Не миновал своего поворота и Афоня.

В теплые летние дни, когда ветер не шевелил березы, а солнце раздвигало улицы Купавиной вширь, станционная детвора делилась на противные армии и начиналась большая война.

Воевали все. Никто не оставался в стороне, потому что армии были добровольческие. Путейские — стародавние ратные недруги движенских — открывали боевые действия первыми. В то лето, когда они уже вторую неделю терпели неудачи, к ним вдруг явились ребята из бараков и без всяких объяснений заявили, что если путейские уступят главное командование их вожаку, Гешке Карнаухову, то движенские будут разбиты. Командир путейских Васька Полыхаев, самый проворный парнишка на станции и непобедимый в рукопашных схватках, сначала аж захохотал. Но бараковцы стояли на своем, предупредив, между прочим, что изобрели военный секрет. После этого Васька немедленно прогнал в сторону подчиненных и остался с глазу на глаз с Гешкой Карнауховым.

Военный совет кончился минут через пять. К удивлению всей армии, Васька объявил, что передает командование Гешке. А Гешка тут же назначил Ваську начальником штаба нового фронта союзников.

Короткое перемирие кончилось.

…Наступило утро новых боевых сражений. Оно было такое же неприметное, как и вчерашнее. Взрослые купавинцы деловито торопились на работу. Женщины занимались обычными делами, выходя из домов то в огороды, то к соседям. А в это время путейские часовые уже обнаружили в крапиве возле вагонного участка первых разведчиков движенских.

В главном стане путейских — возле сараев, около конторского дома дистанции пути, — загудел под ударами болта обломок рельса. Из ближайших домов к месту сбора посыпали «бойцы». Но откуда-то сбоку резанули яростные пулеметные очереди и выстрелы:

— Тра-та-та-та-та!!! Тах! Тах!..

Путейские кинулись по канавам и переулкам, а кто половчее — махнул через заборы, залегая за грядами чужих огородов, за густыми зарослями акаций, конопли и репея. Васька Полыхаев залез в противопожарную бочку с водой, прикрылся крышкой и разил солдат противника наверняка.

Все отстреливались с отчаянностью обреченных. И вдруг случилось чудо. Из-за бараков, с правого фланга движенцев, под флагом путейской армии прямо на дорогу выкатил зеленый броневик. Он не торопясь развернулся в сторону наступающих и двинулся на них, оглушительно хлопая трещоткой, будто поливал движенских из самого настоящего пулемета. Время от времени через рупор, установленный над пулеметом, слышался радостный голос Гешки Карнаухова, объявлявшего имена «убитых». Путейская рать торжествующе взвыла и кинулась в атаку под прикрытием броневой машины.

Кое-кто из движенских, особенно ловко замаскировавшихся, несколько раз попал в броневик гранатами, начиненными древесной золой. Но броневик выползал из клубов дыма и по-прежнему отсвечивал на солнце куполом своей боевой башни — прибитым вверх дном зеленым эмалированным тазиком.

Движенские вместе со своими союзниками были сломлены к полудню окончательно.

…После разгрома обе армии сошлись на совещание, чтобы обсудить дальнейшие условия войны, а главное — определить обстоятельства, при которых броневик будет считаться выведенным из строя.

Гешка Карнаухов, изобретатель броневика и теперешний командир путейской армии, заявил, что признает себя побежденным только тогда, когда броневик захватят и уведут или остановят миной.

После этого кое-кто из движенских предлагал броневик украсть. Но разведка доложила, что Гешка, даже при коротких отлучках, закрывает свою машину в сарае на старинный висячий замок.

Тогда решили захватить Гешку в плен. Но и этот план отпал, потому что через кого-то из путейских узнали, что ключ Гешка с собой не носит, а прячет в потайное место.

На Купавиной воцарилось шаткое перемирие.

Было ясно, что движенские только затаились. Поэтому путейские каждый день проводили военные советы, укрепляя свою бдительность. Тем более что безоружные движенские целыми днями терлись в стане своих победителей, играли вместе в лапту и даже вместе сидели в кино на детских сеансах.

…Афоня, как и во всем другом, был в курсе военных дел, ибо пользовался обоюдным доверием враждующих сторон. Он честно выручал советами военных командиров, но никогда не выдавал их секретов.

И все-таки случилось непоправимое…

К Дню железнодорожника Афоня неожиданно получил денежную премию. Впервые за десять лет он купил сразу пол-литра водки, раскошелился на магазинскую закуску, всех зазывал к своей сторожке чуть не силком и не отступал от гостей, пока те не выпивали хотя бы по одному «наперстку». По Купавиной пошла весть:

— Афоня загулял!

Такого еще не бывало. И поэтому редкий из купавинцев не сходил к магазину хоть издали поглядеть на Афонин праздник.

Часам к пяти разомлевший от водки и разговоров Афоня мирно благодушествовал, сидя на пороге сторожки. За день к поллитре пришлось докупать еще четок. С непривычки голова у него кружилась, но спать он не хотел, поскольку впервые в жизни встречал праздник на ударном положении, с премией. Целый день вертелись возле него еще и ребятишки. Затяжелевший хозяин угощал их «подушечками», а от военных вопросов отговаривался:

— И чего это вы, ребята? Разве по праздникам кто воюет? Шли бы лучше на гуляние в березовую рощу: там и буфет с музыкой, и мороженое с футболом. А вам бы все палить!..

И вдруг захохотал:

— Вон, Гешка Карнаухов довоевался, — сквозь смех говорил он. — Сейчас только подъехал к дому на своем броневике, а мать и увидела, что он новый тазик на башню израсходовал. Как вытащила его за уши из этой самой башни — и айда веником понужать!.. — Афоня вытер слезы, выступившие от смеха, и закончил: — Домой уволокла: наверное, еще рукотерником добавит…

Путейские, уязвленные насмешкой, неловко молчали, не зная, то ли уйти, то ли пропустить Афонины слова мимо ушей. Движенские с хохотом поднялись и отправились прочь.

А через полчаса путейских взбудоражило самое страшное известие: движенские увели броневик прямо от Гешкиного крыльца.

Слетевшаяся в минуту армия путейских в полном составе двинулась к противнику, который захватил броневик без объявления войны. Спор, начавшийся возле орсовского овощехранилища, почти сразу же перешел в драку. Гешка Карнаухов, забыв про домашнюю вздрючку, вместе с Васькой Полыхаевым в минуту расквасили носы всем командирам движенских. Но это не помогло.

К вечеру обозленный военный совет путейских решил, что во всем виноват Афоня: это он разболтал про Гешкину взбучку, опозорил путейских, да еще и выдал, что броневик стоит без охраны. А сам Гешка только сказал угрожающе и загадочно:

— Запомним…

…Афоня удалился на отдых только после семи часов. В девять часов дверь караулки против обыкновения не отворилась. Не появился страж и в десять.

Гешка собрал десятка два ребят и увел их к себе на огород. Оттуда, вооружившись длинными кольями, они один по одному разными путями подошли к магазину, устроившись кто у канавы, кто возле забора по соседству, кто на завалине дома на другой стороне улицы. Гешка подкрался к караулке, прислушался. Потом заглянул в щель неплотно прикрытой двери и подал знак. Когда все собрались возле него, сообщил страшным шепотом:

— Спит. Храпит даже. — И приказал: — Начинай!..

Ребята дружно подсунули колья под полозья, надавили, и караулка со спящим Афоней на вершок подалась со своего места.

После каждого усилия ребята переводили дух, напряженно прислушивались и поддавали еще и еще. Не прошло и часа, как Афонина караулка отъехала за угол соседнего с магазином дома, в котором помещался дорпрофсож. Ее придвинули вплотную к штакетнику сада под разросшиеся акации. После этого Гешка деловито осмотрелся, словно проверил, все ли сделано как полагается, и велел разбегаться.

…Давно смолкли колобродившие с вечера гармошки, улицы утонули в мягкой тишине: ступишь — провалишься. Потом вызвездилась над Купавиной ясная августовская ночь. Повисла в прохладной вышине луна, бросая от берез и домов едва приметные короткие тени.