Позднее, дожидаясь трамвая, Сальвиати думал: колесо завертелось. У него было странное ощущение. Прованс и сад госпожи Августины как будто отодвинулись далеко во времени, а последние его воровские «работы», сделанные до отхода от дел, обретали более четкие очертания. Сальвиати помнил лица, слова, постоянную заботу о том, чтобы все было на месте, чтобы все люди преследовали одну цель и знали, как действовать.

Перед тем как сесть на обратный поезд в Тичино, он прогулялся по привокзальным улицам. Надменные женщины и пастельные галстуки Банхофштрассе контрастировали с непритязательным кварталом, где обитал Распелли. Словно другой город, другой мир.

Только дойдя до Парадеплащ, Сальвиати догадался, что этот мир не ускользает от сметливого взгляда Распелли. Он видел вывески на зданиях, подобные штандартам на средневековом поле брани. «Ю-Би-Пи», [28] «ВП Банк», «Цюрхер Кантональбанк», «Ю-Би-Эс», [29] «Креди Сюисс», «Клариден Лё», «Юлиус Баер». Стены, пропитанные историей, – солидные, строгие здания, которые создали Швейцарию и содержали ее.

Но у всякого великого гимна есть своя фальшивая нота. И по этим сияющим коридорам, меж вечнозеленых растений и произведений современного искусства семенили и всякие Джотто Распелли. Особенно во времена кризиса. Всегда есть кто-то в засаде, готовый схватить добычу, когда она теряет бдительность. А Сальвиати? Он искал людей, умел распознать их за компьютерами и за совместными усилиями, за графиками и за мозговыми штурмами. Он умел улавливать приметы слабости. И в нужную минуту умел наносить удар. Именно в этот момент, когда он смотрел, как люди садятся в трамваи и выходят из них, ему в голову пришла полумысль. Впервые за последние дни он почувствовал облегчение. Может быть, они справятся. Может быть, есть способ освободить Лину и выйти сухими из воды.

16 Ночной набег черноногих

– Лина мне позвонила.

Контини посмотрел на него. И спросил:

– Когда?

– Вчера, – ответил Сальвиати, – в Цюрих. Я зашел к своему старому знакомому, и, когда я был у него, у меня зазвонил телефон.

– Как она?

– Говорила мало.

– Сказала что-нибудь о Маттео Марелли?

– Ничего. Но думаю, он там же, где она.

– Мм…

Контини глотнул красного вина. Они сидели в гроте Пепито, в Корвеско, за каменным столом. Грот находился у леса, под скалой, в которой пробили множество погребков. Там всегда веяло свежестью, даже в самые душные дни, и можно было поесть колбасы и сыра, запить их чашкой местного вина.

– Марелли, по-моему, темнит, – сказал Контини. – Что-то в этом похищении не так.

– Что же? Лина мне сказала, что с ней обращаются хорошо!

– Сдается мне, Форстер обманул Марелли или чем-то его подмял под себя. Думаю, он и твоя дочь в одинаковом положении.

– То есть в плену?

– Как знать. Это ведь по большей части только догадки. Так или иначе, я не отказался от мысли найти их. Все слухи, которые я собрал, ведут в долину Бавона.

– Бавона… она, может, и не поражает размерами, но всю ее тебе не прочесать!

В этот момент подошел управляющий. Его звали Джокондо Боттекки, и он был племянником Пепито, создавшего грот.

– Вот, пожалуйста, – сказал он, ставя на стол тарелку с мясной нарезкой и колбасой. – Еще вина не хотите?

Джокондо, обладатель роскошных черных усов, незаметно изучал обоих мужчин и силился понять, что происходит. Обычно Контини вел себя как нелюдим: он ладил с жителями городка, но ни с кем особо не сближался. А вот с этим типом, у которого лицо в морщинах, общается, как с родным. Родственник, что ли?

В Корвеско люди любопытны, но не бестактны. Джокондо не стал задавать вопросов, и Контини заказал еще четверть литра вина.

– Приятно тут, – сказал Сальвиати.

– Да, – отозвался Контини, наливая вино. – Я сюда часто прихожу.

– Знаешь, Элия… я вот думаю, что, не случись эта история, мы бы никогда больше не увиделись.

– Кто знает.

– В принципе, странно уже то, что мы встретились много лет назад, на той вилле. Тогда мы сильно рисковали…

– Да и сейчас тоже, – заметил Контини.

Сальвиати развел руками, словно говоря: что ж тут поделаешь?

Немало лет их отношения если и продолжались, то с перебоями. Время от времени они пересекались, иногда один что-нибудь узнавал о другом. Но какая-то сила объединяла их, никогда не иссякая. Нет, никакого сходства и даже взаимопонимания. Скорее, оба смотрели в одну сторону.

– Я пытаюсь зацапать этого Марелли, – сказал Контини. – И не исключено, что мне это удастся.

– Будем надеяться. – Сальвиати аккуратно нарезал колбасу. – Но пока лучше подумать над ограблением.

Контини поглядел на него вопросительно.

– У нас есть сведения от Марелли и те, которыми нас снабдит мой цюрихский друг. Это позволяет нам получить преимущество на старте: они не ожидают, что кому-то что-то известно.

В гроте вокруг них стояла тишина. Было шесть вечера, августовский день: два-три посетителя потягивали аперитив, другие пили гаццозу. [30] Большинство гостей приходило попозже. Под сводом деревьев, в окружении голых скал казалось, что проваливаешься назад во времени. Словно вот-вот Пепито Боттекки собственной персоной, со своим акцентом тичинца, эмигрировавшего в Америку, выйдет из погребка. Неподходящее это было место для разговоров про банки, деньги, ограбления… Контини ощущал себя пленником мира, с которым он не имел ничего общего. Он сказал:

– Они ничего не ожидают, но за деньгами присматривают.

– В этом-то вся закавыка, – сказал Сальвиати. – Нужно изобрести какой-нибудь фокус, чтобы действовать, не применяя оружия. На самом деле с точки зрения закона это будет не грабеж, а кража. Я не хочу идти на риск.

Контини кивнул. Сальвиати всегда был грабителем без оружия. Отчасти потому, что он строил свои дела на плутовстве, а не на насилии, отчасти потому, что, если тебя берут с оружием в руках, ты попадаешь в очень серьезную передрягу. Но в первую очередь, подозревал Контини, – потому, что Сальвиати с оружием вообще не умел обращаться.

– В общем, – заключил старик вор, – нужно хорошо продумать весь спектакль, с точностью до секунды. Мы не должны оставлять никаких следов. Я потратил годы на то, чтобы завязать, и развязывать ничуть не намерен.

Контини поражался сам себе. Он был, по сути дела, полицейским, хоть и не на государственной службе, – так или иначе, блюстителем порядка. Как он мог сидеть и рассуждать о кражах и грабежах? Конечно, красть предстояло деньги сомнительного происхождения, и по форс-мажорной причине. Да и зачем искать оправданий? Возможно, грань и вправду тонкая, возможно, довольно малости, чтобы обрушить все устои – осмотрительность, законность, привычки… Он отогнал эти мысли и спросил у Сальвиати:

– И нам все надо сделать самим? Помощь нам не понадобится?

– По этому поводу я кое-что вроде придумал, такое, из-за чего моих бывших коллег удар бы хватил…

Сальвиати был похож на игрока в покер, который вот-вот откроет свой блеф. Контини боялся посмотреть карты. Он взял двухсекундную паузу, съел ломтик сала с хлебом. И наконец, произнес:

– Послушаем.

– Это просто, – Сальвиати понизил голос. – Надо будет прибегнуть к моим старым знакомым, старьевщикам, компьютерщикам и так далее, они помогут решить ряд практических задач. Но, помимо них, я не хочу никого привлекать.

– А как же мы справимся?

– Придется нам привлечь дилетантов.

– Дилетантов?

– Ну, обычных людей. Штатских, как мы говорим. Так мы сможем действовать, не наследив в определенных местах.

– Штатских?

– Да, людей, которые только мечтали ограбить банк. Вроде тебя.

– Но я никогда…

– Все когда-нибудь мечтали ограбить банк.

Позднее Контини пошел пересчитать плотики. Еще до того, как они ушли из грота, Лина снова позвонила отцу. Жан отвечал нерешительно, словно боялся получить плохие новости. Однако Лина сказала только, что с ней все в порядке, ничего не добавив. Контини почувствовал страх за спокойным тоном Жана, когда тот задавал вопросы.