– «Вобла»?! – вскоре прилетело к нам с мостка.

– Нет, Варвара! «Варево». И вы заметьте, какого цвета в ней вода. Черная вдали. С отраженным небом – темно синяя, а вблизи у берега – как круто заваренный чай с краснотой.

– Ничего себе!

– А его пить можно? – выказали практический интерес оба близнеца и поскакали босиком по песку.

– Пейте на здоровье. Здесь коровы не гуляют, – благословил их отец. Мать Арчи и Барни от карт даже не оторвалась.

Ник же, глядя на этот забег, приложил ребро ладони ко лбу:

– Меня вот другое удивляет. В переводах. На исходном французском имя «Рок» означает «отдых». Как же он смог стать покровителем всего ремесла?

– Как заслуженная награда на небе, – иронично скосился к местожительству Святого мой папа. – Теофил, что с шашлыком?

– Шашлык уже готов, – отрапортовал тот. – Жужа?..

И игра «На Цезаря» пошла гораздо быстрей (стол то раскладной у нас на все поводы – один)…

Ночь на песчаный берег Янтарного бора пришла по-летнему поздно. Недолгой, будто извиняющейся за свою неизбежность, визитеркой. И в качестве «компенсации» сразу выкатила в просвет из облаков полновесную луну. Первая из трех ночей полнолуния… Н-да… И она общий настрой на свободу лишь усугубила. Тут же на пришвартованной боком в камыши лодке были разожжены скромные речные фонари, которые дядя Теофил провозгласил «огнями рамп» и концерт проигравшей стороны начался. Ей, кстати, оказалась пара Нинон – тетя Жужа. Хотя вторая отдувалась за свою компаньонку, получившую в последней раунде игры сразу оптом трех одинадцатиочковых тузов и вышедшую в «лидеры». Точнее, в «примы». Прима исполнила нам морские куплеты в сопровождении депрессивно расстроенной гитары, извлеченной из кормовых недр. А ее «компаньонка» показала пару фокусов с платком. При их явлении Варвара от разгадок и комментариев стойко воздержалась. Остальные благодарно аплодировали (мы с Ником – Варе в основном). Дальше на «сцену» полезли все кому не лень. Даже мой папа с пантомимой, изображавшей не то свой день на службе, не то стихийный смерч. И так в процессе разошелся, что вспугнуло его с лодки лишь предложение тети Гортензии повторить сказку с Солнцепутья. И я даже не заметила, как гитара оказалась в руках у Ника. Хотя под фонари он не пошел, а остался у костра.

– О-о, а я и забыла.

– Что «забыла»? – смущенно прищурился Ник, подтягивая струны.

– Как давно ты держал сей инструмент в последний раз. Хотя…

– Угу. На твой день рождения… У фонтана.

– Точно… Тогда, знаешь что? – тряхнула я растрепанной головой.

– Что?

– Давай и ту самую.

– Точно?

– Ага.

– Даю… Сейчас, – и пробно проведя пальцами поперек струн, тихо начал. –

Мы все летим сквозь мглу и пепел…

На огонек свечи родной.

То скалит зубы рок, то весел

Маня наградой за собой.

И кружат равнодушно звезды,

Даря тщеславные мечты.

Так перепутать свет их просто

С той свечкой, что зажгла мне ты.

И я летел, друзей теряя

В круженьи звезд и в пасти тьмы.

Лишь как заклятье повторяя:

«Меня здесь нет. Есть только мы».

Так распахни мне дверь, родная,

Когда я рухну у крыльца.

Твой огонек, костром пылая,

Согрел мне сердце до конца…

Согрел мне сердце…

– Ник, а он что, умер?

На этот удивленный голосок Вари, кажется, отмерли все, присевшие вокруг огня.

– Почему? – вскинула я глаза.

– Так ясно же в конце: рухнул и… всё.

– И ничего не ясно, – развернулась я к Нику.

И что странно: песня эта, одна из самых любимых у прокуратских кадетов, всегда пелась совсем не так. С юношеской бравадой и зло. А тут…

– Он не умер, Варя, – глухо произнес Ник. – Просто, устал.

– Или сильно поранили, – почесал курносый нос Арчи… или Барни. – Папа?

– Что, сынок?

– Я рыцарем стану. Как дядя Николас.

– И я.

– О-ох, – пришлепнула руку к груди их мать. – Тогда сразу и меня туда… запишите. Вместо грифона.

– Ага. А я, Жужа, в свое время хотела к ним в курятник устроиться. На полном серьёзе, – шмыгнула носом моя мама.

– Ну, знаете ли? – поднялась я с подстилки. – Знаете ли…

– Любимая?

– Что, Ник?

– А ведь ты еще у нас не выступала.

– О-о, я только с лекцией по демонологии.

– Ну уж, избавьте! – подскочила следом тетя Жужа. – Тогда мои пупсы точно к вам в Прокурат сразу сейчас… Теофил? Людвиг? Ник? Дамы?

– Да?

– Что, Жужа?

– А давайте ко собираться назад. Пусть плыть теперь по течению, но, завтра – большой праздник и надо успеть перед ним выспаться хорошенько. Все со мной согласны?..

В общем-то, возражений не последовало (а кто их детский писк в общем согласном гуле разобрал?)…

Вот «выспаться хорошенько» мне почему-то не удалось – Варвара стребовала свой ежедневный долг по сказке в уши, а других охотников ей вещать не нашлось. Все жутко заняты или вовремя попрятались по своим тихим комнатам. Лично я сейчас из приоткрытого в ночь окна слышала лишь два голоса: Ника и дяди Теофила. И о чем они там, на балконе говорят? Стоя между текущей в темную даль рекой и высокой луной, освещающей теперь каждый листик в саду. Каждую травинку. А как они, наверное, сейчас пахнут… эти травинки… Лунной росой…

– Агата, и чем там дело то кончилось?

– Что? – с трудом оторвала я взгляд он луны в окне. – У кого?

– О-о, – высунув из-под одеяла руку, поскребло дитё лоб. – У этого Марка с Валентиной? Они поженились?

– А-а… Нет.

– А почему?

– Да, потому что Валентина его не любила. И он ей вообще нужен был только для того, чтоб своего настоящего любимого покарать.

– Чем «покарать»? – округлила Варя глаза.

– Ревностью, чувством безвозвратной потери. Чтоб он все это осознал. А когда он осознал и покаялся, вернулась к нему, – скоро сократила я половину классической новеллы до «цензурной детской версии».

– Какая она… коварная, – протянула со своей подушки Варвара. – Эта Валентина, она такая коварная и… слово забыла. Его тетя Нинон тете Гортензии говорила про одну даму из Гусельниц. Такую же.

– Ох, Варвара, много ты знаешь для своих восьми лет. И много слышишь. И вообще, спать давно пора, а то завтра на каруселях будешь носом клевать и из кресла улетишь. Приятных снов, – быстро склонилась я над ней и чмокнула в щеку.

– Не улечу, – лишь услышала уже у двери. А потом еще вдогонку. – Агата?

– Что, мотылек? – обернулась я.

– Ты пахнешь как-то… странно.

– Не вкусно?

– Нет, – подпрыгнула на локте Варя. – Просто странно.

– Ага, – приложила я лоб к косяку. – Луной, наверное… Спи давай. – и выйдя в темный коридор, прикрыла за собой дверь…

Ник в нашу с ним угловую комнатку до сих пор не вернулся. И я, скинув на стул платье, в одиночестве занырнула в кровать. Буду ждать… И думать. Хоть нечем, но, почему-то все равно думалось… «Коварная Валентина»… И еще одно слово. Представляю, какое. «Забыла» она его. Маленькая прохиндейка… «Коварная Валентина, «орудие мести» Марк и вероломный возлюбленный». И совсем уж некстати, вдруг, вспомнилась моя собственная, восьмилетней давности жизнь. Кому я тогда и что пыталась «доказать»?.. Вероятно, себе самой. Что смогу. Смогу забыть, смогу жить. Смогу… превозмочь смогу. Боль, стыд, раздирающую на части тоску… Сильные руки… Требовательные, ловкие. «Чего ты так боишься?». За тонкой перегородкой стены гуляет Святочный маскарад. А с другой стороны – я и он. Мой первый в постели мужчина… «Чего ты так боишься?.. Ты похожа на воробушка». Чего я боюсь? Пожалуй, лишь того, что все брошу и сбегу. От стыда, от тоски. Но, от себя не убежишь. «Вы только маску… маску свою не снимайте. Мне так легче». И мужское горячее дыхание мне в затылок: «Хорошо, мой воробушек… Хорошо»…