— Вы скоро согреетесь. — По-прежнему стоя позади нее, так что она была избавлена от необходимости смотреть ему в глаза, он снял с нее нижнее белье и начал растирать ее обнаженное тело грубым шерстяным одеялом.

Ничего подобного с Сарой еще не случалось. Когда-нибудь, не исключено, она будет вспоминать этот случай как восхитительно безнравственный. Сейчас же происходящее представлялось ей странным: она стояла, напряженная и обнаженная, в амбаре наедине с симпатичным мужчиной и думала о том, как сильно замерзла.

Растирание немного согрело ее кожу. Он начал с ее спины и рук, а потом зашел спереди и взялся за ноги, бедра и все остальное. Она последовала его совету и закрыла глаза. Думай об одеяле, а не о больших и сильных мужских руках, растирающих твою обнаженную нежную кожу восхитительно грубой тканью…

Закончив, Роб поднял ей руки и надел через голову мужскую рубашку. Сшитая из сильно поношенного и много раз стиранного полотна, она удобно обтянула ее грудь, спустившись намного ниже талии. Радуясь тому, что теперь ей можно хоть немного прикрыться и согреться, она повернулась к нему лицом.

— Полагаю, у вас есть не только рубашка?

— Подштанники, брюки, чулки, башмаки и пальто, — перечислил Роб, оставаясь совершенно невозмутимым, как если бы только что обтер лошадь. — Вы сами справитесь или вам помочь?

— Справлюсь. — Она приняла стопку одежды и стала неуклюже влезать в подштанники и брюки.

Пока она подворачивала брючины и натягивала чулки, Роб расседлал лошадей и вынул из своей переметной сумы бумажный сверток.

— Вот, поешьте. Еда согревает.

Сара выхватила у него из рук пакет и жадно разорвала его. Хлеб и сыр были уже нарезаны маленькими кусочками, так что ей не пришлось терять время, разрывая их зубами.

— Это лучший сыр, который я когда-либо ела, — с благоговейным трепетом сообщила она, укладывая второй ломтик сыра на кусок хлеба. — Но хлеб тоже очень недурен.

— Голод — лучший из соусов. — Роб принял из рук Сары бутерброд с сыром, который она протянула ему. — Но ирландский чеддер[10] действительно хорош, как, впрочем, и хлеб из пресного теста. — В два укуса расправившись с угощением, он вернулся к лошадям.

Положив сено так, чтобы оба животных могли дотянуться до него, он осмотрел поврежденную ногу лошади.

— Ничего особенно страшного, но завтра она вас никуда не повезет. Придется обменять ее на другую лошадь.

Сара закусила губу, впервые задумавшись о чем-либо еще, помимо стремления к свободе и холода.

— Похитители будут нас преследовать?

— Скорее всего. — Роб принялся обтирать ее лошадь сеном. — Я подозреваю, что ваше похищение объясняется политическими причинами, по крайней мере отчасти. Вы не слышали ничего, что подтвердило бы мою версию?

— Да, эти мужчины — члены какой-то радикальной группировки, борющейся за независимость. Они хотели доставить меня к своему предводителю целой и невредимой, что и уберегло меня от насилия. — Она изо всех сил старалась сохранять ровный гон и ужасно смутилась, услышав, как задрожал ее голос. — Но я так и не поняла, что они собирались со мной сделать: то ли потребовать за меня выкуп, чтобы собрать средства для своих целей, то ли казнить в назидание английским аристократам.

— Вы признались бы в том, что не являетесь герцогиней Эштон?

Сара пожала плечами.

— Сомневаюсь, что они поверили бы мне. В любом случае я не хотела говорить им об этом раньше времени, иначе лишилась бы даже той призрачной защиты, что имела. А если бы я заявила им об этом в тот момент, когда палач заносил над моей головой топор, они просто решили бы, что я струсила, пытаясь оттянуть неизбежное. Проявила слабость.

Уголки губ Роба дрогнули.

— Вы правы, было бы трудно убедить их в том, что вы не герцогиня, а всего лишь ее сестра-близнец. Уж слишком бы это походило на эпизод из готического романа.

Она сморщила носик.

— Так и есть. Вульгарного, безвкусного и неправдоподобного.

— Жизнь часто бывает именно такой. — Он наклонился, взял очередную охапку сена и вновь стал обтирать им лошадь. — Нарядиться мальчиком, чтобы избежать поимки, — тоже выходка в готическом духе, но одновременно и очень практичная. Путешествуя в таком наряде, вы привлечете куда меньше внимания, чем в качестве элегантной молодой леди.

— Элегантная молодая леди? — Сара насмешливо фыркнула. Я выгляжу так, словно меня протащили задом наперед сквозь заросли колючих кустов.

— И посему тот факт, что вам по-прежнему удается оставаться элегантной, производит впечатление, — заметил он, продолжая обтирать лошадь с тем же тщанием и сноровкой, которые она уже испытала на себе.

Сара нахмурилась, не зная, шутит ли он или говорит серьезно. Она склонялась к первому варианту, потому что сейчас никак не могла назвать себя элегантной.

Выжав воду из волос, она принялась расчесывать их пальцами, распутывая узлы, что дало ей возможность украдкой понаблюдать за своим спасителем. Высокий, худощавый и мускулистый, он двигался очень красиво, не делая ни единого лишнего движения. И хотя от него исходило ощущение опасности, Сара его не боялась. Она испытала шок, сообразив, что, до тех пор пока считает Сару своей подопечной, этот человек будет защищать ее даже ценой собственной жизни. Думать об этом было приятно.

Тем не менее он оставался для нее полной загадкой. Она спросила себя о том, какой может быть его личная жизнь. И есть ли она у него вообще? Есть ли у него жена или любовница? Семья? Он производил впечатление человека, которому никто не нужен.

Не отдавая себе отчета в том, что размышляет вслух, она спросила:

— Что вас заботит сильнее всего?

Он вперил в нее взгляд холодных синих глаз, и руки его замерли на лошадином крупе. Его каштановые волосы намокли и спутались, а лицо было худощавым и сильным, как и вся фигура. Несмотря на свою способность в нужные моменты оставаться в тени, он был очень привлекательным мужчиной.

— Прошу прощения, — покраснев, спохватилась Сара. — Это был неуместный вопрос.

— Да, но зато интересный. — Кармайкл задумчиво нахмурился, и брови у него сошлись в одну линию над переносицей. — Полагаю, более всего меня заботит справедливость. — Он вновь принялся за дело. — Жизнь и общество зачастую несправедливы. А мне иногда удается подправить чашу весов.

Его ответ заинтриговал ее. Он действительно был загадочным мужчиной.

— И поэтому вы стали сыщиком уголовного полицейского суда? Чтобы вершить закон?

— Отчасти. — Тон его стал сухим. — Но не менее важно и то, что человеку нужно питаться.

Сыновья лордов редко признавались в том, что должны зарабатывать себе на жизнь. Ей нравилась его невозмутимость, хотя она и спрашивала себя, отчего это он вдруг перестал быть «достопочтенным Робертом Кармайклом». Но ей не хотелось так скоро задавать еще один дерзкий и неуместный вопрос.

— Как вы планируете вернуться в Англию? Если у вас есть план, разумеется.

Он отшвырнул в сторону пучок сена.

— Я рассчитываю добраться до побережья, не позволив схватить себя, и нанять лодку, которая доставит нас прямиком в Англию. Но возвращаться по дороге, ведущей в Корк или Дублин, опасно. Лучше воспользоваться портом поменьше. Будем ждать дальнейшего развития событий. Многое зависит от того, станут ли нас преследовать и сколько времени мы потеряем из-за того, что ваша подружка охромела. — С этими словами он похлопал ее лошадь по крупу.

— По крайней мере, дождь смоет все оставленные нами следы. — Сара подавила зевок, так и не решив, что одолевает ее сильнее — усталость или холод. — Мне, пожалуй, лучше прилечь, пока я не свалилась.

Нахмурившись, он взглянул на нее.

— Вы все еще дрожите. Нам придется воспользоваться старинным способом, чтобы согреться. Животным теплом.

Она недоуменно поинтересовалась:

— Спать с лошадьми?

Роб улыбнулся, и улыбка преобразила его — он показался ей уже совсем не страшным.