Деникин писал про Белую армию: «Военная добыча стала для некоторых, снизу – одним из двигателей, для других, сверху – одним из демагогических способов привести в движение иногда инертную, колеблющуюся массу. О войсках, сформированных из горцев Кавказа, не хочется и говорить. Десятки лет культурной работы нужны еще для того, чтобы изменить их бытовые навыки… Если для регулярных частей погоня за добычей была явлением благоприобретенным, то для казачьих войск – исторической традицией, восходящей ко временам Дикого поля и Запорожья, прошедшей красной нитью через последующую историю войн и модернизованную временем в формах, но не в духе. Знаменательно, что в самом начале противобольшевистской борьбы представители Юго-Восточного союза казачьих войск в числе условий помощи, предложенной Временному правительству, включили и оставление за казаками всей «военной добычи» (!), которая будет взята в предстоящей междоусобной войне…»⁷² «После славных побед под Харьковом и Курском 1-го Добровольческого корпуса тылы его были забиты составами поездов, которые полки нагрузили всяким скарбом, до предметов городского комфорта включительно… Когда в феврале 1919 г. кубанские эшелоны текли на помощь Дону, то задержка их обуславливалась не только расстройством транспорта и желанием ограничить борьбу в пределах «защиты родных хат…». На попутных станциях останавливались перегруженные эшелоны и занимались отправкой в свои станицы «заводных лошадок и всякого барахла»…⁷³

Деникин пишет: «Я помню рассказ председателя Терского круга Губарева… Конечно, посылать обмундирование не стоит. Они десять раз уже переоделись. Возвращается казак с похода нагруженный так, что ни его, ни лошади не видать. А на другой день идет в поход опять в одной рваной черкеске…» И совсем уже похоронным звоном прозвучала вызвавшая на Дону ликование телеграмма ген. Мамонтова, возвращавшегося из Тамбовского рейда: «Посылаю привет. Везем родным и друзьям богатые подарки, донской казне 60 миллионов рублей, на украшение церквей – дорогие иконы и церковную утварь,…»⁷⁴ Деникин констатировал: «За гранью, где кончаются «военная добыча» и «реквизиция», открывается мрачная бездна морального падения: насилия и грабежа. Она пронеслась по Северному Кавказу, по всему Югу, по всему российскому театру гражданской войны»⁷⁵. «Мы посылали вслед за армиями генералов, облеченных чрезвычайными полномочиями, с комиссиями для разбора на месте совершаемых войсками преступлений. Мы – и я, и военачальники – отдавали приказы о борьбе с насилиями и грабежами, обиранием пленных и так далее. Но эти законы и приказы встречали иной раз упорное сопротивление среды, не восприявшей их духа, их вопиющей необходимости. Надо было рубить с голов, а мы били по хвостам. А рада? Круги, казачество, общество, печать в то же время поднимали не раз на головокружительную высоту начальников храбрых и удачливых, но далеких от моральной чистоты риз, создавая им ореол и иммунитет народных героев»⁷⁶. Деникин: «Я не хотел бы обидеть многих праведников, изнывавших морально в тяжелой атмосфере контрразведывательных учреждений, но должен сказать, что эти органы, покрыв густою сетью территорию Юга, были иногда очагами провокации и организованного грабежа. Особенно прославились в этом отношении контрразведки Киева, Харькова, Одессы, Ростова (донская)»⁷⁷. Деникин говорил про свою армию: «В дни наших неудач все ищут причины, поколебавшие фронт. Правые видят их в недостаточно твердом проведении своей программы; левые – в реакционности правительства, одни – в самостийных устремлениях, другие – в нетерпимости к новым «государственным образованиям», третьи – в главном командовании. И все – в грабежах и бесчинствах войск, даже те, кто толкал их на это, заменяя недостаток патриотизма жаждой наживы»⁷⁸. Врангель приходил к выводу: «Армия, воспитанная на произволе, грабежах и пьянстве, ведомая начальниками, примером своим развращающими войска,- такая армия не могла создать Россию…»⁷⁹

Грабеж и военная добыча не были отличительной чертой гражданской войны в России, они неизменно сопровождали все гражданские войны во всех странах и революциях. А ради чего велась Первая мировая война? Ради военной добычи, аннексий и контрибуций, уничтожения конкурентов, захвата рынков. А разве интервенция носила под собой только идеологические мотивы? Разве цели интервентов чем-либо отличались от тех, которые они преследовали в мировой войне? Но даже не достигнув их, английские, французские, японские, американские и прочие интервенты награбили в России столько, что полностью окупили все свои затраты на интервенцию; кроме того, они в сотни и тысячи раз больше разорили и уничтожили…

Но грабеж, как и дезертирство, не могут быть основой армии, стремящейся к победе; должно быть еще что-то, большее…

Что же представляли собой Белое движение?

Основу Белой армии, как и Белого движения [В 1906 г. в Одессе существовала вооруженная черносотенная организация «Белая гвардия» А. Коновицына, которая ходила по Одессе в военной форме] вообще, представляли в первую очередь офицеры. С. Волков абсолютно прав, когда пишет: «…Именно офицеры были той силой, благодаря которой Белое движение вообще могло возникнуть…»⁸⁰

Принцип формирования офицерского корпуса в русской армии мало чем отличался от других стран: в Англии, Германии, Австро-Венгрии основным поставщиком офицеров была аристократия. В демократических США президент Дж. Вашингтон указывал: «В выборе офицеров надобно более всего остерегаться, чтобы они не выходили из сословий, слишком близких к тем, из которых набираются солдаты. Иерархия сословия переходит из гражданской жизни в военную. За исключением очевидных заслуг, надобно держаться правила, чтобы кандидат в офицеры был непременно джентльмен, знающий правила чести и дорожащий своей репутацией»⁸¹. В 1862 г. в России вместо сословного был введен образовательный ценз производства в офицерский корпус, и к началу XX века в армии было немало офицеров, вышедших из крестьян и «кухаркиных детей». Так, основатель Белой армии генерал Алексеев был сыном простого солдата, Корнилов – казачьего хорунжего, Деникин – вообще сыном крепостного крестьянина… Из 70 с лишним генералов и офицеров – «отцов-основателей» Белой армии, участников «1-го Кубанского похода», по данным А. Кавтарадзе, всего только четверо обладали какой-нибудь наследственной или приобретенной собственностью; остальные жили и до 1917 года только на служебное жалованье⁸².

За три с небольшим года мировой войны было произведено в офицеры около 220 тысяч человек, то есть больше, чем за всю предыдущую историю русской армии. Общее число офицеров, вместе с кадровыми, составило 300 тысяч⁸³. В Первой мировой погибли 73 тысячи офицеров, при этом «едва ли не весь кадровый офицерский состав выбыл из строя уже за первый год войны»⁸⁴. С начала войны офицерский корпус сменился в пехотных частях 3-5 раз, в кавалерии и артиллерии-на 15-40%.⁸⁵

К 1917 г. «в результате наиболее распространенный тип довоенного офицера,- пишет С. Волков,- потомственный военный (во многих случаях и потомственный дворянин), носящий погоны с десятилетнего возраста – пришедший в училище из кадетского корпуса и воспитанный в духе безграничной преданности престолу и отечеству,- практически исчез…»⁸⁶. Офицерский состав военного времени «в общем соответствовал сословному составу населения страны». До войны (1912 год) 53,6% офицеров (в пехоте – 44,3%) происходили из дворян, 25,7% – из мещан и крестьян, 13,6% – из почетных граждан, 3,6% – из духовенства и 3,5% – из купцов. Среди же выпускников военных училищ военного времени и школ прапорщиков доля дворян никогда не достигает 10%, а доля выходцев из крестьян и мещан постоянно растет… Свыше 60% выпускников пехотных училищ 1916-1917 годов происходило из крестьян⁸⁷. Генерал Н. Головин свидетельствовал, что из 1000 прапорщиков… в его армии (7-й), около 700 происходило из крестьян, 260 из мещан, рабочих и купцов и только 40 из дворян⁸⁸.