Почтительность — это лояльность к королевской власти («кесарево — кесарю»), к власти грешников, творящих с точки зрения фанатика-кафолика многочисленные злобные дела. Да, кесарево — кесарю, хотя бы и язычнику, это ещё Христос сказал, поэтому Пасхазий сожалеет (лицемерно или искренне) о своих мыслях, завидуя Евгиппию, вставшему выше мирских дрязг. Но сразу же за этими благочестивыми мыслями мы встречаем упоминание о детях иудейского священнослужителя Матафии Маккавея, для которых размышления о Боге и его верных слугах стали поводом и оружием в борьбе с язычниками-Селевкидами и для воссоздания независимого Иудейского государства. Выводов нет — мало ли к кому могло попасть это письмо, да оно и попало в конце концов к нам через полтора тысячелетия! — но их и не нужно. И так яснее ясного, что для успеха дела Божьего в пасхазиевом понимании Евгиппий должен изменить акценты, подчеркуть ненависть Северина к еретикам и варварам. Правда, Евгиппий недвусмысленно пишет, что ничего такого не было, что Северин лишь упрекал короля ругов Флакцитея в неправильном вероисповедании, но ни с арианами, ни даже с язычниками в конфликты не вступал, пользовался у них огромным авторитетом, использовал их в своих целях и сам по мере сил и возможностей им помогал. Ну и что же? Раз надо, чтобы «Житие» стало оружием в борьбе с ересью и варварской властью, то можно и должно написать, что Северин варваров и еретиков ненавидел и с ними боролся. Но Евгиппий хорошо усвоил дух заветов своего Учителя. Для него совет Пасхазия был равноценен совету осквернить память о Северине, хотя понять Пасхазия он вполне мог — по «Житию» видно, что чрезмерным интернационализмом он не страдал. И он просто приложил к «Житию» свою переписку с Пасхазием, но никаких даже самых малых изменений не внёс. Так что мы имеем свободное от стилистических и партийных поправок произведение, волею судеб являющееся первичным набором материала — максимально желанный для каждого историка материал. Позже Евгиппий написал комментарий к трудам блаженного Августина. Тот жил на полвека раньше Северина, до какой-то степени делая в римской Африке то, что Северин делал в Норике — ему довелось и сопротивление вторгшимся вандалом возглавить, и широчайшую благотворительность развернуть, так что это могло привлечь внимание Евгиппия. Но сверх того он вёл ещё непримиримую партийную и религиозную борьбу и написал ряд книг, позже принесших человечеству массу неприятностей… Однако эта работа Евгиппия — вне нашей темы.

Последнее упоминание о Евгиппии относится к 533 году. Потом началась «Италийская» (остготско-византийская) война и стало не до писателей и их трудов. Он мог даже уцелеть в этой 15-летней бойне, почти немедленно сменившейся кровавым лангобардским вторжением, но это не играет никакой роли. В веках он остался автором «Жития святого Северина» — не более. Но и не менее! Напишите-ка книгу, способную пережить полтора тысячелетия и явно ещё не состарившуюся (смею надеяться, что моя работа, частью которой является данная повесть, принесёт пользу в деле продления её жизни и в деле её популяризации) — а потом судите, заслуживает ли Евгиппий уважения или ему просто повезло.

Что же до Пасхазия, то он и его коллеги в конце концов своего добились. В момент вторжения в Италию кафоликов-ромеев (византийцев) — через четверть века после написания «Жития» — католическое духовенство толкнуло народные массы Италии на измену остготским государям.

«Освободители от ига еретиков-варваров» обложили в благодарность за помощь всех италийцев чудовищными налогами, в том числе и за годы остготского правления. Раз, мол, варвары не догадались в свое время взыскать с подданных налоги в должной мере, пусть теперь всё недоимки будут взысканы в казну Божественной Империи (эти два слова произносились с тем же пиететом, как и имя Господа). Хлебнув прелести имперского подданства, массы италийцев стали перебегать под знамена последних остготских королей Тотилы и Тейи, война затянулась, повторяю, на пятнадцать лет, а потом вторглись лангобарды, добивая последнюю четверть населения недавно цветущей страны. И делали они это ещё и потому, что урок, данный последователями Пасхазия всем думающим о будущем своём и своих потомков, был вождями этого народа усвоен накрепко. Резали они уцелевших столь успешно, что Северная Италия и поныне заселена их потомками и часть её так и зовется — Ломбардия (искажённое «Лангобардия»). И в позапрошлом году выяснилось, что они (хоть и не все до единого) итальянцами себя не считают, а потому намерены бороться за независимость, причём весьма энергично, не чураясь применения террора…

Жалкие остатки италийцев, объединившись против геноцида с недавними своими врагами — солдатами Империи, брошенными ею в своих гарнизонах на произвол судьбы, кое-где выстояли. В том числе и вокруг Неаполя, где скопилась основная масса потомков норикцев вокруг мощей Северина и созданного им монашеского братства. Мощи поныне хранятся в неаполитанской церкви Фраттамаджиоре, братство тоже существует. С тех пор и пошла 13-вековая раздробленность Италии, последствия которой до сих пор не изжиты. Так что Пасхазий и его коллеги тоже вошли в историю, хотя несколько иначе, чем Северин. Хорошо бы, чтобы их аналоги из всевозможных «Памятей», «Отечеств» и прочих фундаменталистов во всех религиях, партиях и этносах, и во всех концах планеты тоже вошли в историю планеты, а не прекратили течение истории на планете, что вполне достижимо при нынешних видах смертоубойной техники… Но вообще-то я предпочитаю Евгиппия и особенно Северина, к знакомству с которым мы, наконец, переходим…

Такие годы были во всех населенных уголках нашей планеты, хотя и в разное время. Страшные это годы. Старое время безвозвратно уходит, а новое ещё не пришло, и неизвестно — успеет ли оно придти. В такие годы часто поминают «конец света», и не зря поминают: мгла неизвестности скрывает свет надежды для целых народов…

Ещё не сочли монахи ни срок давности Рождества Христова, ни давность Сотворения Мира. Между прочим, оба срока под вопросом — Христос, как оказалось, родился через четыре года после смерти царя Ирода, якобы устроившего, узнав о его рождении, «избиение младенцев», что и сделало его имя нарицательным, аналогом слова «детоубийца», а 7500-летний юбилей Сотворения Мира попы всех видов христианства дружно замолчали, ибо не могут объяснить поумневшему человечеству, откуда взялся каменный уголь, коему минимум 400 миллионов лет, не говоря о полуторамиллиардолетних базальтах. Но тогда — полторы тысячи с небольшим лет назад — и этого счёта не было. На берегах Данубия (верхнего течения Дуная, после впадения в который Дравы, Савы и Моравы превращавшегося по мнению римлян в иную реку — Истр), на земле Норика — одного из последних клочков уничтожаемого варварами Римского Мира — ещё считали годы «от основания Рима». Ещё шесть лет будут здесь вести этот счет, ещё шесть лет будет называться эта земля Прибрежным Нориком, хотя от былой провинции не уцелело и пятой части (остались лишь города Фавианис и Комагенис с округой). Но уже и сейчас знали заселявшие этот уголок планеты люди, что живут вне времени и пространства. Пять с половиной лет назад вождь варваров-наёмников на службе Западной Римской империи Одоакр низложил юного красавца Ромула Августула и объявил себя не его преемником (что было бы обычно, ибо не раз на имперский трон садился варвар по крови, а империя оставалась империей), а «конунгом племён», «королём торкилингов и ругов», «рексом Италии». Это было уже концом не только Гесперии (как всё чаще звали в последние её годы Западную империю, фактически утратившую все внеиталийские владения и ставшую для сохранявших свою империю грекоязычных ромеев-византийцев просто «лежащей западнее» — «Гесперией»), нет — это был конец Римского Мира в целом, ибо Восточная империя уже не была Римской, была именно «ромейской», «византийской», населённой людьми, почувствовавшими себя новой общностью. Ромеи ещё попытаются объединить Средиземноморье под своей властью, но именно под своей — о перенесении центра империи в Рим не будет и речи. Римский же Мир погиб 5 сентября 476 года. Только в Северной Галлии между землями вестготов и франков ещё держалась независимая римская территория, да во Внутреннем Норике и отделённом от него хребтом Тауэрн остатке Прибрежного Норика ещё жили люди, называвшие себя римлянами, а не подданными того или иного варварского вождя, короля, конунга, рекса.