– Зачем? Зачем, скажи на милость, тебе надо раскрывать эти тайны, да еще таким варварским образом? Разве в повседневной жизни человека мало того, чего не должно открывать? И разве от этого мы становимся дикарями? Я вижу, что именно наоборот. Дикость начинается там, где кончаются тайны, где их перестают уважать.

– Да причем здесь это? Я же говорю о великих тайнах природы! Нет, ты решительный враг науки и хочешь всю жизнь просидеть во тьме!

– Отнюдь! – твердо возразил архивариус.

Оба спорщика вошли в раж. Возбужденные и красные, они уже готовы были выскочить из-за стола и начать размахивать руками. Себастьян слушал этот разговор в недоумении. О трактирщике и говорить нечего – тот смотрел на спорщиков во все глаза.

– Вот я-то как раз друг науки, – продолжал архивариус, стараясь испепелить противника взглядом. – Я враг всякой горделивой и напыщенной учености. Как, скажи на милость, можно открывать тайны живой природы, умерщвляя при этом живое существо? Кто дал тебе право так изучать природу?!

– Ну знаешь! Человек – венец природы, и кому, как не ему, владеть ее тайнами?

– О, если бы ты, мой дорогой профессор, и тебе подобные действительно так считали! Но вы не понимаете, что говорите. Венец существует для того, чтобы венчать славное чело. Это оно обладает славой. Венец же служит лишь для ее выявления, сам по себе венец – вещь бесполезная, его ни на что не употребишь. Неужели, Артур, ты так низко ценишь человека? Вправду ли ты и тебе подобные полагаете, что голова монарха менее ценна, нежели ее золотое украшение? Безумцы! Вы воспринимаете природу как пьедестал для собственной кичливой славы. Но человек, хвала Небесам, – не венец природы. Он – сердце природы. Венец, например, может лежать в ларце, ожидая достойного человека. А как ты положишь в ларец сердце? Сердцем живет всякое живое существо, человеком живет природа. Сердце не командует, не распоряжается. Его важность в том, что оно неустанно трудится для того, чтобы жило все остальное. И все то, ради чего трудится сердце, оно познает не препарируя, а тем, что имеет с ним общую кровь. Любое другое место человека в природе унижает его и, если хочешь, унижает природу.

Начав эту краткую речь возбужденно, архивариус закончил ее спокойным, ровным тоном. Себастьян Нулиус, напротив, пришел в такое волнение, что поднялся из-за стола и смотрел на Бальтазара, странно улыбаясь. Локк почесывал в затылке, а профессор Инсекториус был похож на нахохлившегося воробья.

– Не знаю, не знаю, – не совсем уверенно проговорил он. – Существует же в конце концов научный метод… И потом, я не стал бы валить в одну кучу человека и бессмысленных, бессловесных тварей.

– А ты уверен в том, что они бессловесны и бессмысленны?

– Что?.. – встрепенулся профессор.

– Не ты один стремишься прикоснуться к тайнам природы, – вместо ответа продолжал архивариус. – Есть люди, которые делают это весьма успешно, но иными методами, в известной мере не менее научными.

– Интересно кто? – насторожился профессор.

– Ну, например, покровители насекомых…

– Кто, кто?! Покровители кого?

– Покровители насекомых, – спокойно ответил архивариус и принялся набивать свою трубку.

Себастьян опустился на стул. Он был в недоумении, в глазах трактирщика загорелись искорки интереса, а профессор чуть ли не завопил:

– Нет! Это уж слишком! Это уж чересчур! Я восемь лет учился в нашем славном Нустерне, пять лет стажировался в Тюрлероне, но нигде и никогда не слыхивал ни о каких покровителях насекомых!

– Что ты так разволновался, Артур? Значит, пришло время услышать о них.

– Я тоже ничего не слышал о них, – промолвил Себастьян. – Кто они?

– Это великие мудрецы и, если хотите, чародеи, каким-то чудом сумевшие сохранить первозданную связь с природой.

– Нет, это просто смешно, – не сдавался профессор. – Ты еще вспомни бабушкины сказки про фей и леших…

– И про великого мудреца-чародея Рисли, соратника и друга короля Бергора, – сурово проговорил архивариус. – Или ты и это назовешь бабушкиными сказками?

– Ну, еще неизвестно, был ли Рисли таким чародеем, каким изображают его легенды. Мудрецом – конечно, но чародеем… Тут, возможно, некоторое преувеличение. Ведь утверждают же легенды, что Рисли до сих пор не умер.

– А тебе хотелось бы его смерти? – мрачно спросил архивариус.

Трактирщик Локк раскрыл рот.

– Великие Небеса! – воскликнул он. – Да разве вы, господин профессор, не верите в Древние Легенды?

Профессор захлопал глазами, покраснел, затем вскочил из-за стола.

– Я вижу здесь меня не понимают и не хотят понять! Я… Вы… Ноги моей здесь больше не будет!

Он решительно направился к выходу, распахнул дверь… и невольно отступил назад. На пороге стоял совершенно никому неизвестный молодой человек.

– Добрый день, – сказал незнакомец и шагнул в трактир.

– Это город сумасшедших! – выкрикнул профессор Инсекториус и, с треском захлопнув за собой дверь, кинулся на улицу.

Глава вторая

Странное поведение незнакомца.– Поразительная характеристика собеседников.– Архивариус Букреус несколько озадачен.

Уход профессора, да и сам исход неожиданной полемики расстроили звездочета, и в первое мгновение он готов был броситься вслед за старым другом, однако внезапное появление незнакомца, его странное приветствие и необычный вид вмиг заставили Себастьяна забыть обо всем на свете.

– Добрый день! – повторил незнакомец неуместно громко и непонятно к кому обращаясь.

Локк поднялся из-за стола и направился к гостю.

– Вы, сударь, хотели сказать «добрый вечер»?

– Что? – удивился незнакомец. – Ах да! Ну конечно, добрый вечер. Простите, я немного рассеян.

Он принялся расхаживать по трактиру, деловито осматривая интерьер. Звездочет и архивариус тем временем внимательно разглядывали незнакомца не в силах сдержать любопытство. Это был молодой человек приятной наружности, хотя и с несколько угловатыми движениями. Одет он был для здешней моды довольно странно: длинный, до пят, плащ из какой-то блестящей материи, отливающей по временам то фиолетовым, то золотисто-зеленым, странной формы шляпа того же цвета, а из-под плаща раз-другой сверкнул шитый золотом камзол.

– Вы что-нибудь ищете, сударь? – полюбопытствовал трактирщик, которому на ум пришла странная мысль: уж не собирается ли гость приобрести трактир, настолько внимательно он оглядывал помещение, заглядывая буквально в каждый уголок, и даже задирал голову, чтобы осмотреть потолок, рискуя обронить свою диковинную шляпу.

– Ведь это гостиница, не так ли? – ответил вопросом незнакомец.

– Совершенно верно, сударь, – подтвердил Локк.

– Могу ли я видеть хозяина?

– Дело в том, сударь, что хозяин гостиницы – я.

– В самом деле? – удивленно проговорил гость и внимательно оглядел трактирщика. – Странно. Впрочем, почему бы и нет? Мне нравится ваша гостиница. Я, пожалуй, остановлюсь у вас.

Он как будто не замечал Себастьяна и архивариуса, сидящих в углу за столом.

– Определенно хорошая гостиница, – добавил он.

– Да ведь это только трактир, – заметил Локк, – комнаты для постояльцев на втором этаже.

– Не скажите. Я много путешествую и хорошо усвоил, что ли-цо страны – это первая попавшаяся деревня, лицо города – рыночная площадь, а лицо гостиницы – трактир. Поверьте, я перевидал множество гостиниц, постоялых дворов и прочих заведений этого же рода, так что мне есть с чем сравнивать. Ваша гостиница просто прелесть! Я не удивлюсь, если у нее и своя собственная история.

– Это истинная правда, сударь, и не будь сейчас поздний час, я бы с удовольствием ее вам рассказал. Так вы, значит, сударь, путешественник?

– Я-то? – рассеянно переспросил незнакомец. Восторженность сошла с его лица, он задумался, тяжело вздохнул и, опустившись на первый попавшийся стул, промолвил:

– Можно сказать и так. Путешественник. Какое странное амплуа, не правда ли? Вот уже полгода, как я переезжаю из города в город, и везде меня преследуют неудачи.