Голодные, больные, исстрадавшиеся люди, из рудников и с лесоповалов попали в странную тюрьму, где досыта кормили, где спали на простынях, где не было воров, отнимающих валенки, и конвоиров с овчарками. Многие из заключенных были знакомы еще на воле, большинство слышали друг о друге. Их не интересовала политика – наконец-то они могли заниматься своим делом.

Туполев, как только попал в «шарагу», сразу предложил делать новый бомбардировщик. Он задумал двухмоторную скоростную пикирующую машину с экипажем не более трех человек еще сидя в Бутырке.

Болшевская «шарага» просуществовала недолго. Берия распорядился закрыть изнутри решетками окна ЦАГИ, и перевезти всех зеков-технарей туда. Теперь это учреждение называлось «Центральным конструкторским бюро № 29 НКВД». Туполев заявил, что для создания бомбардировщика ему необходимы специалисты в авиационном деле, которые сейчас разбросаны по тюрьмам. На Лубянке посоветовались, и предложили Туполеву составить списки нужных людей.

Андрей Николаевич очень осторожно составлял эти списки: как бы не занести в них людей, оставшихся на свободе – сразу посадят. Он опросил своих товарищей, встречавших в тюрьмах коллег. Постепенно Туполев составил эти списки. НКВД разыскивало этих людей и отправляло их сначала в Болшево, а потом в ЦКБ № 29. В одном из этих списков значился Сергей Королёв. В сентябре 1940 года его доставили в ЦКБ-29. Новоприбывшие долго не могли прийти в себя – спальни с наволочками и простынями, по ночам тушат свет, не проводят обыск, можно купаться в душе, – и по привычке, на всякий случай, таскали из столовой хлеб и прятали его под подушками.

В ЦКБ-29 было несколько конструкторских бюро: Туполева, Петлякова, Мясищева и Томашевича. Королёва определили к Владимиру Михайловичу Мясищеву, во второе КБ, проектировавшее дальний высотный бомбардировщик. Сергей Павлович занимался бомбовыми люками. Они удались. Все бы хорошо, но у Мясищева был очень тяжелый характер, у Королёва – тоже не из легких. Не сошлись. Сергей Павлович перешел в КБ Туполева.

Королёв постоянно был угрюм, подавлен. Он не мог забыть лагерей. Второй приговор едва не сломал его. Он больше ни во что не верил. Впереди была тяжелая неопределенность, а Королёв всю жизнь стремился к ясности. Он должен знать, что его ждет, планировать. Но что можно планировать за решетками, пусть и в райских условиях? Он очень медленно оттаивал после зимы в Мальдяке. И все же работа была для Королёва главным в жизни, а здесь условия были идеальные.

Стол Королёва стоял в большом двухэтажном зале с огромными окнами, выходящими во внутренний двор ЦАГИ. В этом зале работало больше сотни человек, в основном специалисты по проектированию фюзеляжа, крыльев, оперения. Инженеры по вооружению и электрооборудованию самолетов располагались в маленьких комнатах неподалеку и на других этажах. В ЦКБ-29 работало не менее восьмисот сотрудников. Заключенных было не больше сотни, но они составляли «мозг» ЦКБ.

Над конструкторским бюро находилась тюрьма. У заключенных было четыре больших спальни. Обращались с зэками вежливо, и, конечно, не били. Им запрещалось общаться с вольными не по служебным вопросам, не разрешалось передавать записки домой. На крыше здания находился «обезьянник», как называли зэки площадку, обнесенную решеткой. Вечером там можно было гулять, курить. Папиросы зэкам выдавали бесплатно, кто какие предпочитает. Однажды Туполев, после совещания у Берии, стал собирать со стола пачки с папиросами, оставшиеся на столе. На вопрос Берии, что все это значит, Туполев ответил, что его ребятам нечего курить, да и кормят их плохо. Берия тут же распорядился обеспечить ЦКБ папиросами и ресторанным питанием.

Подъем в «шараге» был в семь часов. Заключенные умывались, приводили себя в порядок, завтракали. Могли ли они в тюрьмах и лагерях мечтать о каше, масле, кефире, чае с сахаром? Работали в «шараге» до часа дня. Потом перерыв на обед. Рабочий день заканчивался в семь. В восемь шли ужинать. До одиннадцати вечера – свободное время. КБ на ночь не запиралось. Хочешь работать – пожалуйста, даже приносили бутерброды и чайник с кипятком. Свободным временем заключенные распоряжались, как хотели. В ЦКБ-29 была прекрасная библиотека, в основном из книг, конфискованных у «врагов народа». Кто-то занимался наукой, кто-то просто любил поговорить. Королёв все время что-то писал, вел расчеты. Вряд ли эта работа касалась бомбардировщика. Он никому своих выкладок не показывал – в авиации к ракетной технике в то время относились пренебрежительно. Случалось, «шарашникам» устраивали короткие, на несколько минут, свидания с родными в Бутырке. Встречи эти проходили, конечно, в присутствии сотрудника НКВД. Когда Сергей Павлович впервые увидел жену – не выдержал, заплакал. Беспорядочно спрашивал:

– Как ты? Как Наташка? Как мама?

По воскресеньям в «шараге», как и на свободе, были выходные. 22 июня 1941-го голос диктора из репродуктора в спальне объявил о важном сообщении. Сразу после этого сотрудники НКВД быстро сняли репродукторы и унесли. Кто-то из заключенных увидел в окно, как у большого репродуктора на улице собралась толпа. Люди, застыв, слушали, судя по тревожным лицам, произошло что-то из ряда вон. С воли все-таки просочилась страшная новость: война! В ЦКБ воцарилась гробовая тишина. Все молчали, но думали об одном и том же. Если «политических», их «коллег», расстреливали в мирное время, то во время войны у них шансов выжить, казалось, не осталось вообще. Хотя… В глубине души таилась робкая мысль: началась война, стране нужны боевые самолеты, а ведь именно ими они и занимаются. Так или иначе, их судьба была не в их руках. Будь что будет…

* * *

В первый раз самолет «103», он же – АНТ-58, он же – Ту-2, летчик-испытатель Михаил Александрович Нюхтиков поднял в воздух 29 января 1941 года. Ту-2 превосходил конкурентов из других КБ и по бомбовой нагрузке и по скорости – 640 километров в час. Правда, требовались некоторые доработки. Надо было торопиться, армии нужен был новый бомбардировщик. Необходимо было налаживать его серийное производство. Кроме завода, нужны были и специалисты, которые могли бы наладить серийный выпуск машины. Туполев знал таких – Александр Сергеевич Иванов и Тимофей Маркович Геллер, в свое время они учились у Генри Форда, потом их, как водится, арестовали. Туполев внес их в свои списки и вытащил из тюрьмы. Наверху было принято решение срочно создать в Омске авиазавод, и перевезти туда всех специалистов ЦКБ-29-НКВД. Инженерам из «шараги» ничего не объяснили, просто посадили их в теплушки и отправили.

19 июля 1941 года Туполев был досрочно освобожден со снятием судимости. Вместе с ним освободили около двадцати человек. Королёва в этом списке не было. Слухи об амнистии ходили по ЦКБ давно, с тех пор как Берия пообещал Туполеву свободу после того, как он построит самолет. Королёв и ждал освобождения, и не верил в него. А пока три вагона с зэками из шараги, катились по рельсам на восток страны. Сергей Павлович и его коллеги тревожно гадали, куда их везут – в лагеря или продолжать работу в КБ на новом месте. Однажды увидели в окошко своих вольных из ЦКБ-29 и платформы с зачехленными, еще недоделанными самолетами. Значит, не в лагеря.

В Омске к приезду специалистов из Москвы были не готовы. Где содержать зэков? В тюрьме? Но ведь это не обычные зэки, им нужны условия для работы. Через несколько дней их разместили в здании школы. Решетки на окнах поставить еще не успели.

Завода, на котором собирались делать самолеты, как такового тоже не было – несколько маленьких корпусов, не подведенных под крышу. На оборонной стройке работали зэки, в основном рабочие, пострадавшие за опоздание к табельной доске, и крестьяне, арестованные за горсть колосков с колхозного поля. Оборудования, привезенного из Москвы, было недостаточно – только на нем серийный выпуск не наладишь. Из Смоленска, Севастополя и Ленинграда в Омск были эвакуированы ремонтные авиазаводы. Вот так из нескольких заводов делали один.