Они вылезли из кареты. Молчаливый Трифон, поплотнее закутавшись в плащ, остался на козлах, он ни о чем не спрашивал, поскольку давно уже получил должные указания. Луна стоял высоко, на брусчатке лежали неправдоподобно четкие тени – от домов, от уличных тумб, от двух мраморных львов на постаментах, что украшали парадное крыльцо бероевского дома.

Анатоль и Ольга непринужденной походкой двинулись вдоль Фонтанки – ни дать, ни взять два светских гуляки, то ли возвращавшиеся из гостей, то ли направлявшиеся в гости. На улице они оказались единственными прохожими. Окна в бероевском доме были темными, ни одного огонька.

Ольгу охватил азарт, заслонивший чувство тревоги. Была в этом своя странная прелесть – шагать с потайным фонарем под полой сюртука, с двумя пистолетами в жилетных карманах, с пристроенным на поясе кинжалом в ножнах, зная, что вскоре предстоит проникнуть в чужое жилище с целью беззастенчивого его ограбления. Даже если учесть, что украсть им предстояло, с точки зрения людей практичных, сущую безделицу, преступление они готовились совершить самое настоящее. Хороша барышня, насмешливо подумала Ольга, осталось только на проезжих дорогах экипажи останавливать, живописно прикрывшись черной полумаской…

Они свернули с улицы, направились вдоль высокой чугунной решетки, ограждавшей двор. От них протянулись длинные тени, если кто-то наблюдал из темных окон, видел их как на ладони, но тут уж ничего не поделаешь…

Скоро решетка закончилась, и продолжением ограды стала глухая стена конюшни и каретного сарая. От нее-то отделилась, двинувшись им навстречу, темная фигура.

– Ну что, Федот? – тихонько спросил Анатоль.

– Сколько ни торчу – тишина… Будто в доме и нет никого. Во дворе никто не появлялся, в окна никто не выглядывал… Дрыхнут все до единого.

– Не скажи, – прошептал Фельдмаршал. – По только что доложенным сведениям, трое и впрямь дрыхнут без задних ног, но там есть непьющий управитель, который, надо полагать, на любой шум подхватится… а также, что прискорбнее, еще и кавказский горец, имеющий дурную привычку ночами бдеть. Насколько я знаю этих горцев, при нем наверняка имеется либо нечто острое, либо стреляющее, либо то и другое вместе…

– Один?

– По Степушкиным уверениям, один…

– Ну, это не страшно, – важно сказал Федот. – Главное, чтоб переполох не поднял, чтоб мы его успели первыми… У меня вот и мешок припасен, махорка туда насыпана, – он тряхнул прижатым к боку свертком. – Проверено на абреках, на Кавказской линии… да, если точно, у них же и перенято. Когда мешок человечку на голову набросишь, он, размолотой махорки вдохнувши, враз в изумление приходит, сознательно сопротивляться уже не способен. Тут его, раба божьего, и вяжи, благословясь… У меня и веревка припасена, новенькая, из немецкой лавки Шенкмана, на ней хоть гирю вешай, хоть слона персидского тащи – выдюжит… Калиточка на щеколде, замка нету, я уже проверил.

– Ну что ж, господа ночные тати… – сказал Анатоль твердо. – Пойдемте? Во-он она, дверь, справа… Стенки держитесь…

Он просунул лезвие кинжала меж чугунных прутьев решетки и поднял щеколду. Проворно извлек скляночку, плеснул масла в массивные трубчатые петли и, подождав немного, потянул калитку на себя. Она открылась почти бесшумно, и все трое мигом проникли во двор. Гуськом прокрались мимо конюшен – внутри сторожко всхрапнула лошадь…

Вот, наконец, и дом. Согнувшись в три погибели, чтобы их не заметили из окон первого этажа, они добрались до двери. Вылив остатки масла в дверные петли и бережно спрятав завернутую в платок опустевшую склянку, Фельдмаршал сунул лезвие меж косяком и дверью и медленно повел его вверх. Послышался едва уловимый щелчок – открылась внутренняя щеколда.

– Неплохо у меня получается для первого раза… – сквозь зубы процедил Фельдмаршал. – Талант в землю зарывал, оказывается… Пошли!

Он тихонько потянул дверь на себя и первым исчез в темноте, за ним внутрь проскользнул Федот, Ольга вошла последней, пытаясь сразу же сориентироваться согласно старательно изученному архитектурному плану.

Темнота стояла непроглядная, крепко попахивало онучами и кислой капустой. Справа раздавался густейший храп – там, насколько угадывалось, имелась приотворенная дверь в людскую, обитатели каковой, судя по храпу и явственно долетавшему запашку сивухи, проснуться могли разве что после пушечного выстрела над самым ухом, да и то предположительно.

Послышался тихий скрип – это Фельдмаршал приоткрыл дверь в коридор. Сразу стало светлее – напротив двери оказалось высокое окно. Еще несколько мгновений, и они уже стояли в коридоре, чутко прислушиваясь. Направо, вспомнила Ольга, нам нужно направо…

Туда Фельдмаршал и свернул. Точнее, попытался…

– Аррчхи! – раздался резкий возглас, и на него кинулась верткая фигура в чем-то длиннополом, обдавшая их запахом чеснока и бараньего жира.

Сохраняя присутствие духа, Фельдмаршал отступил на шаг, подставил нападавшему подножку – и тут же на бдительного стража насел здоровенный Федот, с маху накинув ему на голову мешок. Тот, как и предсказывалось, обмяк, задергался, заперхал – и Федот, обрушив кулак на четко очерченную мешком макушку, принялся проворно вязать обмякшего пленника. В считанные мгновения рот у него был заткнут тряпкой и завязан, руки-ноги спутаны.

– Охулки на руки не положим… – пропыхтел Федот, отдуваясь. – Счас я его на крылечко-то выволоку, чтобы в доме не услышали, если стенать начнет. А на улице-то пусть стенает, сколько его немазаной душеньке угодно…

Он справился быстро, вернулся, и они еще немного постояли в коридоре. Теперь можно было различить в лунном свете картины на стенах, лепнину под потолком, вычурную мебель – судя по обстановке, хозяин и впрямь не страдал нехваткою средств.

Они бесшумно двинулись направо, скользя в ночной тишине, как призраки. Миновали длинный коридор, прошли в самый его конец, где справа виднелась ниша, в которой начиналась узкая, ведущая вниз лестница, в точности как на плане. Это придало бодрости – не было двери, которую кто-нибудь, внезапно появившийся, мог захлопнуть у них за спиной…

Снизу тянуло сыростью и холодком. Спускались медленно, нашаривая ладонями стену. Фельдмаршал вдруг остановился. Послышалось чирканье, шипенье, потянуло серным запахом – это Фельдмаршал с помощью новомодной шведской спички зажег свечу в потайном фонаре и отодвинул заслонку.

Лестница кончилась, они стояли перед темным проемом, за которым начинался сводчатый коридор. Ольга, решив, что настало время, зажгла свой фонарь. Все было, как во сне: они легко и свободно преодолели немалый путь, и никто не ведал об их присутствии…

Подвал озарился светом, и они увидели отгороженный двумя боковыми каменными стенками закуток, где лежали горизонтально на массивных козлах несколько бочек, и тут же на высоких полках поблескивали многие дюжины бутылок – винный погребок, и богатый…

Еще несколько подобных клетушек, только занятых не вином, а сундуками, большими и маленькими… Охапка метел, ведра, холщовые мешки, набитые чем-то угловатым, твердым, кажется, кухонной утварью… Ничего, хоть отдаленно напоминавшего сокровища, ценности, – обычный подвал богатого дома, где хранят вино, съестные припасы вроде круп, разнообразную утварь и предметы домашнего обихода. Порядок, должно признать, идеальный – хозяин, видимо, строг…

Длинное подвальное помещение заканчивалось низенькой деревянной дверцей с полукруглым верхом – потемневшие доски, поперечные кованые полосы, слегка тронутые ржавчиной. Нет ни замка, ни щеколды, только вместо ручки – тяжелое железное кольцо… Снова не приходится бояться, что кто-то закроет снаружи и они окажутся в ловушке.

Фельдмаршал взялся за кольцо, заранее поморщившись в ожидании пронзительного скрежета ржавых петель. Однако дверь открылась бесшумно, словно ее смазывали не далее как вчера.

Они оказались в прямоугольной комнатке со сводчатым, как и по всему подвалу, потолком. Приличных размеров, она была почти пуста, только справа стояла невысокая и небольшая, на три доски, полка, уставленная всевозможными сосудами, кувшинами и какими-то странными то ли котлами, то ли жбанами, вызывавшими в памяти старинное слово «корчага». А напротив входа…