В уши она вдела серьги с жемчужинами и усмехнулась, подумав, не вызовут ли они у тети новый приступ недовольства, ведь в былые времена Гвинет не носила серег. В любом случае они полностью соответствовали ее духу более взрослой, искушенной женщины, которая собиралась занять место рядом с Эвандером Онсли на вершине Олимпа.

Гвинет от души надеялась на то, что достойна этого. Быть супругой одного из крупнейших промышленников страны — большая ответственность. Но с другой стороны, если Ван в свои тридцать пять абсолютно спокойно заправляет стальной империей Онсли, то и ей в двадцать три не к лицу бояться стать его женой.

Жена Вана! Одни эти слова наполняли счастьем все ее естество, отгоняя призраки прошлого и заставляя трепетать. Через каких-то два дня она станет женой Вана — вот оно, свадебное платье, висит в ее комнате как бесспорное доказательство этого факта.

Трудно поверить, что еще полгода назад она даже не подозревала о его существовании, а когда встретилась с ним на новогоднем балу у Кортни, то заявила:

— Эвандер Онсли? Тот самый промышленник? Абсолютно не в моем вкусе, слишком мрачен и серьезен.

Но если Ван и бывал серьезен, а временами даже мрачен, то с той же легкостью он умел стать простым и приветливым, отбросить всю свою чопорность.

Что и говорить, для Гвинет он открылся с лучшей стороны. Стоило ему впервые склониться над рукой этой девушки, как все остальные женщины в мире перестали существовать для него.

Гвинет же поначалу никоим образом не поощряла этих его порывов: после всего произошедшего она стала скептически относиться к проявлениям мужского обожания и не желала принимать никакие отношения всерьез.

Гвинет видела, что Ван озадачен, но ничуть не рассержен. Стальной магнат явно решил любыми путями добиться своего и пришел к Кортни еще раз, а потом еще и еще. Затем сделал Гвинет предложение, но получил отказ.

Если Гвинет рассчитывала на то, что Ван так легко отступится, то она глубоко ошибалась. Он снял коттедж неподалеку и снова предложил ей руку и сердце.

— Я же сказала «нет», — холодно улыбнулась она в ответ. — Ты что, никогда не слышал такого слова? Или не понимаешь, что оно означает?

— Когда дело касается тебя, для меня не существует слова «нет». — Ван был абсолютно серьезен и непреклонен. — Скажу больше, мужчина, который принимает отказ от женщины своей мечты, не заслуживает ее. В любом случае если уж я что решил, то добьюсь этого любой ценой.

— Да что ты? Я не стальной контракт, знаешь ли. Не вижу, как в этом деле тебе могут помочь бизнес-методы.

И тут он взял Гвинет за руку и заглянул ей в самое сердце:

— Нет, ты не стальной контракт. Ты — золотая мечта. Но я все равно не принимаю никаких «нет». Наверное, я слишком поторопился. Но я умею ждать, и я подожду. Если крепость нельзя взять напором, то остается еще осада.

Это было началом конца, и уже через месяц на руке Гвинет сверкало бриллиантовое кольцо, которое Ван подарил ей на помолвку.

И только после этого она начала задумываться над тем, стоит ли рассказывать ему о своем прошлом, и, промучившись ночь, решила — ни в коем случае. Сейчас уже трудно судить, была ли виновата глупая неопытная девчонка в том, что с ней произошло, но в одном сомневаться не приходится: для постороннего уха эта история выглядит абсолютно непривлекательно. Только умалишенный мог ожидать, что бескомпромиссный Ван отнесется к ней как-то иначе.

Ее прошлое — это ее прошлое. Даже лгать не придется, надо просто умолчать кое о чем, и все. Можно не сомневаться, что единственные свидетели будут немы как рыбы и сохранят эту тайну до конца своих дней. Да и сама Гвинет за прошедшие годы стала сильнее духом и смогла — ну, почти смогла — забыть обо всем. Кто знает, может быть, новая счастливая жизнь с Ваном поможет ей навсегда избавиться от призраков прошлого?

Она была просто счастлива, что ее жених придет сегодня к ним на обед. Неожиданно для себя самой Гвинет вдруг поняла: она настолько гордится Ваном, что сгорает от нетерпения показать его всем, даже тетушке Элеоноре.

Гвинет взглянула на серебряные часики, стоящие на ее столе. Семь двадцать. Он может прийти с минуты на минуту, так что пора спускаться вниз.

Тут Гвинет припомнила, что Ван хотел поговорить с ее отцом, так что у нее еще есть свободное время и она вполне могла бы сыграть роль заботливой племянницы и показать тете, как чудесно смотрится ее подарок на фоне остальных свадебных даров. Но когда Гвинет постучала к ней в комнату, оказалось, что тетки уже нет. Скорее всего, она спустилась вниз, в библиотеку, где были сложены подарки.

Входная дверь стояла нараспашку, и из нее открывался прелестный вид на сад, замерший в послеполуденной дреме. Из папиного кабинета доносился мерный гул голосов: наверное, Ван уже пришел и мужчины обсуждали одним им ведомые дела.

Покой и тишина навевали истому, и Гвинет чувствовала себя на вершине счастья. Позднее ей пришло в голову, что это было как затишье перед штормом, но в тот момент она посчитала, что заставила прошлое уйти, исчезнуть, что наконец-то оно оставило в покое ее исстрадавшуюся душу и там поселилось умиротворение.

Гвинет подошла к двери библиотеки и услышала, что там тоже кто-то разговаривает. Что ж, мама опередила Гвинет и теперь разыгрывала перед теткой Элеонорой гостеприимную хозяйку.

Гвинет хотела было воспользоваться ситуацией и минут десять побродить по саду в тишине и покое, но потом нашла такое поведение уж больно невежливым, и в тот момент, когда она, все еще колеблясь, приоткрыла дверь, до нее донесся голос тетки:

— Сандра, то ли ты абсолютно бесчувственная, то ли не понимаешь всей опасности сложившегося положения.

«О господи, — подумала Гвинет, — теперь она терзает маму. Надо спасать ее…»

— О какой опасности ты говоришь? — прозвучал в ответ холодный, безупречно поставленный голос матери.

— Неужели ты не понимаешь, что это тот самый приют? Тот самый! Эвандер Онсли один из главных попечителей «Грейстоунз».

Сама не зная почему, Гвинет вдруг задрожала всем телом, и сердце заколотилось с такой скоростью, будто вознамерилось выскочить из груди. Она вдруг испугалась, что за его ударами не расслышит ответа матери, но ее голос прозвучал совершенно отчетливо:

— Ну, допустим, Ван — попечитель «Грейстоунз». И что из того? С какой стати Гвинет может подумать, что этот самый «Грейстоунз» имеет к ней какое-то отношение?

Дрожащей рукой Гвинет открыла дверь и вошла в библиотеку. Рассерженная и взволнованная тетя Элеонора стояла у одного из заваленных коробками столов, а мать расположилась в кресле, снисходительно улыбаясь ей.

Обе женщины обернулись на звук шагов, но если лицо миссис Вилнер осталось бесстрастным, то тетка не могла столь хорошо контролировать себя и побелела как полотно.

Гвинет захлопнула дверь и привалилась к ней спиной: она почувствовала, что еле стоит на ногах и ей нужна хоть какая-нибудь поддержка.

— Тетя Элеонора, — выпалила она, — так какое же отношение имеет ко мне приют «Грейстоунз»?

Тетя Элеонора застыла на месте и словно рыба молча открывала и закрывала рот. — Милая моя, — проворковала мать, — о чем ты говоришь? Это место не имеет к тебе никакого отношения, просто тетя Элеонора недавно узнала, что Ван — его попечитель, вот и рассказывала мне об этом.

— Тогда что же так взволновало тетушку? И почему ты заверяла ее, что я абсолютно не в курсе, что связана с этим местом?

— Ты выдумываешь. — Миссис Вилнер была невозмутима.

— А ты врешь, — отрезала Гвинет и повернулась к Элеоноре. — Может, ты мне скажешь, тетя? Я тебя спрашиваю. Ты же не настолько беспринципная, как мать, ты побоишься лгать. Ты обязана сказать мне правду.

— Гвинет, ну что ты в самом деле… это же абсурд, милая моя… и потом, нельзя так грубить матери.

— Грубить! — расхохоталась Гвинет. — Грубить! Да какое это имеет сейчас значение? — Она не сводила глаз с бледного лица тети. — Ладно, шут с ним, с приютом. Ответь мне на другой вопрос. Он гораздо проще, но куда важнее. Мой ребенок, он и вправду умер или это еще одна мамина ложь?