Странно: Сокол не ответил какой-нибудь шуткой или шпилькой. Он просто и открыто сказал;

— Мне тоже кажется, что это страшно. Вот представляю себе, будто бы я там, снаружи. Что-то толкнуло меня… и оборвался почему-нибудь этот трос…

— Этого не может быть. Ведь это конструкция Николая Петровича, проверенная им, — заметил я.

— Не в том дело. Я уверен, что трос не оборвется. Но — допустим, что он оборвался. И вот, человек в скафандре отдаляется и отдаляется от корабля, падает в холодную черную бездну… без малейшей надежды спастись…

Это было и вправду страшно. Одинокий человек в бескрайном холодном и темном пространстве… Фу, даже пот выступил на лбу! Нет, лучше думать о чем-нибудь другом… И я громко спросил у Гуро:

— Товарищ Гуро, а как же ваш слой Хевисайда?

Гуро сделал вид, будто он спит и не слышит. Однако мне помог Сокол, который едко сказал:

— Разумеется, мы с вами, Василий, этого не знаем, ведь мы не радиоспециалисты. Мы слой Хевисайда пробить не можем. Для этого потребовалось бы слишком много энергии. Но вот голос с Земли услышали. Странно как это получилось?..

Гуро молчал.

— А что они сказали про антенну? — снова опросил Сокол.

— Сказали: «передаем с помощью антенны-стратостата».

— Хм… как же оно так? Борис, вы не знаете?

Только теперь Гуро отозвался, убедившись, вероятно, что разговора все равно не избежать:

— Просто взяли, запустили вверх большие стратостаты, один за другим, ступенями. На общую высоту, скажем, километров в восемьдесят-сто. И верхний стратостат очутился над слоем Хевисайда…

— Ну?

— А этот верхний стратостат, вероятно, соединен проволокой последовательно со всеми остальными и, наконец, с Землей. И по этой проволоке, наверно, к верхнему стратостату идут радиоволны. Понимаете, по проволоке? А уж с верхнего стратостата, который находится над слоем Хевисайда, радиоволны отрываются от антенны и несутся во все стороны… в том числе и сюда к нам.

Сокол подмигнул мне:

— И, выходит, энергии хватило? Не пришлось собирать ее со всех электростанций Земли?

Гуро не счел нужным отвечать на такой издевательский вопрос. Он промолчал.

Молчал и я. Ведь вышло именно так, как должно было выйти. Большевики и не такие трудности преодолевали. Просто, до сих пор не было большой нужды пробивать этот слой. А вот возникла надобность связаться с нами, связаться с межпланетным пространством, — и проблема разрешена. Потому что такая была поставлена перед учеными задача. Когда советская наука должна что-нибудь сделать, — она не останавливается ни перед чем. Слой Хевисайда? Что ж? Запустить десяток стратостатов ступенями — и нет этого слоя. Он сам по себе, а мы сами по себе. Вот и все. Должно быть, комсомольцы изобрели этот способ. И стратостаты, должно быть, комсомольцы запускали.

…А утром мы услышали веселый голос Николая Петровича:

— Довольно спать, будет, друзья мои! Вот она, наша красавица! Вот наша Венера! Можете по очереди подходить к телескопу, смотреть в него. Я установил инфракрасный экран — и теперь он действует. Правда, до четкой работы еще очень далеко, но видно какой-то большой океан. А впрочем, зачем сейчас этот экран, если цель нашего путешествия видна просто в окно навигаторской рубки? Пойдемте, пойдемте! Аргонавты вселенной, первый этап нашего путешествия по волнам неведомого океана космоса заканчивается!

Аргонавты — то есть мы, наспех оделись и поспешили в навигаторскую. В большом окне прямо перед нами, как застывшая, стояла Венера. Однако, разве мы, даже мы видели ее когда-нибудь такой?.. Гигантский диск стоял перед нашими глазами. Почти третья часть его сияла белым светом, словно покрытая сплошной снеговой тучей. Это — слева. Две трети диска были другого цвета. Похоже было, что там нависли неровные и густые темные тучи, передвигавшиеся снизу вверх. В условиях Венеры это означало, что тучи передвигаются с юга на север.

Сплошной поток туч, сплошная пелена глухого, непроницаемого для человеческого глаза тумана закрывала таинственную планету. Что таят под собой эти тучи?..

Я подошел к инфракрасному экрану, который должен был открыть поверхность Венеры моим глазам так, как если бы она не была закрыта этими тучами. Нет, Николай Петрович был прав. Экран, правда, действовал, но это было еще не то, что я надеялся увидеть. Пелена туч на экране превратилась в легкий туман, который окутывал планету. Были видны большие темные пятна. Одно из них занимало почти половину Венеры. Вероятно, о нем и думал Николай Петрович, говоря про океан. Океан на Венере!

Однако, нечего было и думать увидеть что-нибудь такое, что сказало бы мне о жизни или о растительности на Венере. Для этого мы были еще слишком далеко. Жаль, жаль! Какие чудовища, какие удивительные твари существуют на поверхности Венеры под таинственной завесой этого тумана?.. И невольно перед моими глазами проходили образы жутких чудовищ, о которых мы так много разговаривали с Соколом здесь, в ракете, про которых я много слышал еще и на Земле, к встречам с которыми готовился бесстрашный Борис Гуро. Игуанодоны, бронтозавры, птеродактили… археоптериксы… Ах, хоть бы на несколько минут заглянуть туда, хотя бы только одним глазком!..

Но еще слишком далеко. Передвигаются плотным покровом густые белые тучи, не оставляя ни одного просвета… И напрасно мы стараемся увидеть что-нибудь на инфракрасном экране, кроме огромных пятен, кроме великого океана Венеры…

Наша ракета мчится. Сколько ж еще осталось до Венеры?

Николай Петрович смотрел на приборы. Взял карандаш, записал что-то в журнал наблюдений. Выключил автоматический аппарат, фотографировавший Венеру с этого расстояния. Затем взгляд его остановился на нас.

— Пора начинать торможение. Через час долетим до зоны притяжения Венеры, начнем ощущать тяжесть. Странно, но мы снова станем весомыми.

А и правда, странно, что придется снова ходить, как все люди, делать усилия, поднимая что-нибудь, и думать — тяжелая эта вещь или не тяжелая… Однако, сейчас не было времени размышлять. Николай Петрович резко распорядился:

— В гамаки, друзья мои, в гамаки! Вы, Василий, ложитесь в мой. Он свободен.

Мы послушно вышли из навигаторской рубки, чтобы выполнить приказание. Я выходил последним. И, оглянувшись, увидел, как Николай Петрович, в последний раз записав что-то в журнале наблюдений, положил руки на рычаги и рукоятки управления ракетою. Фигура его выпрямилась, и только седые волосы выдавали, что перед пультом управления сидит не молодой человек, а старый академик Рындин.

Я немного завидовал его спокойствию. Сейчас мы трое были только пассажирами небесного корабля. Мы могли только ждать, когда наш корабль прибудет на Венеру. А Николай Петрович вел корабль. В его руках была судьба всех нас. От его движений, от его мыслей зависело все. Правда, Сокол мог бы заменить его, скажем, в случае болезни. Эту возможность Рындин тоже предвидел. Но — вряд ли кто сумел бы оставаться таким спокойным и сдержанным у пульта межпланетного корабля во время приближения к Венере, приближения к спуску, к самому опасному этапу нашей дороги.

Николай Петрович сидел спокойно и уверенно. Приближалось время спуска на Венеру!

Если бы в эту минуту кто-нибудь имел возможность со стороны свободно наблюдать приближение небесного корабля к Венере, этот «кто-то» увидел бы удивительную, необычайную, ни с чем несравнимую картину.

Холодный, прозрачный, как хрусталь, простор. Бездна без конца и краю. Она заполняет собою все — и идет во все стороны, превращаясь в далекий черный фон, на котором разбросаны бесчисленные яркие алмазы, пестрые самоцветы вселенной.

Буйно разливает свое ослепительное сияние гигантское Солнце — и нельзя заметить, стоит ли на месте этот волнующийся огненный шар, движется ли он куда-нибудь, настолько он невероятно велик. Зато в потоках его горячего света ярко видно, как мчится в пустоте другой громадный шар, темный, закутанный в белую тучу. Он медленно поворачивается вокруг своей оси и мчится, мчится безостановочно, ежесекундно пролетая в пространстве около тридцати пяти километров. Это — Венера. Загадочная неизведанная планета, которая хранит свои тайны под густой завесой туч.