с премудростью,

он-то и будет «Объятием»

двух государей, двух братьев

и наречется «Надеждою

Края Благословенного».

Некоторое время он хранил молчание, глядя на меня с тихой улыбкой.

— И как же толкуете это пророчество вы, короли Пятиречья? — спросил он наконец.

— Мы никак его не толкуем, это просто традиция. Но в нем, насколько я понимаю, говорится о примирении сельвенов и нашего народа…

— Нет, брат Магнус, не так все просто. В каждом пророчестве простыми словами написано нечто неведомое. «Рисли с Бергором обнимутся», — нужно понимать иносказательно, ведь моего отца уже нет в живых. А Рисли бесследно исчез.

— Но у нас, в Пятиречье, говорят, что от горя он лишился рассудка.

— Ну что ж, тем более, — воодушевленно воскликнул король Эрсеп, — для любого человека лишиться рассудка еще хуже, чем умереть. Поэтому-то эти слова пророчества нужно понимать так, что народ Пятиречья получит тайные знания сельвенов, а два брата, это доблесть и мудрость, ибо народ Бергора — доблестные воины, сельвены — мудры. Примирение же, то есть объединение этих двух традиций произойдет лишь тогда, когда появится человек, доблестный рыцарь, который не побоится спуститься в пещеру Рисли и овладеть тайной библиотекой сельвенов. Он, овладев тайной мудростью, откроет ее всему Пятиречью. Теперь подумай, брат Магнус, быть может, ты окажешься этим человеком?

Его слова поразили меня. Сердце затрепетало, как листва на ветру. Никогда не забуду этого чувства, мне даже привиделось, будто я стою на краю пропасти, над разверзшейся бездной, которая не столько пугает, сколько манит, зовет сделать только один шаг, и во мне растет уверенность, что, решись я на это, меня ждет не падение, а полет. Я даже провел ладонью по лицу, чтобы отогнать видение, а взгляд короля Эрсепа совсем отрезвил меня. Это был взгляд человека, который все понимает.