– Ну вот: наш первый день в местной школе, – продолжил Ким. – Старшеклассники нас в дерьмо втоптали. Буквально. Там, за школой есть умывалка и туалеты. Эта лужа с дерьмом по-прежнему существует и, насколько мне известно, по-прежнему служит для той же цели: для перевоспитания неженок.

– А вы были неженки?

– Несомненно. Кем еще можно быть в шикарной частной школе? Старшие нам сказали: какие вы, неженки, чистенькие и аккуратненькие. Так не годится. У нас тут – свои правила. И первое правило: «Нефиг выделяться». Школьные ботинки у нас были совершенно новые. Начищены до зеркального блеска, как нас учили в Чарльстоне. Наверное, из-за этих-то ботинок все и было устроено. Первым делом, нам скомандовали снять обувь, и старшеклассники вроде как бросили наши ботинки в толчок. Но позже я узнал, что эти козлы просто спрятали их в уборной и продали потом на барахолке.

– Действительно: козлы!

– Ботинок было жалко. Мы потом пришли домой, нас мама чуть не убила! Так трудно было найти школьную обувь тогда… Короче, ботинки с нас сняли и втолкнули прямо в дерьмо. А потом – они порезали наши «Скул-смартс» бритвенными лезвиями. В то время у пацанов были в ходу только бритвы. Это теперь у всех ножи. Ну вот, стоим мы посреди этой долбаной лужи, в порезанной одежде, с ног до головы в дерьме, а все вокруг – хохочут. И не только эти козлы-старшеклассники. Половина школы сбежалась посмотреть, как неженок из частной школы перевоспитывают. В общем, консенсус был такой, что теперь неженки выглядят куда лучше, чем в чистеньких рубашечках и сверкающих ботиночках. «Нефиг выделятся», одним словом.

– А что ваша мама?

– У мамы чуть крыша не слетела. Она помчалась к директору школы. А тот и говорит: о, не стоит беспокоиться, это просто безобидная шутка, мальчики делают что-нибудь этакое постоянно. У них же переходный возраст, Вы должны понимать. Он ничего не мог в школе изменить, и ему было все абсолютно до фонаря. А у нас тоже особого выбора не было. Единственной альтернативой было вообще не ходить в школу.

– И чем дело кончилось?

– Ну, мы решили перестать выделяться, что еще? Мама отстирала и залатала школьные формы, и со всеми этими пятнами и заплатками мы стали смотреться не лучше, но и не хуже, чем наши одноклассники. Ну, была еще небольшая проблема: какое-то время пришлось ходить в школу в шлепанцах, а во вьетнамках тогда в школу ходить не разрешали. Учителя нас доставали каждый день: где ботинки, почему без ботинок? Но нам было уже наплевать. К тому же, тогда не у нас одних была такая же проблема со шлепанцами. Не нас одних учителя гоняли. Месяца через два все устаканилось: мама нашла нам ботинки, и нас оставили в покое. А ботинки мама специально купила ношенные. Мы хорошо усвоили урок. Но, справедливости ради, школа Нулла здорово нам по жизни помогла. Практические навыки выживания. Убивай других или сдохни сам…

– Знаешь ли, школы, они и сейчас – того, – подтвердил Марк, – Но, по крайней мере, учителя больше не зациклены на школьной форме.

За последние несколько лет правила значительно упростили. Теперь за школьную форму могла сойти любая одежда цвета хаки – у кого что найдется. Большинство учеников щеголяло в перешитых обносках армейских униформ, разной степени сохранности. Учитывая относительно мягкий климат Техаса и «временные экономические трудности», школьная обувь была необязательна. Последние два-три года, Саманта, Памела и Патрик почти всегда ходили в школу босиком. Не потому, что Марк не мог позволить себе купить детям три пары сандалий. «Нефиг выделяться», как во времена Кима, этот закон оставался в силе. Несчастные «неженки», одетые чуть лучше остальных, по-прежнему сильно рисковали получить нахлобучку от «агрессивного большинства» вечно-босоногих оборвышей из трущоб.

Марк вернулся в Участок около двух часов дня. Из кафе он проверил свою электронную почту и сделал пару телефонных звонков. Алан Мосс, судебно-медицинский эксперт и руководитель Криминалистической лаборатории, отписал, что оба тела были «обработаны», и он был готов обсудить результаты вскрытия во второй половине дня. Сержант Зуйко закончил с поиском потенциальных свидетелей и собирался посетить два или три адреса, полученных из базы данных. Ни новой информации о родственниках Ника Хобсона, ни определения личности убитой пока не было.

По дороге в Участок Марк ненадолго остановился в местном штабе «Пути Спасения», чтобы организовать похороны погибших. Это место было ранее благотворительным магазином «Трифт Стор». Теперь они удалили название магазина со здания, оставив только слегка подкорректированный красный герб своей организации.[39] Штаб по-прежнему исполнял функции благотворительного магазина, но в сильно урезанном виде. Сбор и продажу подержанной одежды для неимущих теперь производили в основном с грузовых велосипедов. До Обвала примерно так же торговали в жилых районах мороженщики. Официально заявлялось, что теперь «бедные» не имели средств транспорта и не могли сами добраться до магазина «Трифт Стор», поэтому «Трифт Стор» должен был добираться до бедных. Уильям как-то говорил, что это было лишь полуправдой. На самом деле, дела у «Трифт Стор» шли неважнецки последние несколько лет. Никто не хотел отдавать подержанную одежду беднякам.

Марк припарковал велосипед напротив огромных стеклянных витрин магазина, в которых была развешана разная наглядная агитация. На одном плакате, человек в униформе «Пути Спасения» протягивал к зрителю красное ведерко для пожертвований. Плакат гласил: «Скажи нищим НЕТ. ЖЕРТВУЙТЕ ТОЛЬКО ОФИЦИАЛЬНЫМ* БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫМ ОРГАНИЗАЦИЯМ». На другом плакате, безупречно-одетая леди из «Пути Спасения» подавала коробку молодому инвалиду в кресле-каталке. Подпись была: «Ты не один. ПУТЬ СПАСЕНИЯ* ПОМОГАЕТ АМЕРИКАНСКИМ ВЕТЕРАНАМ». Звездочки указывали на сноски внизу плакатов. Обе сноски были одинаковые, набранные мелким шрифтом, и объяснявшие на тяжелом юридическом наречии, что эксклюзивное право сбора пожертвований на нужды ветеранов, бедных, сирот и так далее, было дадено исключительно «Пути Спасения» на основании таких-то и таких-то федеральных законов от такого-то и такого-то числа. Марк невесело усмехнулся. Его сын Уильям никогда не получал никаких коробок с подарками от «Пути Спасения», больших или маленьких. Как, впрочем, и от любых других, менее «эксклюзивных» благотворительных организаций.

Далее по курсу в одной витрине красовалась доска объявлений. В глаза Марка бросились два особенно заметных, огромных, написанных черным фломастером на старом картоне. На первом было: «ВНИМАНИЮ МК. Чтобы ускорить счет, мелкие купюры не принимаются. Пожалуйста, разменивайте ДС на крупные купюры, ПРЕДПОЧТИТЕЛЬНО $2000 и $1000». Второе объявление было еще более загадочным: «ТОЧКИ НЕ ДЕРЖАТЬ! Правило вступает в силу немедленно, и без исключений. Из-за частых споров между сборщиками, постоянные точки будут выделяться только для САМОВАРОВ. ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ ОБЯЗАНЫ ДЕЛАТЬ МАРШРУТ». Выше слова «МАРШРУТ» кто-то сделал кривоватую приписку: «каждый день!!!!!»

Так как Уильям и Клэрис работали в этой системе уже пол-года, Марк смог расшифровать объявления без особых усилий. Местные координаторы, или МК, были членами «Пути Спасения», которые в конце каждого дня извлекали пожертвования из пластиковых ведерок и пересчитывали деньги. Каждый МК руководил группой из двадцати или тридцати инвалидов и был обязан сдавать «дневной сбор», или ДС, в родной штаб «Пути Спасения». «Самоварами» называли инвалидов без обеих рук и обеих ног, или парализованных по самую шею. В последнее время только таким было разрешено иметь постоянные «точки» сбора подаяния – на рынках и в других людных местах. К счастью, в этой категории инвалидов было не так уж много. Все остальные инвалиды, не подпадавшие под категорию «самоваров», должны были собирать милостыню, время от времени перемещаясь по району. На профессиональном жаргоне сборщиков это называлось «делать Маршрут».