* * *

Банщица - соседка Самоверовых по бараку, посетителям не рада:

- Ты бы ещё ночью припёрлась, - ворчит она. - Я не железная, чтобы сутки напролёт печку топить.

- Нам пар не нужен, - миролюбиво отвечает Варвара Ивановна, предавая банщице 10 копеек за себя и 5 копеек за сына. - Мы тазиками обойдёмся. Не сердись, Матвеевна, мне обязательно нужно помыться: завтра еду брата хоронить.

- Вот те раз: брат-то молодой?

- Немного старше меня.

- Молодой, значит. И что случилось?

- Убило его: ехал в поезде в Москву, а со встречного состава доска свесилась и прямо ему в горло вошла, - Варвара Ивановна на себе показывает то место, куда вошла доска.

- Ай, я-яй! - крутит головой Матвеевна, - Вот, горюшко-то, какое! Надо же было такому случиться.

Глаза Матвеевны покрываются мечтательно пеленой:

- Хотя, с другой стороны, - рассуждает она, - секунда и нет тебя! Красота! Лично я не против так помереть - самой не мучиться и других не мучить. Как считаешь?

- Не знаю, может быть, - не уверенно соглашается Варвара Ивановна. - Ну, так мы пошли раздеваться?

- Идите, токмо не долго, а то я вас чертей знаю, как начнёте почём зря воду лить - не остановишь.

Стены небольшого предбанника плотно увешаны верхней одеждой посетителей. На деревянных лавочках приготовлено чистое бельё. Грязный кафельный пол устлан газетами. Варвара Ивановна с трудом отыскала свободное местечко. Под ноги она разостлала принесённую с собой газету, чтобы на ней раздеться.

В этот момент шумно открывается дверь моечного отделения. Вместе с клубами белого плотного пара в предбанник входит женщина. Вслед ей несётся из глубины бани голоса:

- Мать твою, зараза! Закрой дверь! Всё тепло выстудишь!

Женщина смеётся и со всей силы хлопает дверью. Удар сотрясает баню. Женщина бежит на цыпочках, взвизгивая в такт шагам:

- Опа, опа, опа!

На удар дверью показывается недовольное лицо Матвеевны:

- Что? Кто? Как не совестно! Ох, мать, сколько газет-то набросали! Ого, даже "Правду" не пожалели! Я вот сообщу, куда следует, будете знать, как "Правду" топтать. И хватит тут задницей вертеть - видишь: здесь ребёнок! - кричит Матвеевна на голую женщину.

Женщина смеётся.

- Матвеевна, да какой же это ребёнок? - говорит она - Посмотри, как он на мои сиськи глядит.

Женщина вешает полотенце и, сомкнув в кольцо руки над головой, как это делают балерины, встаёт в позу.

- Тьфу, ты, одно слово - шлында, - плюёт Матвеевна и уходит.

Варвара Ивановна смотрит на женщину с укоризной.

- Постыдилась бы! - говорит она.

- А нечего мужика в женскую баню водить.

- Да, какой же он мужик? Ему двенадцати нет.

- Эх, мамаша, нынче десятилетние мальчишки норовят на бабу залезть, а в двенадцать уже само собой. Гляди, как твой на меня смотрит! - смеётся женщина, показывая на Ваню пальцем.

Ваня сто раз мылся с мамой и никогда не обращал внимания на особенности женского тела. А сегодня с ним что-то произошло..., что-то странное, будто у него на глазах кто-то шторку отодвинул.

Он разглядывает голую женщину и не может оторвать от неё глаз, настолько она кажется ему красивой.

- Вань, ты это чего? Очнись! - испуганно говорит Варвара Ивановна и, схватив сына за руку, силой уводит в моечную.

Через пять минут они возвращаются. Варвара Ивановна тумаками гонит сына перед собой и кричит:

- Ах, ты, бесстыдник бессовестный! Ах, ты развратник малолетний. Вот, я расскажу твоему отцу, что ты тут учудил! Он тебе даст!

0x01 graphic

Всю дорогу до Тарасовки, с многочисленными пересадками с транспорта на транспорт Ваня мучил родителей вопросами о дяде Володе. Его интересовало, что значит - умереть, и для чего умерших нужно закапывать в землю или сжигать? Ответы взрослых его не устроили. В конце концов, Ваня решил расспросить обо всём самого дядю Володю - уж он то, наверняка, должен знать о смерти всё.

Деревня Тарасовка начинается сразу за одноимённой железнодорожной станцией и тянется вдоль Ярославской дороги на добрый десяток километров деревянными избами-близнецами, Дом покойного находится в самом центре деревни. Из-за отсутствия тротуаров, пришлось идти по дороге. Сплошные ямы и островки, вымощённые грубым булыжником, делали её для пешехода пыткой. Хорошо ещё, что автомобилей практически не было.

Самоверовы идут посредине дороги. От усталости - шутка ли 15 часов в пути (!) - они молчат. Даже Ваня перестал задавать свои глупые вопросы. Михаил Герасимович, кажется, и вовсе дремлет на ходу. И когда сзади раздаётся резкий звуковой сигнал и скрип тормозов, он вздрагивает и, беспомощно улыбается.

Перед ним остановился рычащий и дышащий жаром капот грузовика, обмотанный промасленным, стеганым чехлом. Открылась водительская дверь. За ней на половину выросла фигура шофёра. Лицо у него испачкано чем-то чёрным, будто сажей.

- Мужик, тебе, что жить надоело? Уйди с дороги! - кричит он.

- Дорога широкая, проезжай, себе на здоровье, а мне и тут хорошо.

- Так ведь, ямы кругом.

- Мне-то что? - отвечает Михаил Герасимович.

- Мужик, ты псих? - нервничает шофёр. - Уйди от греха! Задавлю!

- Дави, - спокойно говорит Михаил Герасимович.

В разговор вступает Варвара Ивановна:

- Миша, уйди от греха подальше.

- Не уйду. Надоело всем дорогу уступать, - категорически заявляет Михаил Герасимович.

- Тьфу, чёртов придурок! - сплёвывает шофёр и усаживается в кабину. Взревев мотором, автомобиль трогается.

Ваня закрывает лицо руками. Он уверен, что автомобиль наедет на отца. Он слышит, как вскрикивает мама. Раздаётся хруст. Мотор глохнет.

- Что же ты натворил, гад ты последний?! - слышит Ваня не папин голос.

- Так тебе и нужно, - отвечает ему отец.

Ваня открывает глаза и видит живого и невредимого отца..., грузовик, стоящий на самом краю дороги, сильно накренившийся, с передними колёсами, зарывшимися в землю по самый капот.

Шофёр разводит руками:

- Как же я теперь выберусь из этой ямы?

- Как хочешь, - говорит ему Михаил Герасимович. - Пойдём, Варя. Нам здесь делать нечего.

- Ах, - горестно вздыхает Варвара Ивановна. - Ну, что ты за человек? Как с тобой можно жить?!

- А что? Я ничего, - довольный отвечает Михаил Герасимович.

* * *

К дому Самоверовы подошли далеко за полдень. Чтобы попасть в его жилую часть, они прошли вытоптанный до асфальтовой твёрдости дворик с притихшей, словно чувствующей трагизм ситуации, живностью. Поднялись по трём ступеням покосившегося крыльца, почти на ощупь преодолели пахнущие хлебом сени и с трудом открыли рубленную из толстых досок тяжёлую дверь с кованой ручкой.

Они оказались в кухоньке, соединявшейся с единственной, но большой комнатой, с плотно зашторенными окнами. Тихо горели свечи, создавая таинственный полумрак. Силы света хватало осветить открытый гроб и профиль покойника, от которого, казалось, столбом исходил холодный голубоватый луч. Огромный нос лежащего человека, словно палец указывал вверх. Ваня невольно посмотрел на потолок и, не увидев там ничего интересного, прижался лицом к маме, чтобы не видеть жуткой картины и чтобы избавиться от сладковатого запаха, шедшего от того же странного человека.

В темноте, усиленной светом свечей, по стенам сидели люди. Едва Самоверовы оказались на пороге, к ним навстречу выдвинулись две фигуры в чёрном. Одна из них - невероятной ширины, супруга покойного - Раиса Васильевна, другая, помельче - дочь покойника, Татьяна.

0x01 graphic

- Приехали? Ну, Слава Богу! - шепчет Раиса Васильевна, троекратно целуюсь с родственниками. Ване тоже достаётся. Ваня страшно не любит целоваться. Особенно ему неприятно целоваться с Татьяной, у которой сильно перекошен рот - последствие перенесённого в детстве ОРЗ.

- Чаю хотите?- спрашивает Раиса Васильевна.

- Нет спасибо, мы не голодны, - отвечает Варвара Ивановна, неотрывно глядя на гроб. - Можно, подойти?