По грязной сырой стене одна за другой скатывались капли. В камере было холодно, кто-то тряс Олесю за плечо, тянул за куртку... она не обращала внимания, свернувшись в угрюмый комок и тупо наблюдая за каплями на стене. Бесполезно всё. Пришла. Сюда надо было идти, да, БОГ? Зачем? За что? Тебе смешно, забавляет, да? Замечательную ты придумал игрушку: "загони человечка в мышеловку и посмотри, как тот перестаёт дёргаться"! Смотри. Смотри. Развлекайся, ублюдок, недотворец...

   Отчаяние мешалось с грязью, слёзы - с кровью на ободранных костяшках пальцев. Олеся легла на бетонный пол, распласталась. Было абсолютно всё равно, что лежишь щекой в лужице, пахнущей ржавчиной, что по полу гуляет сквозняк, что куртка задралась, открыв голую спину. Перед глазами стоял Юлик - весело помахивающий хвостом, в зубах яркий мячик... В груди ворочалось горячее и тяжёлое.

   Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Олесю подняли и вывели из камеры. Привели в какой-то кабинет, где усатый коренастый мужчина в форме принялся что-то спрашивать. Олеся смотрела сквозь него - как рыба в аквариуме. Молчала.

   "Ты меня понимаешь?" - написал усатый на листе бумаги.

   "Нет", - ответила Олеся руками.

   Брови мужчины удивлённо поползли вверх, он пожал плечами, посмотрел на девушку с плохо скрываемым сочувствием, снова взялся за ручку и бумагу. "Как тебя зовут, где ты живёшь?"

   "Олеся".

   "Адрес?"

   "Я не помню", - соврала она.

   "Что произошло?"

   "Где моя собака?"

   Усатый покачал головой. "Понятия не имею, Олеся. Так что с тобой произошло?"

   Ничего, хотела ответить она, просто меня повязали менты, когда... когда... Это у вас спрашивать надо, что произошло.

   Уставилась на выжженное на столешнице пятнышко. Сглотнула. Поморщилась от резкой боли в груди, ссутулилась.

   "Олеся, я помочь хочу. Но не знаю, как. Давай налаживать контакт?" - написал усатый.

   "Что я такого сделала? - накарябала Олеся внезапно ослабевшей рукой. - За что меня сюда приволокли?"

   "Люди на улице приняли тебя за сумасшедшую. Их можно понять, учитывая твоё поведение. Ты помнишь?"

   Она кивнула. Помню... а что толку? Задумалась на мгновение: рассказать или нет...

   "Можешь объяснить, что произошло? Ты потерялась? Тебе плохо? У тебя ведь родные есть? Как с ними связаться?"

   Олеська молча встала из-за стола, сняла куртку, расстегнула рубашку. Усатый глядел недоумённо. Уши у него были красные.

   - Смо-от-ри, - разлепила губы Олеся, обнажая левую грудь.

   По столешнице ползала муха. Медленно так и бесцельно. С карандаша до кипы бумаг, потом по рукаву усатого. Олеся зацепилась взглядом за часы на запястье, как бы отделённого от тела белой манжетой, да так и не смогла отвести глаз. Стрелки показывали восемь. Восемь утра.

* * *

   Неудивительно, что её моментально отпустили. Как смертельно больную. Она, наверное, таковой и являлась по определению... Странно было смотреть на доблестных стражей порядка: растерянные лица, все старательно глаза отводят... Её даже попытались накормить бутербродами и напоить чаем. От бутербродов Олеся отказалась, чая немного отпила - сушило губы.

   На ступеньках отделения милиции сидел мокрый, грязный трясущийся Юлик. Увидел Олеську, под ноги бросился, заплакал неслышно, заскулил. Девушка взяла пса на руки, зарылась лицом в спутанную шерсть. От спаниеля пахло мазутом и помойкой, он лизал Олесе лицо, пальцы, жаловался... Олеся плакала. Долго стояла на крыльце, решалась. Вернулась в отделение, нашла усатого, с которым общалась. Набрала на мобильнике: "Пожалуйста, отправьте Юлика домой. Вот адрес... А со мной он пропадёт. Пожалуйста. Отвезите его маме... или позвоните ей. Можете?" Усатый кивнул.

   - А ты? - прочла Олеся по губам.

   "Я не вернусь. Не хочу, чтобы они видели".

   Мужчина понимающе кивнул.

   - Сколько осталось?

   Олеся показала четыре пальца. Подумала. Загнула один. Усатый помрачнел, взглянул куда-то за окно. Взял у девушки из рук пса. Олеся написала на уголке какой-то газеты домашний телефон и имя мамы, и быстро ушла, не глядя ни на Юлиуса, ни на мужчину.

* * *

   Боль нарастала с каждой минутой. Мешала думать. Мешала дышать. Только гнала вперёд резкими ударами - словно кнут.

   Надо отвлечься, думала Олеся, надо, нужно, необходимо... Думать. Вспоминать. Не чувствовать, игнорировать боль. Где-то читала, что помогает вспоминать хорошее и глубоко дышать. Дышать... как же больно...

   Мама... мама будет плакать, когда привезут Юлика. Мама, прости и постарайся понять. Мне, надеюсь, гораздо больнее, родная. Я вас с папой люблю... очень. И просто не хочу... да ты знаешь.

   О чём жалеть? О том, что так и не съездила на море? Море... помню, что оно шумит. Шу-мит... ощущение от этого звука, ну? Когда рукой скользишь по волнистой ткани... не шёлк, что-то более грубое. Но и не шерсть.

   Шерстяное одеяло... маленькая комнатка, блики солнца играют на низком потолке, вкус тёплого парного молока, бабушка, лето. Травы пахнут так, что купаться можно в этом густом аромате. Если долго-долго брести по лугу, ладонью встречая колокольчики, ромашки, смешные метёлочки тимофеевки... а потом откинуться навзничь, нырнуть в зелёные глубины... Хочется земляники. Или смородины. Или увидеть божью коровку...

   О чём сейчас думает тот, которому осталось столько же, сколько и мне? Пытался ли он... хоть как-то? Где он сейчас? Не найти уже... а может, он сделал то же, что и тот мужчина в моём далёком детстве? Может, его уже нет.. а я почему-то...

   Споткнулась. Грянулась об тротуар обеими коленками. Сердце отозвалось в каждой клетке тела острой холодной вспышкой. Олеся медленно-медленно поднялась, кто-то подал ей руку, помог... какая разница, кто и зачем. Отойдите. Нет меня уже. И никогда не было...

   Доковыляла до скамейки, села. Экранчик мобильника показывал, что сообщений и звонков не было. Время... Десять пятьдесят три. Ещё примерно час...

   В груди трепыхнулась огромная рыбина. Ударила в рёбра сильным, толстым хвостом. Во рту стало солоно. Олеся поняла, что встать может с трудом. И что нет больше смысла вставать, идти... всё. Давным-давно нет. Надо было остаться в камере. Уснуть... может, умерла бы во сне. Хотя нет. Спать с такой болью... БОГ, ты отвратителен. Ты скотина... Кому ты нужен вообще... зачем в тебя верить, говорить с тобой? Зачем ты вообще людям отвечаешь? Ты же просто морочишь всем головы... Не даёшь ни шансов, ни ответов. Какой из тебя спаситель, защитник... Ты просто ненормальный кукловод. Всё никак не наиграешься в театр марионеток...

   ЕСЛИ ТЫ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ, ПОЧЕМУ ТОГДА Я СЕЙЧАС УМИРАЮ? ЭТО - ЛЮБОВЬ? ЭТО ТО, ЧТО ТЫ ВОПЛОЩАЕШЬ В МИРЕ?..

   - Олеся, - окликнул её негромкий мужской голос. Именно  окликнул.

   Рядом с ней на скамейке сидела ворона. Из  тех самых, уже не страшных. Ветерок топорщил серый пух, и ворона будто шла рябью - как изображение на телеэкране.

   - У тебя ещё час, - сообщила ворона.

   "Я не верю. Ничего уже не изменить", - сказала девушка про себя, не сомневаясь, что механическая птица её услышит.

   - Используй то, что тебе дано.

   "Иди ты... гуманист поганый", - усмехнулась девушка углами рта. Ресницы опять стали мокрыми. - "Интересный облик. Поставь себе на аватару в Сети".

   - Зачем? У меня этих аватаров... ты общаешься с двумя из них. Даже не подозревая, что это - Я.

   "Оставь меня в покое. Ты не нужен и абсолютно бесполезен. Ты всего лишь сгусток информационного вранья и иллюзий".

   - Зря ты так. Вспомни, когда ты последний раз читала сказки?

   "Не всё ли равно..."

   - Рано опускаешь крылья. Шанс есть всегда.