На первых парламентских выборах голлистский Союз за новую республику (СНР) получил более 200 депутатских мест из общего числа 465. Это обеспечило де Голлю почти монолитную политическую поддержку в национальном собрании. А 21 декабря 1958 года большой совет выборщиков 78 процентами голосов избрал де Голля первым президентом Пятой республики.

По прошествии времени де Голль даровал Алжиру независимость, практически положив тем самым конец Французской империи. В бессильном гневе «чернопяточники» ринулись в метрополию, а экстремистские элементы в их кругу сплели заговор против президента. Попытка убийства не удалась. Де Голль оставался на своем посту до 1969 года, а Пятая республика здравствует и поныне, не выказывая никаких признаков увядания.

Политический инстинкт старого вояки торжествовал победу. Сброшенный с пьедестала нацией, не готовой к политическим переменам, которые он считал назревшими, де Голль удалился в изгнание. Пусть ущербная политическая система движется своим путем. А потом, когда на горизонте грозно соткались очертания неизбежного кризиса, он был призван вновь — именем страны, которую однажды уже спас. И, обставив свое возвращение высокой политической риторикой, де Голль обнаружил, что готов провести те самые политические реформы, которые были некогда отвергнуты его народом. Долгожданные реформы, осуществленные во времена национального кризиса. Эта история показалась бы знакомой другому деятелю, которому также предстояло стать символом своей страны, — Аврааму Линкольну.

Хотя лично Авраам Линкольн был против существования института рабовладения, и до избрания на президентский пост в 1861 году, и после того он упорно отрицал, будто стремится отменить его либо освободить сотни тысяч рабов, находившихся во владении белых на Юге. Он якобы лишь препятствовал распространению системы на новые территории и штаты. Когда 1 января 1863 года, после объявления войны, была введена в действие Прокламация об освобождении, демократическая оппозиция немедленно указала на непоследовательность Линкольна в отношении к рабству. Острословы сочинили такую издевательскую песенку:

Честный Эйб, когда началась война, Сказал: не за волю рабов идет она. А потом честный Эйб сказал стране: Будет воля, и будет конец войне. Но тогда, объясните мне, как же так? Днем он честен, иль ночью, или как?

У оппонентов Линкольна была своя правда. Действительно, в личном плане рабство он осуждал неизменно и точно так же оставался тверд в своих позициях публичного политика; однако же высказывания его — и акценты — менялись, пройдя четыре явственно выраженные фазы, пока наконец он безоговорочно не ударил в набат свободы. Подобно тому как Рейган, Черчилль и де Голль начинали свою политическую деятельность с идеологических целеустановок и лишь после поражения обратились к патриотической риторике, Линкольн тоже отбыл свой срок в изгнании. И подобно другим, он сумел достичь своих давних личных целей, только когда атмосфера угрозы сгустилась над самим существованием Союза наций и было уже не до партийных распрей. Принципиальность этого человека оправдала себя лишь тогда, когда сами принципы стали частью общенациональной программы.

Начало политической деятельности Линкольна не имело или почти не имело ничего общего с проблемой рабовладения. Член партии вигов, он представлял свой округ в конгрессе цитата Иллинойс, энергично ратуя за увеличение расходов на коммунальное обслуживание граждан. В духе американской системы — плана, который отстаивал лидер вигов Генри Клей, — Линкольн поддерживал идею объединения общественных работ с высокими тарифами, что, по его мнению, должно было способствовать промышленному и экономическому росту.

В конгрессе Линкольн пробыл один срок (1846—1848), а затем, идя навстречу просьбе партийных боссов, отошел в сторону, дабы уступить место другому достойному вигу. Будучи конгрессменом, он по преимуществу сосредоточил свои усилия на критике того, что считал американским империализмом и экспансионизмом, то есть на критике войны в Мексике. Президент Джеймс К. Полк утверждал, что война началась из-за агрессии мексиканцев, однако в результате более пристального анализа ситуации обнаружилось, что инцидент имел место на спорной территории, в Техасе, который каждая из двух стран считала своим. Не добившись, мягко говоря, популярности в качестве пацифиста, Линкольн оставил публичную политику ради прибыльной адвокатской практики.

Вернулся он на политическую арену в конце 1850-х годов и выказал себя страстным противником распространения рабства на новые штаты и территории. Партия вигов доживала последние дни, и Линкольн энергично участвовал в образовании новой партии — республиканцев-фрисойлеров2. Отвергая рабство с проповеднической страстью, Линкольн «завоевал репутацию политика, близкого, скорее, к радикальному, нежели консервативному крылу республиканцев»; во всяком случае, он разделял «моральное презрение радикалов к рабству и целиком стоял на позициях его окончательной отмены». «Рабство я всегда ненавидел ничуть не меньше любого аболициониста», — говорил он в 1858 году на одном митинге в Чикаго. А чуть позже, обращаясь к аудитории в Висконсине, пояснял, что для республиканской партии характерна «ненависть к институту рабства; ненависть ко всем его аспектам — моральному, социальному и политическому».

Яростно атакуя моральное зло рабства, Линкольн в то же время аккуратно избегал публичного братания с аболиционистами. Он, повторяю, лишь сопротивлялся распространению рабовладельческой системы на новые территории, по мере того как последние становились штатами единого государства. Как писала «Нью-Йорк таймс», Линкольн считал, что «варварский институт рабовладения будет становиться в глазах северян все более и более одиозным, ибо все более и более очевидным становится, что… штаты, цепляющиеся за рабство, отбрасывают назад американскую идею и отвергают ценности Союза». Его дышащие страстью слова западали в память; говоря в 1858 году об «окончательном избавлении от рабства», он утверждал, что «дом, разделенный на две части, ни за что не выстоит».

Бросив в 1858 году вызов тогдашнему сенатору Иллинойса Стивену Дугласу, Линкольн жестко сосредоточился на проблеме рабовладения как морального зла; именно эта проблема стала идеологическим центром исторических дебатов двух претендентов на место в сенате.

Но, как выяснилось, на одной идеологии далеко не уедешь. Линкольн набрал больше голосов, чем его соперник, однако выборщики — а они фактически и решали дело — проголосовали за Дугласа, и тот сохранил сенаторское кресло.

После поражения стиль высказываний Линкольна начал меняться (то же самое мы наблюдали на примерах Рейгана, Черчилля и де Голля). По мере того как нация все больше раскалывалась в вопросе о рабстве — разговоры об отделении велись по всему Югу, — все более ясно становилось, что будущее Америки зависит именно от решения этой трудной проблемы. Обдумывая перспективы своей первой попытки избрания в федеральный орган власти, Линкольн в выступлениях объединял на равных две эти темы — ограничение распространения рабства и сохранение Союза. Начинался второй этап его политической риторики.

Линкольну стало ясно, что первая попытка республиканцев завоевать Белый дом в 1856 году не увенчалась успехом, потому что были потеряны ключевые северные штаты — Нью-Джерси, Пенсильвания, Индиана и Иллинойс. Чтобы победить в 1860 году, следовало произвести косметический ремонт и тем самым привлечь их на свою сторону. Преследуя эту цель, республиканцы несколько отодвинули в сторону проблему рабства, сосредоточившись на задачах сохранения Союза, — что бы ему ни угрожало.

По словам историка Эрика Фонера, «одна из важнейших причин, обеспечивших Линкольну в 1860 году поддержку столь многих консерваторов, заключалась в том, что они были убеждены, будто его избрание положит конец распрям вокруг рабовладения и тем самым предотвратит распад Союза. В то время как консерваторы готовы пожертвовать своей антирабовладельческой позицией ради сохранения Союза, а радикалы угрожают его существованию своими атаками на рабство, умеренные во главе с Линкольном твердо преследуют обе свои взаимосвязанные цели — фрисойлерство и сохранение Союза. Утверждая, что Союз важнее конституции, ибо он является созданием американского народа, а не результатом договора между штатами, Линкольн двигался в русле традиции Клея — Уэбстера. Но их преданность Союзу как высшей цели любой политики, продолжает Фонер, Линкольн обогащал радикальной концепцией того же Союза как инструмента достижения свободы. Сохранить Союз ценой подрыва этой цели означало бы извратить саму его суть. Цели Союза и фрисойлерство неразрывны, и пожертвовать чем-то одним означает нанести ущерб другому».