Наконец, он вырулил на триста девяносто пятую — и прижал педаль газа…
Отель Уотергейт — бетонная многоэтажная махина длиной с целый квартал — располагался на берегу Потомака и уже давно был не просто отелем — хотя и номер тут снять можно было. Здесь были рестораны, в том числе один из лучших рыбных ресторанов Нью-Йорка, тут были офисы — расположение считалось престижным. Тут даже заседал Федеральный резервный банк Вашингтона — по странному стечению обстоятельств именно под номером, где проходили заседания Федерального резервного банка, снимал номер комитет Демократической партии, в который незаконно проникли, чтобы установить подслушивающие устройства сотрудники администрации Президента Никсона, которому потом за это объявили импичмент. Здесь же — по слухам бессменный советской посол Анатолий Добрынин снимал номер для того, чтобы тайно встречаться с Госсекретарем США Генри Киссинджером — если это правда, то вряд ли тут кто-то сможет понять, кто кого использовал и в каких целях. Уотергейт стал частью легенды под названием «Вашингтон, столица США» и даже частью легенды под названием «Америка» и если вам когда-нибудь доведется гулять по Вашингтону — не поленитесь заглянуть и туда. В этих стенах — не раз творилась история…
Склодовски не был известен Вашингтону, поэтому он принимал минимальные меры предосторожности. Он спросил про номер, который был постоянно снят на подставных лиц Министерством Юстиции, получил ключ от него, тайком сунул пятьдесят долларов — лучше, если люди будут благодарны тебе лично. На лифте наверх он не проехал, поднялся пешком по лестнице. Прошел по уютному, тихому коридору, осмотрелся — никого. Ключ пошел в замок, здесь кое-где еще были старомодные замки, не карточки. Так оно и лучше… от этих карточек одна беда. Скоро — шагу нельзя будет ступить без того, чтобы об этом не узнал «Большой брат».
В номере приглушенным светом горел ночник. Шторы были наглухо зашторены…
— Ты опоздал…
Директор Национальной Тайной службы прошел в номер, раздраженно бросил свою куртку на широченную кровать. Сидевший в кресле министр безопасности Родины Ти-Джей Пачеко, второй по влиянию сейчас человек в Вашингтоне — иронично следил за его дергаными, резкими, нервными движениями.
— На улицах пробки.
— Выехал бы пораньше…
— Времени не было. Я еще и работать должен… — директор Национальной Тайной службы налил себе виски — у нас проблемы.
— Когда было по-другому? — философски заметил Пачеко.
— На сей раз, они касаются нас. Нас, лично. Помнишь ту маленькую сделку, связанную с операцией Небесное равновесие?
— Забыл — спокойно ответил Пачеко — и тебе советую.
— Черт возьми, хватит играть в игры! — взорвался Склодовски — кажется, этот ублюдок вышел из-под контроля. И начал играть в свою игру.
— Реши этот вопрос. В конце концов, куратором этого агента был ты. Кто ведет агента, тот и отвечает за него, верно?
Глаза Склодовски сузились.
— Да, ты прав. Куратором от ЦРУ этого агента был я. Но главным от Министерства безопасности Родины на том корабле был ты! И ты завербовал этого урода, наладил с ним контакт. И деньги — мы тоже всегда делили пополам. Так что если хочешь соскочить — не выйдет!
Ти Джей шутливо поднял руки.
— Сдаюсь. Какой ты подозрительный, однако. Чуть что, сразу начинаешь бросаться. Твоя должность плохо на тебя влияет. Профессиональное выгорание.
— Я просто знаю, что ты думаешь. Случись чего, этого ублюдка можно и сдать, свалить все на него. Но мы оба — по уши в дерьме. Черномазый ублюдок попал в наши руки в девятом, а в пятнадцатом — он уже на свободе и захватывает в заложницы гражданку США. Это все дурно пахнет и мы слишком близко от этого, чтобы надеяться не провонять.
— Я никогда так не думал — сказал министр безопасности Родины со всей искренностью, какая только возможна в Вашингтоне — и никогда не уклонялся от своей доли ответственности.
— Надо что-то делать — нервно сказал Склодовски — возможно, стоит направить в регион группу Морских львов [37].
Пачеко отрицательно покачал головой.
— Нет. Не выйдет. Пока там нефть, мы должны ублажать этих ублюдков и гладить их только по шерсти. Сделаем вот что. Это попало в общий доступ?
Таким термином — называлось попадание информации в руки журналистов. Как только в руки этих пронырливых ублюдков — борзописцев попадало нечто подобное — начинался скандал и кресла начинали шататься даже под политическими тяжеловесами. Удивительно — как порой мало надо, чтобы журналисты затравили кого-нибудь до смерти. Политической, естественно.
— Нет. По крайней мере, два часа назад — еще нет.
— Тогда я наложу запрет на оглашение. Мы переговорим с этим подонком и узнаем, что взбрело в его тупую черномазую башку. Заодно закажи своим — политический анализ по стране и по группировке… Боко Харам… правильно произношу? В любом случае — надо начинать подбирать преемника для нашего Черного Принца. Пока он окончательно не охамел.
— Может появиться еще одна проблема…
— Черт возьми, у тебя одни проблемы!
— Я не сам их придумываю! Один из морских пехотинцев, который участвовал в той операции, Небесное равновесие. В заложниках — его дочь… проклятая миссионерка, мать ее. Он знает слишком много и умеет складывать два и два. Он не вышел из-под контроля, но может выйти в любой момент. И заговорить.
— И что он скажет? Что он видел?
— Достаточно видел. Он видел, что происходило на корабле, и мог что-то слышать. Он видел, как этого черномазого ублюдка взяли живым и доставили на корабль.
Пачеко задумался…
— Расскажи-ка мне все об этой ситуации…
Склодовски начал рассказывать. Пачеко слушал, закрыв глаза…
— Великолепно… — сказал он, как только Склодовски закончил рассказ.
— Да? А по-моему как раз дерьмово.
— Нет, это великолепно. Можно было бы фильм снять. Просто великолепный сценарий. Отец… дочь попадает в руки врага отца. Как ты думаешь, Халли Берри подошла бы на роль дочери? Нет… она слишком стара.
— А как ты думаешь, два присутствующих в этом номере идиота подошли бы на главные роли в фильме «Коррумпированные сотрудники разведслужб дают показания Большому Жюри», а?
— Не психуй — сухо отрезал Пачеко.
Наступило молчание.
— Ладно, извини. Что только нашло на этого черномазого урода…
— Что нашло? А что нашло на тех ублюдков в Пакистане, которым мы помогали в восьмидесятые против Советов — а в две тысячи первом они устроили одиннадцатое сентября, а? Просто они решили, что они — крутые сами по себе и помощь Аллаха — вполне может заменить нашу помощь. Если день за днем ты встаешь раком и долбишь какую-то ерунду по пять раз в день в одно и то же время — то рано или поздно начнешь в это верить…
И снова — молчание.
— Это надо использовать. Этот… морской пехотинец. Он сейчас на вольных хлебах?
— Да. Какие то тренинги для частных лиц.
— Профессионал? Держит себя в хорошей форме?
— Исходя из того, что я узнал — это один из лучших снайперов в стране.
— Вот и отлично… Надо дать им зеленый свет.
— В смысле?
— В прямом, Господи Боже… — раздраженно сказал Пачеко — я так думаю, этот придурок стучит копытами и рвется в бой? Отлично! Мы закрываем глаза на то, что он собирает небольшую группу и едет туда. Мы даже немного поможем ему… скажем, объясним, что если он в такое то время выйдет на связь на такой то частоте и сумеет подобрать посадочную площадку — то его заберет вертолет морской авиации и доставит на американский военный корабль. Поможем разведданными, картинкой со спутника, спутниковой связью, все по-взрослому, в общем. Мы закроем глаза за тренировки, на провоз оружия… на все, в общем. Подбери человека, который смог бы все это разумно и непротиворечиво объяснить нашему папаше. Мол, мы сами не имеем права вмешаться, но так уж и быть, по старой памяти, если он…
— Но ты же только что сказал, что вмешиваться нельзя…
— О, Господи… Вмешиваться нельзя нам. Если ты пошлешь туда Морских львов — это попадет на страницы прессы. Если они провернут все чисто — тогда нас осыплют лепестками роз, но обозленные черномазые начнут нападать на буровые вышки и про контроль над ситуацией можно будет забыть. А если они облажаются — то это тоже может попасть в газеты и нам придется отвечать. И если это не попадет в газеты — нам тоже придется отвечать. А тут — просто разъяренный отец взял винтовку, и отправился вершить правосудие по своему усмотрению. Мы тут — ни с какого бока, если он облажается — мы просто от него откажемся.