В октябре 1877 года в дневнике появляется запись: «Наконец я работаю с художниками, настоящими художниками, произведения которых выставляются в Салоне, которым платят за картины и портреты, которые даже дают уроки. Жюлиан доволен моим началом. «К концу зимы вы будете делать очень хорошие портреты», – сказал он мне. Он говорит, что его ученицы иногда не слабее его учеников».

Вместе с Башкирцевой учатся Амелия Бори-Сорель, Луиза-Катрин Бреслау, Анна Нордгрен, Мари-Мадлен и Мари Реал дель Сарт, Софи Шеппи, Женни Зильхард. Для этих девушек живопись была не развлечением, а смыслом их жизни. Некоторые из них стали со временем известными художницами. Так, Л.-К. Бреслау впоследствии получила много официальных наград и золотую медаль, ее работы хранятся в музеях Женевы, Лозанны, Берна, Цюриха, Ниццы.

Кроме Родольфа Жюлиана в его академии преподают Тони Робер-Флери, Гюстав Буланже, Вильям-Адольф Бугро и Жюль Лефевр, самый молодой из них, – все они знаменитости в художественной среде, представители академического направления в живописи. Они выставляются каждый год в Салоне, их картины приобретает государство, некоторые уже члены Академии художеств, другие станут ими позже и будут играть ключевые роли в дирекции официального Салона, куда мечтает попасть каждый французский художник.

По субботам в мастерскую приезжает посмотреть работы учеников Тони Робер-Флери – очень известный художник. Совсем недавно его картина «Последний день Коринфа» была куплена государством и помещена в Люксембургский музей – как его еще называют, «прихожую Лувра», потому что отсюда некоторые проверенные временем картины переходят в Лувр.

Родольф Жюлиан сказал, что Мария скоро будет рисовать прекрасные портреты и в недалеком времени попадет в Салон. Она верит ему и много работает. Восемь часов ежедневно Башкирцева проводит в мастерской и никогда не пропускает занятия. От работы ее может оторвать только билет на заседание палаты депутатов от Поля де Кассаньяка.

Как только узнает Поль де Кассаньяк, что Башкирцевы поселились в Париже, он сразу же приходит к ним с визитом. Вскоре эти визиты становятся постоянными, и он вместе с другом Бланом, своим вечным секундантом на дуэлях, часто обедает у них. Башкирцевы получают от него пригласительные билеты на заседания палаты депутатов в Версале.

Кассаньяк привлекает Марию и как мужчина, и как политическая звезда. Ему тридцать два года, и он до сих пор не женат. Он знаменит, у него много поклонниц, он находится в зените славы, у него постоянные дуэли, словом, жизнь его насыщена разнообразными событиями. Поль де Кассаньяк знал, как подойти к такой женщине, как Башкирцева: он говорит ей только то, что она желала бы услышать. Сама же Мария пишет в дневнике: «Я ненавижу его, потому что завидую его приключениям, его успехам, его глупостям. Я хотела бы быть мужчиной и поступать, как Кассаньяк, но все, что очаровывает в мужчине, не нравится в женщине.

…я хочу как можно дольше не выходить замуж, чтобы стать любовницей господина де Кассаньяка. Ужасно, не правда ли? Не настолько, насколько кажется. С другим мужчиной это было бы стыдно, грязно и трагично. Но Кассаньяк так умен, это такой забавный, такой милый мужчина, с которым так легко, что это покажется… развлечением… достаточно естественным. Завтра, наверное, я буду стыдиться этих глупостей».

Но Башкирцевой не суждено было стать его любовницей, потому что Поль де Кассаньяк женился. Мария встретила это известие, в общем-то, спокойно. Венчание Поля де Кассаньяка и Джулии Акар состоялось 27 июня 1878 года в Париже. Мария в день свадьбы записывает в дневнике, что он еще пожалеет об этом, когда она станет знаменитой, а через два дня посылает ему записку: «Мы узнали об этом самом важном и, надеемся, самом счастливом событии Вашей жизни из газет. Кое-кто был бы разгневан таким невниманием и отомстил бы пренебрежением. Но я беру на себя труд сказать Вам, что Вам не хватает ума, раз Вы не поняли близких Вам людей, о чем Вы, разумеется, судите по-своему. Я беру на себя труд сказать, что Вы – плохой друг и фальшивый брат, чем мы сильно огорчены, особенно я, которая, приняв Вас всерьез, оказала Вам честь считаться Вашей сестрой».

Башкирцева снова с головой окунается в работу. Она полностью посвящает себя мастерской, а чтобы не терять времени на разъезды, завтракает с рабочими в соседней закусочной, где платит за завтрак три су.

«Несомненно, я буду великой художницей! Как же иначе, если каждый раз, что я немного выйду из комнаты моих занятий, судьба снова загоняет меня в нее! Не мечтала ли я о политических салонах, о выездах в свет, потом о богатом браке, потом снова о политике?.. Но когда я мечтала обо всем этом, я думала, что есть возможность найти какой-нибудь женский, человеческий, обычный выход из всего этого. Нет, ничего подобного нет!

Но зато благодаря этому я приобрела большое хладнокровие, громадное презрение ко всему и всем, рассудительность, благоразумие – словом, бездну вещей, которые делают мой характер холодным, несколько высокомерным, нечувствительным и в то же время задевающим других, резким, энергичным…

А все мои нежные чувства, загнанные в самую глубину моей души, что говорят они при всей этой высокомерной вывеске, прикрывающей вход в мою душу?..»

«Высокомерную вывеску» Башкирцевой подробно описал в своем письме к ней маркиз Мультедо. Отвергнутый Марией, он пытался объяснить ей, в чем именно она не права. Это письмо было опубликовано в книге Колетты Кознье.

«Раз Вы хотите жить во Франции, то постарайтесь походить своим образом жизни на французских девушек, каким бы отвратительным сей образ жизни Вам ни казался. Воздержитесь от того, чтобы превосходить их в обаянии, уме и красоте, которые свойственны Вам. Пока Вы жили во Флоренции, Ницце и в других провинциальных городках, Вы безнаказанно могли поступать так, как Вам заблагорассудится. Но в Париже никто не может обладать абсолютным превосходством. В желании превосходить поневоле выделяешься среди других. А молодой девушке не пристало выделяться; девушка, не обладающая скромностью, – чудовище. Воздержитесь от того, чтобы быть красивее и загадочнее остальных, это очень выгодно. Вы и так красивы, и нет никакой необходимости одеваться всегда в белое, в Париже это бросается в глаза, то есть не совсем «комильфо». Чтобы казаться загадочной, Вам нужно лишь слегка приоткрыть очарование Вашего ума, а не прибегать постоянно к парадоксам, резкостям и насмешкам. Нужно предпочитать золото естественных и правдивых слов мишуре изысканных и пышных фраз.

Желая жить в Париже, Вы должны сделать выбор между Вашими белыми нарядами, Вашими прогулками в одиночестве, Вашей мастерской, Вашим черепом от скелета, с которым вы постоянно играете, хотя смерть заслуживает большего уважения, несколькими взрослыми дамами с их собаками, вроде двух-трех, которых я встречал у Вас и которые показались мне довольно странными особами, несколькими молодыми людьми, которых Вы отпугиваете своими насмешками, едкими, как лимонные дольки, Вашими нескончаемыми записями, балами в Опере и менее броскими костюмами и менее оригинальными привычками, чем Ваши прогулки в одиночестве, большим вниманием к семье и меньшим – к мастерской. Вы должны выбрать благородное французское общество, куда легко можете попасть, чтобы занять там ведущее место. Постарайтесь выглядеть более скромно, проявляйте больше доброты к Вашим преданным друзьям, таким, как я, и больше нежности к тем, кто окружает Вас, например к Вашей матушке».

Мария переписала это письмо в дневник. При всей его поучительности, письмо, несомненно, написано человеком, которому Башкирцева была небезразлична и который ее хорошо знал. Но он требовал от нее невозможного – чтобы она изменилась, стала другой. Башкирцева же всегда была верна самой себе, какой бы взбалмошной, вздорной и не соответствующей чьим-то требованиям она ни казалась окружающим ее людям.

Работа Марии в мастерской периодически прерывалась, потому что у нее ухудшалось здоровье. Болезнь то отступает, то возвращается с новой силой. Французские врачи говорят о ларингите, фарингите и катаре. Но от немецкого врача в Содене, куда Мария приехала для лечения, она узнает, что сюда присылают лечиться, прежде всего, чахоточных.