Иное дело — Тимур и его команда. Эти, оставаясь детьми и не забывая об играх и мечтах, уже по мере сил своих сражаются за дело революции, которая уже двадцать первый год продолжается. В армию им сейчас ходу нет, как с горечью объясняет Тимур Коле Колокольчикову. Но помочь семьям бойцов и командиров, скрутить в посёлке хулиганов — это тоже дело, причём осложнённое зависимостью от взрослых и их непониманием. Гайдар показывает этих взрослых и выглядят они не блестяще: и дядя Тимура Георгий, и Ольга, и бабка Нюрки, и старуха-молочница, и даже дедушка Коли Колокольчикова, который после разговора с Тимуром сразу всё понял и без возражений пошёл будить внука среди ночи. Мир взрослых не то что нейтрален, он даже отчасти враждебен миру ребят, в том числе и тимуровцев, которые как раз пытаются этому миру взрослых помочь. Можно, конечно, поразмыслить — всегда ли так было в этом посёлке или только последние два года (время событий — 1938 год, год победы на озере Хасан), но это будет домыслами, а факт есть факт. Квакинцы же, явно не с колыбели такими ставшие, давно махнули рукой на этот не понимающий и не желающий их понимать мир, и совершают на него набеги — пока сравнительно безобидные: поломка ветви у яблони или создание бреши в заборе…

Что есть научная фантастика? Это то, чего нет, но что, будучи угадано и раз описано, может появиться. Тимуровская команда была создана фантазией Гайдара, её не было в природе. Следовательно, вся трилогия о Тимуре может считаться относящейся к научно-фантастическому жанру, к социальной фантастике. И фантаст угадал верно! Предугаданное им решение задачи оказалось тем кристаллом в насыщенном растворе, который сразу вызвал массовую кристаллизацию. Великое множество ребят увидело — чем и как заняться. Так появилась возможность возвести плотину поперёк накапливавшейся и становившейся всё более селе- или лавино-опасной «квакинской массы» в мире детей.

Кто такой Квакин? Обыкновенный мальчишка с задатками вожака и кое-какими понятиями о чести, но с отсутствием законного пространства для проявления собственной инициативы. Этого пространства нет и у Тимура, но он пытается его отвоевать, захватить явочным порядком пустующую территорию в мире взрослых — для целеустремлённого добра. А квакинцам просто скучно, делать им нечего… Почему нечего? Потому что советская власть облегчила жизнь их родителям, лишила их необходимости впрягать детей в работу с малых лет. Не всех лишила — Нюрка одна у своей бабки и прикована к козе и некоторым другим работам, но в общем полегчало. И возник вакуум — одних дел не стало, а других нет. Тут уж дело в сознательности. У тимуровцев она есть, а квакинцам её не достало. Точнее — Квакину, ибо его команда, за исключением Фигуры, сольётся с тимуровской очень легко, а потом и квакинцы, и тимуровцы от Тимура отойдут, как мы увидим в «Клятве Тимура». Встреться Тимур не с Колей, а с Лёшкой из команды Квакина, был бы Лёшка тимуровцем — ему просто не повезло с вожаком, а сам он в вожаки не гож. Так что квакинцам просто нечего делать — и не хочется к тому же. Вот они и нападают на сады, и пока что их цель — только яблоки. Поломка ветви или даже целого дерева пока что неумышленны — это всего лишь «издержки производства». Ещё не дошло до умышленного разгрома целого сада, битья стёкол, издевательства над животными или детьми, травли стариков и так далее. Пока что лишь Фигура обнаруживает такие задатки («гнуснопрославленным» назван он в «ультиматуме», да и позже проявляет себя так, что получает трёпку от Квакина), да и их, как мы увидим в «Клятве Тимура», можно вовремя пресечь в развитии, он тоже ещё не безнадёжен, ещё делает первые десятки шагов по многокилометровой тропе зла. Если употребить терминологию Симы Симакова, квакинцы пока что — не шайка и не банда, а ватага удальцов. Но вот они получили ультиматум от тимуровцев — и ответом их было решение очистить ночью целый сад дочиста. Это уже переход к прямой уголовщине — и он никем из них не осознан. Ватага в эту ночь стала бы шайкой, и не её заслуга, что сад уцелел и их деяния не подпали под уголовный кодекс. Не будь тимуровцев — сад был бы опустошён, а лиха беда начало, дальше процесс пойдёт враскрутку и многие бы ещё взвыли в посёлке, а по мере подрастания квакинцев — и за пределами его. Гайдар на этом не акцентирует, но стоит имеющему голову читателю задуматься — и выводы получаются невесёлые. Георгий не дал Квакину и Фигуре прикурить и прочёл им нотацию. Старуха-молочница ждёт от пока что всего лишь озорных мальчишек сразу убийства. Ольга бесцеремонно валит в одну кучу Квакина, Фигуру и Тимура и не стесняется в терминах: «хулиган и негодяй». Доктор Колокольчиков начинает со стрельбы в небо, потом идёт жаловаться Георгию, а найти Тимура и спросить — зачем тому понадобилось стягивать со спящего доктора одеяло — ему и в голову не приходит, ему и так ясно — попытка «похитить», ничего иного быть не может… Это у Тимура хватит соображения и недетской отваги придти к доктору и поговорить с ним начистоту.

А ведь есть в посёлке комсомольцы — по случаю победы на Хасане они устраивают в парке вечер. Кричать «ура» и праздновать — дело, конечно, хорошее, но разве ребята тимуровского и квакинского возраста — не дело комсомола? И разве взрослые наставники комсомольцев, несомненно имеющиеся здесь, с партбилетами в карманах, не должны комсомольцев на это дело натолкнуть, если те сами не сообразили? В данном случае ни внимания к поселковой ребятне, ни внимания к семьям бойцов и командиров той самой армии, которая только что на Хасане победу одержала, — не видно. Только вот к семье погибшего пограничника всё же пришли, да и то с опозданием против тимуровцев. Здесь тоже брешь в советской и комсомольской работе, которую явочным порядком заполнили тимуровцы, взяв семьи красноармейцев под свою охрану и защиту. В такой обстановке возникновение квакинских групп запрограммировано заранее, а вот тимуровская команда без щучьего веления, гайдарова хотения не появилась бы.

Так было сделано великое открытие, сразу давшее урожай небывалый и притом в масштабах всей страны. Гайдар продолжал разрабатывать тему. В «Коменданте снежной крепости» им рассмотрены проблемы поведения в игре, проблемы чести и гуманности на высоком уровне, проблемы искусства, как средства приближения коммунизма. В «Клятве Тимура» особое внимание было обращено на проблемы легализованных тимуровских команд в мирное время. Эти команды немедленно превратились для населения, хозяйственников и администраторов просто в одну из ветвей службы порядка и добавочный источник бесплатной рабочей силы. Команде Тимура ещё повезло — не какой-то «варяг» со стороны, из школы, из райкома комсомола или местного Совета диктует ребятам свою волю, а сам Тимур принимает заявки и распределяет рабочую силу. Но убита романтика, не осталось элемента добровольности и игры — и распадается команда. Тимуровцы и примкнувшие было к ним квакинцы разбредаются кто куда, хорошо хоть — сады не атакуют, да и то — видимо, яблоки ещё не поспели, ведь пока что середина июня 1941 года на дворе. И только невольник чести Тимур и верные ему лично Коля и Нюрка ещё полют сорняки и носят воду в бабкины бочки. В детском мире опять возник вакуум силы и опять стал силой Фигура и оброс компанией, а ведь был он до того приведён к полному бессилию. Хорошо — война началась, а чем бы без неё кончилось? Начался бы процесс возрождения? Немного за это шансов. «У кого нет коня — садись на меня» — такой лозунг и для взрослых малопривлекателен, не то что для детей. Война — случай особый, тут от всех взрослых и детей требуется величайшее напряжение сил, но ведь тимуровские команды возникли в мирное время, так что нельзя не отметить — поистине вещей была тревога Гайдара. Гласность, легальность, признание — это ещё не победа, полагает Гайдар. Что же дальше? Куда рваться с этих завоёванных позиций?

… Мне, историку, упорно лезет в голову аналогия с германской социал-демократией. Добившаяся легальности, ставшая влиятельнейшей партией, но утратившая революционность и докатившаяся до измены тем идеалам, ради которых люди создавали эту партию, вели упорную борьбу в годы бисмарковского «исключительного закона», — она стала оборотнем, цепным псом тех самых порядков, для свержения которых была создана. Что-то здесь общее с русской сказкой об огне, воде и медных трубах и что-то общее с историей тимуровских команд и с историей великого множества других починов и начинаний в советской истории… Думал ли Гайдар так? Историком он не был, но революционером был. Очень даже мог думать, во всяком случае «Клятва Тимура» ещё до начала войны стала писаться, и уже тогда в ней ставился важнейший вопрос, коего наша критика по сей день в этом произведении вроде бы не замечает. Дать ответ на этот вопрос самому Гайдару не пришлось — началась война, и все силы народа, тимуровцев-гайдаровцев и самого Гайдара были отданы борьбе за победу. Завершённый во время специально для этого навязанной ему отсрочки выезда на фронт, сценарий этот должен был — по вполне уместному социальному заказу — стать инструкцией всем читателям книг Гайдара, не только многочисленным тимуровцам, — как им всем вести себя в военное время. Но Гайдар знал — это может оказаться и последним его завещанием, он не собирался на фронте уклоняться от пуль. И потому он всё же вставил и упомянутый выше вопрос: думайте, товарищи! Задумался ли хоть кто-то? Не знаю…