— Игорек, вставай.

— У?

— Сынок, надо вставать. Пора в дорогу, — мама немного виновато будит Игоря.

Игорь быстро просыпается, чувствуя значимость этого утра для своей жизни. «Ну, вот и все, последнюю ночь дома переночевал», — сами собой в голову Тищенко лезут не очень веселые мысли. Игорь приподнимается с дивана и проводит ладонью по своей голове. Рука ощущает легкое колючее покалывание.

— Ну что, лысый, пора на службу, — сам себе произносит Тищенко.

— Солдат, ты уже проснулся? — пытается шутить Славик, но шутка получается какой-то неестественной и грустной.

Славик вчера вместе с тетей Олей приехал из Донецка. «Все же не усидел, приехал проводить. А я уж думал, что больше и не увижу его до армии», — Игорь тепло взглянул на Славика. Славик сосредоточенно возится с новыми, купленными в Донецке дешевыми электронными часами, привлекая внимание Игоря к своему богатству. Но Игорю не до часов, и Славик разочарованно откладывает их в сторону. В комнату лениво входит толстый, черно-белый кот Мурик — самый важный и самодовольный жилец. Уже одно это говорит о том, что Мурик — любимец семьи. В бетонных клетках-квартирах современных городских джунглей из рукотворных скал любое живое существо (а такое симпатичное, как Мурик — в особенности) пользуется любовью людей, скрашивая недостаток общения с природой. Вообще же, кот имел одно официальное имя (к такой важной особе слово «кличка» явно неприменимо) — Мурик и целую кучу неофициальных кличек (теперь уже можно), придуманных братьями: Мурзик, Бусинка (за хитрые, черные, блестящие угольки-глаза), Кусачая Муха Це Це (исключительно из-за аналогичной со своей тезкой из Африки вредности). Последняя кличка вскоре была упрощена до Цеце, а потом добавилось окончание и появилось второе имя — Цецеш (иногда Цецеша). Глядя на толстого, самодовольного кота, было трудно поверить в то, что всего два года назад это был маленький, грязный и больной котенок, влачащий в подвале свое никчемное, жалкое существование, не имевший и тени надежды на приход лучших времен. Сейчас это был респектабельный молодой кот, чувствующий себя хозяином квартиры. Наблюдая за той важностью, с которой кот шел по комнате, Игорь невольно улыбнулся. Поднявшись с дивана, Тищенко погладил довольно урчащего Мурика и принялся одеваться. Одежда была специально подобрана еще накануне. Это было сделано с учетом конечного пункта прибытия. Вообще, почти все призывники старались, одной стороны, не брать во время призыва хорошие вещи — их все равно не возвращали, но с другой стороны, никто из восемнадцатилетних мальчишек не хотел выглядеть оборванцем, поэтому одежда оказывалась не такой и ужасной. Игорь натянул свои коричневые вельветовые штаны, верой и правдой служившие ему весь год обучения на первом курсе, старую клетчатую рубашку и почтенный сине-белый японский свитер, подаренный тетей, которая, в свою очередь, купила его лет двенадцать назад. Но свитер сохранил остатки своего «солидного» происхождения, так что смотрелся еще неплохо. На ноги Игорю предстояло обуть светло-коричневые спортивные вельветки.

Сразу после завтрака подъехал «козелок» — уазик. В дом вошел отец и стал торопить:

— Давайте быстрее, пора ехать — а не то к восьми можно опоздать.

В восемь утра Игорь должен быть в Витебском горвоенкомате.

Игорь еще раз пересмотрел свои личные вещи и документы: паспорт СССР, комсомольский билет, приписное свидетельство со счастливым номером ПБ 222 000, сотня конвертов без марки, несколько тетрадей, носовые платки, пара книжек, зубная щетка, мыло, одеколон и прочая мелочь. Вроде, ничего не забыл. Игорь еще раз внимательно просмотрел целлофановый мешочек и, убедившись, что все на месте, уложил его в толстый полиэтиленовый пакет, до верху набитый провизией. Присев по русскому обычаю на дорожку, все вышли на улицу. Игорь в последний раз осмотрел двор, стоящий радом детские садик и сел в «козелок» на переднее сиденье. Сзади сели Славик, отец и мать.

— Ну что, поехали? — спросил шофер, обернувшись к отцу.

Тот молча кивнул.

Шофер надавил на газ и «козелок» понес Игоря навстречу новой жизни. Тищенко смотрел на последние дома Городка и думал: «Теперь только через два года я увижу мой город». От таких мыслей делалось грустно, поэтому Игорь стал смотреть по сторонам, стараясь не думать об этом. Стройные тополя, мелькающие июньской зеленой стеной по обеим сторонам дороги, наводили на воспоминания опрошедшем. То из памяти всплывали совсем недавние события, то такие, которые, казалось, навсегда остались в самых глубоких ее недрах…

Проводы прошли скромно — не было никого из чужих: мать, отец, тетя Оля, Славик и Игорь. Игорь выпил немножко шампанского только после многочисленных уговоров отца, решив, в конце концов, исключить этот шипучий благородный напиток из списка самозапрещенных к употреблению. Тищенко вспомнил проводы Гутовского и улыбнулся: настолько разительным и странным показалось ему свое исправление.

На одном из очередных поворотов внимание Игоря привлекла темноволосая девушка, «голосующая» «козелку». Проехали мимо, так как свободных мест не было. «Чем-то она на Ольгу похожа», — машинально подумал Игорь и тут же поймал себя на этой мысли: «Интересно, почему это я ее вспомнил?»

Тищенко учился вместе с Ольгой в школе. Она пришла к ним в класс в сентябре восемьдесят второго, с первого взгляда, покорив Игоря своими томными, глубокими, почти черными глазами, пышными и такими же черными косами, мягким, гортанным голосом и самое главное — отсутствием в речи ругательств и грубостей, что было большой редкостью. Ольга Березнякова разительно выделялась среди одноклассниц, как внешней красотой, так и нежной, женственной душой. Тищенко полюбил Ольгу после первой встречи той драматичной, чистой, искренней юношеской любовью, которую часто называют как-то математически-сухо первой. Игорь вспомнил, с каким восторгом он бегал каждое утро в школу с надеждой снова и снова видеть Ольгу, говориь с ней. Девятый класс прошел на каком-то едином, удивительно-прекрасном дыхании. Но прошло, лето и Игорь стал понемногу прозревать, все сильнее чувствуя горечь неразделенного чувства. Тищенко ясно понял, что ему трудно чем-то заинтересовать Ольгу. Он был маленьким, худым парнишкой, вдобавок ко всему совершенно бездарным в спорте и игре на гитаре. Умение хорошо плавать и некоторые успехи в учебе на взгляд Игоря были слишком жалкими на фоне вышеперечисленных недостатков. Когда Игорь полностью это «понял», он окончательно (так ему, во всяком случае, казалось) разорвал свои отношения с Ольгой. В разговоре с Березняковой Тищенко стал часто проявлять намеренную грубость, прикрывая ею свое поражение и бессилие и ужасно жалея в душе о каждом таком случае. После школы Ольга уехала не то в Ленинград, не то в Псковскую, область — Игорь точно не знал, и после этого они больше не встречались. Игорь всегда завидовал Гутовскому, так как знал, что Ольга симпатизирует его другу, и испытывал к их взаимоотношениям совершенно противоречивые чувства: когда Гутовский проявлял ответную симпатию, Игоря мучила ревность, когда же Сергей не замечал Ольгу — Тищенко обижался на друга за его «толстокожесть». «Вот она — судьба, о которой нам все говорят. Год назад мы все вместе были на выпускном вечере, и вот теперь за сотни, а может быть, и тысячи километров друг от друга: Гутовский в Калининграде марширует на побережье Балтийского моря, Жалейко, может быть, едет куда-нибудь в Сибирь к месту службы, а Березнякова учится в каком-нибудь российском городе. Как тут не вспомнить выражение «пути господни неисповедимы». Кто знает, что с нами со всеми будет через два года?», — размышлял Игорь.

«Козелок» въехал в Витебск и через несколько минут свернул в одну из боковых улиц. Тищенко знал, что отец должен ехать в командировку, а для этого ему необходимо оформить документы в «Облагропромтехнике». Серое, непритязательное здание представляло собой типичный образец областной конторы средней степени солидности — стандартные окна, полное отсутствие балконов и несколько машин на стоянке. Отец пробыл в здании минут десять, и вскоре «козелок» поехал дальше. Вот и развилка на Полоцк. Здесь нужно расставаться с отцом. «Когда теперь увидимся вновь? Лишь через два года», — сам у себя мысленно спросил и точно также ответил Тищенко. Все, кроме шофера, вышли из машины. Отец тепло взглянул на Игоря, вздохнул, взял в свою руку ладонь сына и долго тряс ее, приговаривая при этом: