— Тебе нужнее. Тебе не век у меня жить.

— Серафима, а никто не искал меня здесь?

— Здесь не искал. А там, — она неопределенно махнула рукой, — искал. Всё перерыл, но нюха не хватило.

Спрашивать подробнее не имеет смысла. Серафима всегда говорит только то, что считает нужным.

Ещё через сутки решаюсь. Нужно уходить. Серафима равнодушно кивает. Отдаёт мне заштопанную и постиранную рубашку с неродной пуговкой у ворота. Получаю чистые хлопчатобумажные носки. На лбу уже нет пластыря — только неровная розовая линия делает бровь вздёрнутой, удивлённой. Прощаюсь. Нерешительно обнимаю женщину.

— Научись прощать, - вместо «до свидания» говорит Серафима, - и не только обидчиков, прости себя. Покайся Господу и живи.

— Я вернусь к тебе, - вместо «спасибо» говорю я, - я обязательно вернусь, только дождись.

Серафима перекрестила меня, и я отправился в город. Пешком, электричкой, метро. На вокзал. Иду медленно, хромая, в боку колет, копчик ноет, в паху жжёт. Билеты на Смоленск? Есть. Покупаю на вечер. Завтра буду дома. Мама не может меня выгнать. Она увидит меня, хромого, избитого, и пожалеет. Надо дождаться поезда. Это четыре часа. Это ерунда.

Купил хлеба. Сидел во дворе на скамейке, ел и кормил и без того жирных голубей. Придумывал слова, которые скажу маме, папе, брату. Настраиваю себя на то, что придётся выслушать много неприятного в свой адрес. Но я вытерплю, не психану и не уеду больше.

За полчаса до отхода поезда ползу на перрон, у меня одиннадцатый вагон. Уже пускают. Подхожу к вагону, встаю в очередь. Мечтаю, что сейчас вытянусь на твёрдой полке. Сзади кто-то кладёт руку на плечо:

— Отойдём!

Я поворачиваюсь. Крепкий черноволосый мужчина с кривыми губами — Дамир. Он снимает с моего плеча сумку и берёт меня под мышки.

— Я за тобой. Пойдём.

— Но у меня поезд, - тихо сопротивляюсь я.

— Это не твой поезд. Я устал тебя искать. Не глупи. Поехали…

— Куда?

— К нему.

— Но он меня убьёт…

— Не убьёт.

— Я не пойду.

Дамир кивает парням, которые стояли за ним. Те подхватывают меня с двух сторон, и мы стремительно удаляемся от моего вагона, от моей надежды на относительно благополучный исход.

*Н.С.Гумилёв «У меня не живут цветы…»

========== 6. ==========

Знакомый «мерс». Навстречу из него выскакивает Иван, открывает заднюю дверцу, меня бережно усаживают на кресло. Но ехать не торопимся. Иван закуривает и бесконечно тихо матерится, нервно топчась рядом с машиной: «Ёбаны в рот… ёбаны в рот…» Дамир Асхатович облокотился на кузов «мерса» и беседует по телефону:

— Он у нас.

— …

— Плохо выглядит, но живой.

— …

— Я понял. Только ты сам позвони своему айболиту.

— …

— Не стоит ехать. Андрей, ты меня слышишь? Соберись! Слышишь меня? Всё будет хорошо. Он жив, это же главное! Всё, мы поехали…

Дамир садится на переднее сидение, велит Ивану, который жадно докуривал:

— Едем к Алексею Фёдоровичу. Там я вас оставлю, ты дождёшься его, — он кивает в мою сторону. — Потом домой, надеюсь, ты справишься один? Звони Мазурову, если что.

Иван молчаливо соглашается и дёргано стартует. Мы едем долго, по незнакомой мне части города, Иван рулит по дворам, лавирует в медленно плывущем потоке автомобилей. Останавливаемся около двухэтажного домика внутри глухого двора с зелёной надписью «Парацельс». Дамир ведёт меня внутрь, держит за плечо. В конечном пункте, в небольшом светлом кабинете нас встречает пожилой, маленький, толстенький доктор в стильных очках на носу.

— Привезли, значит! — радостно воскликнул он. — Бандиты! Главный-то бандит побоялся сам прийти? Звонит! Что-то невнятное бормочет! Трубки бросает! Сопляк!

Доктор этими словами сразу расположил меня к себе. Он подошёл, положил мне руку на лоб и вперил взгляд в мои глаза.

— Видишь меня?

Я киваю, вижу.

— Странные глаза… Что ж, раздевайся, посмотрим… А вы уматывайте отсюда, — обратился он к Дамиру и Ивану, — как-нибудь без бандитского пригляда справлюсь!

Я провёл в этом центре не менее трёх часов. Алексей Фёдорович без умолку болтал на всякие анекдотические темы, изредка хмурил брови. Ощупал меня везде, светил в глаза какой-то штукой, выспросил о головокружении, на первом этаже мне сделали компьютерную томографию. Мне поставили несколько уколов. Шов над бровью смазали каким-то жёлтым клеем. Целый час полулежал в кресле стоматолога (или челюстно-лицевого хирурга? Хрен его знает!). В десну тоже ставили укол — вся правая половина лица онемела. Алексей Фёдорович с любопытством выглядывал из-за плеча стоматолога кавказской внешности, говорил всякие медицинские термины. Я понял, что врач что-то вычищал из десны, какую-то «кровянку». Там же мне установили во рту проволочный каркас, очень неудобно, рот не закрывается. Стоматолог сказал, что челюсть цела и зубы тоже вполне можно спасти. Достал пузырь с прозрачной жидкостью и велел полоскать полость рта почаще.

Алексею Фёдоровичу рассказал о Серафиме. Тот заинтересовался, чем она меня поила, но доктор был больше недоволен, нежели впечатлён:

— Нет чтобы в больницу увести парня! А если бы мозговая гематома? Разрыв диафрагмы? Да много чего же быть могло! А у них какие-то примочки, заговоры, молитвы! — и вдруг неожиданно перевёл тему разговора: — Это всё Андрейка тебя так изувечил?

Я замолчал.

— Андре-е-ейка… — расстроенно ответил сам себе Алексей Фёдорович. — Теперь понятно, что с ним. Что мне матери его сказать? Ума не приложу…

По окончании всех процедур мне передали визитку с телефоном центра. Доктор лично проводил меня до машины, где изнемогал от жары Иван. Передал водителю пакет с лекарствами, сказал, что надо будет привозить меня на процедуры, что сам позвонит «паразиту-Мазурову». Мы поехали.

Всё это время я находился словно во сне, даже речь была заторможена, не осознавал, что все мои мечты о доме разрушены бесповоротно. Торкнуло, только когда въехали на территорию мазуровского дома. Иван остановил «мерс» у входа в дом, сидит, ждёт, когда я выйду, смотрит на меня в зеркало заднего вида. А у меня извержение слёз. Я не могу сюда возвращаться! Я же здесь уже умер! Влага проложила мокрые русла по моим щекам, капает на футболку, оставляя стыдные пятна беспомощности. Даже руками не вытираю слёзы. Упрямо сижу в машине, упиваюсь жалостью к себе. А Иван вдруг закурил внутри машины, пережидает мою беззвучную истерику. Наверное, минут десять-пятнадцать просидели.

— Пойдём, — тихо говорит Иван. Он видит, как я вцепился в кожу кресла. — Вот увидишь, он больше не посмеет… Он видел… Он видел наутро, как ты стрелял в себя. Видеонаблюдение срабатывает на движение, так что… Стась, надо жить.

— Зачем? — шепчу.

— Надо, — Иван вышел из автомобиля и открыл мою дверцу. Пришлось вылезать. Медленно выпрямляюсь и смотрю наверх, на окна эркера, там долбаный кабинет. Может, показалось, но портьеры шевелятся. Ждёт меня? И меня ведут «в мою комнату». Там чисто, бельё поменяли, на тумбочке лежат аккуратно сложенные мои джинсы, чёрный пуловер с квадратиками и красная книга с афоризмами. Я вернулся.

От ужина, предложенного Иваном, я отказался, так как мутит, да и с проволокой во рту есть не могу. Выпил только микстуру, что доктор дал, она седативного свойства. Сразу лёг спать. Понял, что меня не заперли. Понял, что микстура сильная. Понял, что ночью кто-то заходил, сидел рядом. Понял, что впервые увидел цветной сон, как будто я муха с зелёными глазами, я летаю. Я летаю в кабинете с тёмными королевскими обоями. На полу сидит человек ко мне спиной, он вырезает из глянцевых журналов по дизайну красивые фотографии и клеит из них домик. Получается красиво, именно домик цветной. Я кружу над чёрной макушкой этого человека, наблюдаю, как здоровски тот конструирует бумажный дворец. Вдруг человек поднимает голову и говорит: «Домик для мухи, не улетай». Конструктор — Мазур.

***

Как они уехали на работу, не слышал. Проснулся один в доме, встал, скрипя всеми суставами и осторожно разминая скрученные мышцы. Сначала прислушивался около двери, а когда удостоверился, что никого нет, прошаркал на кухню. Там для меня холодная каша и записка: «В двенадцать приедет Иван, увезёт на процедуры». Надо же! Сам написал.