Напротив входа на стене красовалась выпуклая каменная рожа, не имевшая ничего общего с прекрасными древнегреческими барельефами и камеями эпохи Возрождения: тщательно вытесанное неведомым мастером, но отвратительное изображение карикатурного человеческого лица – нос чересчур огромен, уши чересчур длинны, а лоб, напротив, чересчур низок, ощеренный рот обнажает квадратные зубы, более похожие на булыжники… и ноздрей не две, как человеку полагается, а целых три. Весьма неприятная рожа. Хорошо, что она представляет собою несомненную фантазию неведомого каменотеса – существуй в реальности обладатель такой вот хари, столкнуться с ним нос к носу было бы страшновато…

– Мор-рда… – с отвращением прошептал Фельдмаршал, устремляясь к полке.

Ольга последовала за ним. Все, что она увидела на трех полках, ничуть не напоминало обычную посуду – странные линии, иные пропорции, непривычные очертания, вызывавшие отчего-то неприятное чувство. Что-то пыталось проснуться у нее в голове, но Ольга не понимала собственных смутных ощущений.

– Вот оно! – обрадованно сказал Фельдмаршал, для пущей надежности извлекая карандашный рисунок и сверяясь с ним.

Ольга тоже видела, что ошибки быть не может: такой кувшинчик, как две капли воды схожий с рисунком антиквария, был здесь один-единственный – разве что на рисунке он выглядел незапечатанным, а у этого горлышко было залито чем-то вроде сургуча.

– Это, конечно, все вздор, – тихонько сказал ей на ухо Фельдмаршал. – Но я сейчас все же сургуч этот сдеру и проверю… Вдруг там и в самом деле нечто…

И он спокойно протянул руку.

Не рассуждая, лишь отметив краем глаза некое шевеление там, где ему быть не полагалось, Ольга вскрикнула:

– Осторожно!

Она рванула Фельдмаршала за рукав, и оба отскочили от кувшинчика. По стенам от резких движений метнулись корявые тени…

И не только тени!

У Ольги волосы зашевелились на голове: каменная рожа, меняя очертания, словно была из тающего воска, метнулась вперед, из стены видвинулась толстенная шея цвета окружающего камня, а рот распахнулся, превратившись в жуткую пасть, способную заглотнуть не только…

Оплошавшего Федота эта пасть и сграбастала, ухватив поперек туловища, он дико заорал и тут же умолк – его тело словно сложилось пополам, что-то тяжко брызнуло в стороны, послышался мерзкий чавкающий хруст…

В следующее мгновение Ольга уже опрометью неслась следом за увлекающим ее прочь Анатолем прямо к двери, слыша за спиной все тот же мерзкий хруст и нечто вроде довольного уханья. Раздался звук клацающих каменных челюстей, пахнуло сырым мясом и кровью… но они уже выскочили наружу и сломя голову мчались мимо винных бочек, мимо ведер и метел, мимо сундуков – к выходу, прочь, чувствуя, что сердца вот-вот готовы выпрыгнуть из груди, разорваться от ужаса…

В свете фонарей, которые беглецы так и не выпустили из рук, мелькали корявые тени, маячили некие жуткие создания, кидавшиеся наперерез, скалившиеся, тянувшие к ним лапы… В три прыжка достигли коридора, понеслись по залитому лунным светом паркету, оказались в темноте коридорчика, где с прежней безмятежностью разносился гулкий храп…

Всем телом Фельдмаршал обрушился на дверь черного хода, она распахнулась, и оба, уже не таясь, перепрыгнули через связанного, слабо корчившегося стража, пронеслись по широкому двору, грохнув калиткой, выскочили в переулок…

Только добежав до угла, наконец остановились, прижавшись к высокой чугунной решетке, силясь отдышаться. Ольга видела, что Анатоль бледен от пережитого ужаса, и подозревала, что и сама выглядит не лучше…

Вокруг была безмятежная тишина. Луна висела над крышами, распространяя четкие тени, двор бероевского дома был пуст, как и прежде, и ни одно окно не загорелось – но Ольге казалось, что изнутри на них злобно таращатся чьи-то глаза, и лучше не думать, чьи они могут быть…

– Ч-что это? – еле выговорил Анатоль.

– Да то, во что ты не верил, – ответила Ольга, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги. – Кувшинчик… остался там?

– Конечно. Модест, мерзавец… знал! Не мог не знать, то-то и плата нереальная… Что это было?

– Давай-ка отсюда побыстрее уйдем, – сказала Ольга.

– Пожалуй… – Анатоль оглянулся на безмолвный дом. – А то еще погонятся… но каков Модест, сволочь, негодяй, скотина… Уж я с ним поговорю по душам… Стой!

Ольга остановилась. До крыльца оставалось с полсотни шагов, до кареты – чуть подальше, и Трифон их, несомненно, заметил, он привстал, потянулся за вожжами…

Гнедые вдруг взвились на дыбы, враз вырвав вожжи из его рук. Кони, молотя по воздуху передними ногами, не ржали даже, а словно бы кричали от ужаса…

И тут же обнаружилась причина.

Оба каменных льва, только что лежавшие с шарами под передней лапой, вдруг шевельнулись – и медленно, плавно, с хищной грацией встали на ноги, поводя массивными головами, приблизились к краю своих высоких постаментов, взмахнули хвостами, послышался противный звук – это их лапы отрывались от пьедесталов…

В следующий миг лошади опрометью кинулись вперед, не разбирая дороги, карета накренилась, Трифона моментально снесло с козел, он грянулся о мостовую и замер бесформенной кучей тряпья. А лошади в слепом ужасе вихрем понеслись дальше, ничего уже не видя вокруг, карета с грохотом ударилась боком о ближайшую тумбу и буквально рассыпалась на части. Лошади потащили за собой лишь ось с передними колесами, грохотавшими по брусчатке.

Ольга с Анатолем едва успели отшатнуться к ограде – заднее колесо, подпрыгивая на булыжниках, лишь чудом не переломало им ноги.

Львы были уже на мостовой. Они приближались неспешно, при каждом движении производя глухой стук, а временами соприкосновение мрамора с брусчаткой производило омерзительный скрежет…

– Кис-кис-кис… – проговорил Анатолий безумным голосом. – Они идут… – а в следующий миг, опомнившись, прыгнул вперед и, бросив фонарь, свободной рукой начал судорожно искать пистолет под фраком.

Одним движением выхватив шпагу и встав посреди мостовой, он крикнул, не оборачиваясь:

– Беги!

– Назад! – отчаянно закричала Ольга. – Назад!

– Беги, я их…

Львы приближались. И Ольга кинулась бежать, не думая и не рассуждая, гонимая слепым, животным страхом. За спиной грохнул пистолетный выстрел, оглянувшись на бегу, она увидела, как шпага Анатоля, встретившись с мраморной головой зверя, сломалась пополам, как лев, не замедляя размеренной механической трусцы, вмиг сшиб Фельдмаршала с ног, мимоходом наступил ему на грудь… Раздался сухой отвратительный треск, затем придушенный, страдальческий вопль, тут же оборвавшийся, и вновь только размеренный стук камня о камень…

Она бежала, не помня себя от страха. Стук каменных лап слышался все ближе и ближе. Набравшись смелости, Ольга оглянулась и увидела, что оба льва уже мчатся самыми настоящими звериными скачками, буквально стелются над мостовой, в лунном свете белеют слепые глаза, пасти разинуты, левый клык у переднего выщерблен – «мальчишечьи шалости», мелькнуло в голове…

Ужас захлестывал Ольгу, как штормовая волна. Кажется, она кричала. Забраться на дерево? Вот как раз сразу несколько… Нет, камень дерево ломает легко…

Мраморные лапы стучали по брусчатке уже совсем близко. Что-то холодное, твердое, могучее ударило ее под правую коленку, едва не сбив с ног, Ольга чудом сохранила равновесие…

Не рассуждая, она резко повернула, кинулась к замеченному краем глаза узенькому пустому пространству меж двумя глухими стенами соседних домов, протиснулась туда, пачкая одежду пылью и кирпичной крошкой. В тесной нише, скорее уж щели, едва можно было повернуться – и потому-то остатки трезвого рассудка ей крикнули, что львам сюда ни за что не влезть…

Ниша заканчивалась тупиком, но другого выхода все равно не оставалось, Ольга прижалась к глухой стене – нишу закрыла густая черная тень…

Это один из львов заслонил проход. Какое-то время он стоял неподвижно, потом попытался просунуть внутрь массивную голову. И, разумеется, застрял. Он напирал с нерассуждающей тупостью исполнительного механизма, посыпались осколки кирпича…