– Получил, но, признаться, ничего из него не понял.

Эмилия как-то странно на него посмотрела, в глазах ее вспыхнул огонь, и дрожащими губами она произнесла:

– Пойдемте, я вам все покажу!

Она схватила гостя за руку и повела его в глубь сада.

– Только вы, господин Нулиус, – говорила Эмилия, – только вы один можете мне помочь. Вы просто обязаны это сделать!

Эмилия внезапно остановилась, выпустила руку звездочета и указала на цветочные клумбы.

– Вот, полюбуйтесь!

Себастьян взглянул на цветник и обомлел. «Неужели, – подумал он, – этой ночью в городе побывали кабаны из Дальнего леса?»

Цветник был в плачевном состоянии: вдоль и поперек по нему пролегали тропы, устланные смятыми цветами. Себастьян поднялся на мысочки, чтобы заглянуть в глубь цветника, и среди цветов с удивлением разглядел как бы торчащий из-под земли худосочный зад своего друга профессора Инсекториуса, обтянутый зелеными панталонами.

– Артур! – вскрикнул звездочет, но созерцаемая им часть профессора не откликалась.

– Вот ви-ди-те! – зарыдала Эмилия и уткнула лицо в ладони.

– Да что с ним стряслось? – в недоумении вопрошал Себастьян. – Что за безумную прополку затеял ваш муж?

Но Эмилия только качала головой и горько всхлипывала. Поняв, что толку от нее не добиться, звездочет принялся настойчиво звать своего друга. Но с клумбы доносилось только едва внятное бормотание:

– Сейчас, сейчас. Одну минутку, моя дорогая…

Эмилия отняла ладони от лица и заговорила:

– Слышите? Вот уже несколько часов кряду он утешает меня этими словами.

– Но все-таки что же произошло? – снова спросил звездочет. – Расскажите, Эмилия, прошу вас. У меня голова идет кругом.

– Ах, все из-за его несносных букашек! Вообразите себе, вчера вечером, перед заходом солнца и сразу после ужина, мы с Артуром вышли в сад и уселись вон там, под яблоней. Он по своему обыкновению принялся читать мне главы из своей будущей книги “О нравах и устройстве насекомых”, а я принялась перебирать красную смородину. Вечер был теплый и безветреный. И вдруг я услышала какой-то странный шум, подняла глаза и увидела, что какой-то мужчина перескочил через ограду прямо в цветник. Вы, господин Нулиус, знаете наши обычаи: калитки цветника и сада всегда открыты для всякого доброго человека. Но прыгать через забор!.. Я, разумеется, была оскорблена до глубины души. Артур, вооружившись граблями, тут же кинулся искать этого человека, дабы расспросить его о столь недостойном поведении, но, к нашему удивлению, ни в цветнике, ни в саду этого вора не было! Мы обшарили буквально все…

– Вы хотите сказать, что Артур по сию пору ищет того человека здесь, в цветнике?!

– Ах, не перебивайте меня, господин Нулиус! – горько ответила Эмилия. – Поверьте, мне сейчас не до шуток. К счастью, вора мой муж не обнаружил, но, на мою беду, он нашел какого-то золотого жука, а может, и не жука, не разбираюсь я в этом. Всю ночь он спал беспокойно, а сегодня, вернувшись из университета, не пообедав даже, направился в цветник и роется там уже несколько часов. Ему, видите ли, кажется, что там должен быть еще один экземпляр.

Эмилия снова ударилась в слезы, а у Себастьяна отлегло от сердца.

– Артур! – крикнул он. – Выходи!

– Сию минуту, сию минуту, – отозвался профессор и принялся ползать по клумбе.

– Артур! Ты, право же, совершенно нелеп. Ну что за ребячество! Посмотри, как расстроена Эмилия.

– Сейчас, сейчас…

– Господин Нулиус, – сказала Эмилия, прервав рыдания. – Неужели вы не видите, что он спятил? Я уж думала, не послать ли за доктором Целиусом, чтобы он пустил Артуру кровь. Ах, неужели мне предстоит теперь жить с рехнувшимся энтомологом?

Себастьян недоуменно посмотрел на Эмилию, затем снова обратился к «безумному» другу:

– Артур, выходи немедленно. Мне надо с тобой поговорить.

Толку не было никакого. Глаза Эмилии заблестели, но уже не от слез, а от гнева.

– Господин Нулиус, – сказала она голосом полным решимости, – не лучше ли вам взять моего муженька за шиворот и силой выволочь из клумбы. Поверьте, я не буду в претензии.

Себастьян, конечно, не думал хватать своего друга за шиворот, но желая хоть как-то обратить на себя внимание профессора, шагнул к цветнику. Однако в эту минуту профессор сам поднялся во весь рост, потоптался на месте, развел руками и проговорил:

– Ничего не понимаю…

Затем в три огромных шага оказался на дорожке. Взгляд его был рассеян.

– Нету. Его там нету. Но этого не может быть!

Себастьян укоризненно покачал головой, а Эмилия, уперев руки в бока, сверлила мужа недобрым взглядом. И только в эту минуту профессор будто очнулся.

– Что это с вами, друзья мои? Почему у вас такие лица?

– Он еще спрашивает, что с нашими лицами! – грозно произнесла Эмилия. – Жестокий, несносный человек! Что ты сделал с моим цветником?

– Я? – удивился профессор и оглядел цветник. Похоже, он только сейчас разглядел следы своей бурной энтомологической деятельности.

– Надо же, какая досада… – прошептал он. – Но, Эмилия, дорогая, пойми…

На профессора было жалко смотреть.

– И слушать ничего не хочу! – заявила Эмилия. – Вот уж не думала, что энтомология – такое вредное занятие.

– Что ты говоришь, дорогая? – робко запротестовал Артур. – Я, конечно, понимаю, ты огорчена… я и сам огорчен…

– Огорчена?! Ничуть не бывало! Я в восторге! За два часа ты уничтожил то, что я выращивала целое лето. И все из-за каких-то букашек…

– Букашек?! – возмутился профессор. – Ты понимаешь, что ты говоришь? Называть благородных насекомых букашками! Это… это… Я даже слова такого не знаю – “букашки”…

– Да-да, из-за букашек, а если тебе не нравится, то из-за козявок.

– Козявок?! – профессор побагровел. – Не смей так говорить! Нет, вы только послушайте! Козявки, к вашему сведению, сударыня, как известно, водятся в носу у нерадивых детей и, как я подозреваю, у нерадивых жен и ничего общего не имеют с благородными насекомыми.

– Благородными? Вот еще! Козявки – они и есть козявки, как их не называй.

– Замолчи! – Артур затопал ногами.

Себастьян попробовал было унять ссорящихся, но вскоре убедился, что лишь подливает масла в огонь, и почел за благо потихоньку удалиться. Но это ему не удалось.

– Себастьян! – окликнул его профессор. – Ты куда?

Себастьян пожал плечами.

– Впрочем, это неважно, – заявил Артур. – Я иду с тобой. Я не могу больше оставаться в этом доме. Здесь меня и мое благородное занятие подвергают неслыханным оскорблениям. И кто? Моя жена, с которой я прожил столько лет! Ноги моей здесь не будет!

– И хорошо, и прекрасно, – говорила Эмилия, – можешь идти на все четыре стороны, зловредный ты человек. И тебе я отдала всю свою молодость!

– Ты… – начал и оборвал профессор. – Нет. Ни слова больше. Себастьян, пошли.

Себастьян с жалостью посмотрел на Эмилию, пожал плечами и поплелся за другом.

Выйдя за калитку, Артур остановился. Похоже, к нему стало возвращаться благоразумие, хотя негодование было еще слишком велико.

– Нет, ты слышал, что она говорила? – спрашивал профессор. – Ведь это же невозможно! Я, конечно, виноват, даже, положим, очень виноват, но ведь нельзя же так…

– Артур, успокойся. Все обойдется, – попробовал утешить его Себастьян и тут же пожалел об этом.

– Обойдется?! – вскричал профессор. – Дудки! Ноги моей не будет в этом доме! Вперед, мой друг, – в трактир к Локку. Только там я смогу утешиться в своем горе.

И друзья устремились в трактир. Чтобы как-то оправдать себя и немного успокоиться, профессор принялся рассказывать Себастьяну подробности истории с найденным жуком. Действительно, он не обнаружил вора ни в саду, ни в цветнике, но, на всякий случай продолжая поиски, увидел, как меж цветов что-то поблескивает будто оброненная золотая монета.

– Я подумал, мой друг, – говорил профессор, – что вор, издали углядев меня с граблями, бежал и в поспешности обронил золотой. Но каково же было мое удивление, когда, нагнувшись за монетой, я взял в руки жужелицу, но не простую, а… золотую. Ты понимаешь, что это значит?