— Наша главная забота — разубедить обеспокоенных горожан вонзать нож вам в спину, чтобы защитить меня, — сухо продолжает принц Стефан, — что, если уж на то пошло, вряд ли будет такой уж проблемой, но как есть мы положение вещей оставить не можем; вам надо продумать свой образ. Воин-варвар, который был здесь вчера, хорош для первого впечатления, он силен и мужествен. Впечатляет. Но никто к такому нежной любовью не воспылает, к тому же ваш народ у нас и так... не в чести.

Торвальд вспоминает служаночку, которая от него сбежала, и понимает, что это правда. Он дикое животное, которое крадет принца у своего народа. Нахмурившись, Торвальд рассеянно теребит свой новый костюм.

— Поэтому нам нужно продумать стратегию?

— Именно. Вам необходимо смягчиться… любовь, укротившая волка — идеальное объяснение, не думаете? И вся столица станет есть с ваших ладоней. — Он сверкает очередной лучезарной улыбкой, и на этот раз в ней явственно проглядывает что-то дьявольское. — И для этого вам нужно лишь сделать вид, что вы влюблены в меня, и все получится. Если повезет, и вы хороший актер.

— Все не может быть так просто.

— Конечно, нет. Но мне всегда казалось, что планы не должны быть расписаны по пунктам, тогда, если что-то пойдет не так — а такое обязательно произойдет, — легче приспособиться.

Принц Стефан допивает свой кофе, и Торвальд удивляется, как ему это удается. Кофе все еще обжигающе горячий, взгляд сам собой притягивается к горлу принца. Он зачарованно смотрит на эту бледную кожу, пока не соображает вдруг, что творит, и не дает себе внутреннюю затрещину за то, что так легко отвлекается.

Принц с едва заметным звоном ставит хрупкую белую чашку на блюдце.

— Свадьба будет через неделю в следующую пятницу. Как вы на это смотрите?

Торвальд захлебывается кофе и вытирает губы.

— А... я думал, сперва должна быть помолвка?

— Так и есть, — кивает принц, — она сейчас.

Торвальд сидит на стуле, пытаясь впитать эту новость. Он ждал хоть какой-то отсрочки. Допустимой погрешности между тем временем, когда он еще думал, что его казнят или отошлют обратно, и тем, когда понял, что теперь в самом деле обручен, и ему необходимо выучить все правила этикета при дворе или хотя бы выяснить, где его место; одна неделя — это чертовски мало.

Через неделю он собственноручно выставит себя на посмешище с принцем под руку. Он слегка истерично думает, что в свадебном платье будет смотреться абсолютно нелепо, ведь едва ли кто-то заставит принца его надеть.

Нет, это глупая мысль. Это мероприятие будет формальным, строгим и сокрушительно официальным. Ему вдруг становится совсем не по себе. Он к этому не готов. Никогда не был готов к такому, и теперь, больше чем когда-либо, он чувствует себя тупым животным в человеческом теле.

Какая-то часть его хочет броситься в зеленый сад, который видно из окна, скинуть этот сложный облик, сменив на что-то попроще, и сбежать в леса, чтобы там доживать свои дни просто обычным волком.

Вместо этого он, как идиот, сидит на месте с чашечкой в руках.

— Что я должен делать?

— Много чего. Однако сегодня... — Принц Стефан тяжело опирается на стол, и Торвальд впервые за все это время видит напряжение и усталость, сковавшие его из-за такой простой вещи, как свадьба, которая прекратит войну... и Торвальду хочется снять с плеч Стефана эту тяжесть, хотя он понятия не имеет как. — Вам придется просто терпеть, пока вас колют булавками, и улыбаться, словно вам это нравится.

Только стоя на приступке посреди снующих туда-сюда швей и портных, напоминающих чертовски занятой пчелиный рой, он понимает, что тот имел в виду. Подготовить свадьбу — не шутка, хотя костюм, который сейчас кроят прямо на нем — не подвенечное платье, слава богам — не так уж и плох, если судить по тому, что видно в зеркале.

Покрой костюма — одновременно дань столичной моде и его низкому происхождению: изящество плавных контуров соседствует с грубостью меховой и кожаной отделки. То, во что его закутывают — а время от времени к нему прикалывают — это лишь наметки, но ему не стыдно было бы, если бы его в этом увидели.

К вечеру он, изможденный и исколотый булавками, валится без сил на кровать. Он лежит и размышляет над своей жизнью. И не будь она его собственной, он ни за что бы не поверил, что жизнь может быть такой вереницей абсолютнейших глупостей.

Во сне он волк, сильный и мощный, он чувствует, как перекатываются под кожей мускулы, пока он бежит по черно-серебряному лесу. У него крепкая челюсть, язык вываливается из пасти, и он ощущает, как морозный воздух кусает его за кончики покрытых длинной шерстью ушей. Снег под подушечками лап совсем холодный, и не слышно ни звука.

Он огибает холм и видит, как встает луна, восково-бледная и сияющая, как глаз вечной матери, и здесь кто-то его ждет. Это волк с длинным худым телом, светло-серым мехом, льдисто-голубыми глазами и хитрой ухмылкой. Они задумчиво кружат друг возле друга, а потом сон смазывается, как черная, белая и серебряная краски смешиваются в одно пятно, и они вдвоем катятся по заснеженному холму, словно щенки, рыча и кусаясь, но только в шутку.

Дни становятся более лихорадочными, чем Торвальд когда-либо себе представлял. Даже хуже, чем в любую из военных кампаний, в которых ему доводилось принимать участие. Но по крайней мере на этот раз никто не умирает, хотя Торвальду никак не продохнуть от званых обедов, примерок, приемов. Его представляют знати до тех пор, пока он напрочь не забывает все имена — снова — и не падает ночью в постель. Проходит пять дней, прежде чем у него выдается пять минут, чтобы посидеть, ничего не делая.

На улице темно, сад освещают только бледная луна и редкие мигающие фонари. Торвальд отыскал темную нишу и спрятался, и теперь сидит тут на белой мраморной скамье. Он почти уверен, что сегодня больше никому не понадобится, но в любом случае надеется, что здесь его никто не найдет. В тени живой изгороди прохладно, несмотря на теплый вечер.

Торвальд закрывает глаза. Он думает о сосновых лесах дома, где холодно даже в самое жаркое лето, но здесь он чует только странный аромат незнакомых цветов. В темноте слышатся крики ночных птиц.

Тихий звук шагов по каменным плитам заставляет его распахнуть глаза. Кто-то нарушил его покой... но когда он видит, кто это, ему остается только отчаянно застонать. Принц Стефан вскидывает бровь.

— Мне нужно отдохнуть, — просит Торвальд, — я не выдержу больше ни минуты политики.

Принц смеется, достаточно тихо, так что, кроме Торвальда, вряд ли кто расслышит.

— Не тревожьтесь, я здесь не по вашу душу. — Он садится на скамью рядом с Торвальдом. Скамья слишком короткая для двоих взрослых мужчин. — Вы лишили меня убежища. — Торвальд чувствует, как жар тела принца проникает в его собственное, и медленно сглатывает. «Вот, — думает он, — один из самых неловких аспектов брака по расчету». Принц — красивый мужчина. Достаточно красивый, чтобы, даже считая его не слишком умным, Торвальду хотелось прикоснуться к этому телу. Теперь хочется еще сильнее.

Но ведь они условились, что с обеих сторон этот брак будет чисто для видимости. Торвальд с горечью думает, что, пойди он на поводу у собственных желаний, и все покатится в тартарары. Принц не захочет быть прикованным к животному вроде него, если узнает, что Торвальду нужно больше, чем просто номинальный брак.

Торвальд пытается придумать тему для разговора.

— Вы... эмм... прячетесь в саду?

— С тех пор как в детстве убегал с уроков. — Принц тяжко вздыхает и прислоняется к живой изгороди. — Даже меня на политику не всегда хватает. Мое терпение тоже небезгранично, знаете ли.

Они замолкают, и сад окутывает их защитным кожухом. Впервые за долгое, очень долгое время Торвальд чувствует, как расслабляется.

— Так ведь не всегда будет?

— Боги, надеюсь, что нет. Когда все закончится, у нас будет время передохнуть. — Принц подвигается, и Торвальд чувствует это движение всем телом. — Я бы с ума сошел, если бы так было все время. Скорее бы наступила пятница.