В миндалевой рощице хрустнула ветвь. Жандармы приближались. Максим дал длинную очередь. Луч прожектора выхватил его из тьмы, осветив всю главную аллею. Максим рванулся через дорогу и обронил полевую сумку.

Отбежав шагов сто, он спрятался за дерево и увидел, как двое жандармов, выскочив на дорогу, бросились к сумке, Максим ухмыльнулся и побежал к поджидавшему его товарищу.

Спустя полчаса Максим и Ваня были уже на Лагерной. Николай Андреевич открыл калитку и пропустил их в хату. Позднее появление подпольщиков не удивило его: нередко случалось, что после выполнения ночных заданий они заходили к нему переночевать.

— Это не вы там на грибке стрекотали? — полюбопытствовал Михеев.

— А кому же еще? — засмеялся Максим. — Маленько пощекотали их, чтоб не спалось.

— Так, та-ак. Ну, я, конечно, не спрашиваю — что и почему, то ваше дело. Ну, а не ровен час с обыском нагрянут? Ведь как что, так к нам первым жалуют, хата наша крайняя.

— Верно, старина, твою хату надо беречь. Бери-ка оружие и схорони подальше.

— Пого-одь. Сперва за удачу вашу, — Николай Андреевич достал из шкафа лафитничек, три стакана. — Ну давайте.

— Я не пью, — Максим отставил стакан в сторону.

— Тогда давай, Ванюша, с тобой.

Николай Андреевич выпил, понюхал корочку и, взяв оружие, вышел во двор.

— Как, Вань, думаешь — клюнут они? — спросил Максим.

— Подождем — узнаем.

Им не пришлось ждать долго. Вскоре прибежал с пристани разгоряченный, запыхавшийся Костя Белоконь.

— Вот хорошо, что вы тут, — сказал он с порога. Максим подался вперед, чувствуя, что появление Кости связано с их ночной вылазкой.

— Ну говори же, не тяни!

— В городе переполох, объявлена тревога, — выпалил Костя. — Только и разговоров, что о десанте под Севастополем. На пристань звонили из городской комендатуры. Разгрузка транспорта приостановлена. Жандармы все на ногах. Партию пленных обратно в лагерь угнали — боятся бунта. А нас, наемных, загнали в конторку и заперли.

— Значит, паникуют? — улыбнулся Максим.

— Еще как! Ты бы видел, как они мечутся. Я сам слышал, как жандарм говорил Шульцу: «Керчь — десант. Севастополь — десант, партизан. Капут». И ни один поезд со станции не ушел!

— Клюнули! Блеск! — Максим обнял Костю. — Молодчина, что прибежал.

— Ну, Максим, ради такого случая и ты должен выпить, — пристал Ваня к товарищу.

— Ну уж давай, — Максим опорожнил половину стакана, поморщился и поспешил проглотить кусок хлеба с тюлькой.

Закусив, Максим спросил Костю, как ему удалось сбежать.

— Я Шульца разыграл. Схватился руками за живот и говорю: «Господин Шульц, пустите домой, живот болит — мочи нет, я же рядом живу». А он и не смотрит. Тогда я заложил пальцы в рот и всю баланду, что съел, вытравил ему на пол. Он обозлился и сам меня выгнал.

Максим смеялся громче всех.

— Ты, дядя Коля, не знаешь, каковы он и твой Колька в деле. Орлы! А как они орудуют на поездах! Блеск!

Костя вспыхнул и, напялив кепку, заторопился на пристань.

— Ты там всем рассказывай о десанте и ребятам накажи, — напутствовал его Максим. — Чтоб побольше шуму и паники было…

Лицо Максима раскраснелось, холодные серые глаза потемнели и метали буйные огоньки. Обычная сдержанность покинула его. Он долго рассказывал старику, как была подброшена полевая сумка с приказом и как он с Ваней заманивал жандармов.

— Ну-у, пора! — сказал он наконец, с усилием вставая из-за стола.

— Куда вы, гуленьки, пойдете? — запротестовал старик. — Перебыли бы до утра. Места на всех хватит.

— Н-нет, старина, — Максим покачал головой. — Саша ждет донесения, и пропуск надо вернуть Кузьме. Ему утром в поездку. Ты лучше достань-ка Колин пистолет с запасной обоймой.

Старик вышел. А Ваня забеспокоился:

— Зачем нам пистолет? Мы пойдем прежней дорогой, вкруговую.

— Не-е. Туда я не ходок. Пойдем напрямик, через пути. Ну чего ты глаза пялишь? Думаешь, я пьян? Не-е, я не пьян.

— Да ты в уме? Ночью идти по путям? — заволновался Ваня. — У меня пропуска нет, а без него, сам знаешь, что будет.

— Не бойсь, пройдем! — повторил Максим с упрямым хмельным задором. — Мы по своей земле ходим. Она не выдаст.

Максим отдал Ване принесенный стариком пистолет, надел кепку и вышел из хаты.

Выйдя из калитки на косогор, они остановились. С бухты тянуло сыростью, наползавшие облака и туман стирали с неба звезды; за северной стороной рейда голубые лучи прожекторов то вспыхивали и упирались в небо, то опускались и лихорадочно шарили в море.

— Смотри, как паникуют, — усмехнулся Максим. Приближаясь к станции, Ваня клял себя за то, что уговорил Максима выпить, его все больше охватывало беспокойство. Никогда он не видел товарища столь беззаботным.

На переезде они остановились. Сырая осенняя темь. Ване казалось, что-то зловещее неотвратимо надвигалось на них из этой странной, необычной для станции тишины. Он потянул за рукав Максима, предлагая вернуться назад. Мгновение тот колебался, но вдруг, высвободив руку, снова пошел вперед. Ваня последовал за ним.

Они спустились вниз, по ту сторону станции. Идти дальше через проход в заграждении, сделанном из колючей проволоки, было опасно — нарвешься на часового. И они свернули вправо, чтобы стороной, через запасные пути, обойти вагон, в котором располагались полевые жандармы, а затем проскочить через дыру в колючей проволоке или чуть правей перелезть через глинобитный забор и скрыться в развалинах Зеленой горки.

Переходя рельсы, Максим споткнулся. И тут послышалось, как впереди хрустнул гравий. Ваня вынул из кармана револьвер, отвел предохранитель и лишь после этого ступил на насыпь. Максим удержал его, крепко стиснув кисть.

— Если кто появится, — прошептал он, — беги к стене, а я через дыру.

«Протрезвел», — подумал Ваня, переходя рельсы. Они уже пересекли три колеи, как вдруг впереди возник силуэт человека, который, крадучись, приближался к ним.

— Стой! — послышался окрик.

Ваня узнал голос жандарма Курца. И в то же мгновение Максим с кошачьей быстротой и легкостью отскочил от него в сторону и исчез под вагоном. Ваня бросился к глинобитной стене. Раздался выстрел, и кепку его точно ветром сдуло с головы. Вторая пуля ударила уже в стену, когда он с разбегу перепрыгнул забор.

Очутившись на другой стороне, Ваня дважды выстрелил через пролом в заборе туда, где притаился Курц. Тот вскрикнул, скверно выругался и побежал.

С гулко бьющимся сердцем Ваня притаился у стены. Издали доносились крики жандармов, вспыхивали, гасли огоньки. На мгновение луч карманного фонаря выхватил из темноты бегущего к проходу Максима.

Чтобы отвлечь погоню на себя, Ваня открыл стрельбу. Но хотя он и опустошил одну за другой две обоймы, цели не достиг. Огоньки сначала вытянулись цепочкой вдоль проволочной ограды, а потом замкнулись в круг. Донесся выстрел, кто-то вскрикнул, и вдруг все стихло.

Ваня стоял ошеломленный. Неужели Максим погиб? Ведь это он повинен в его провале. Он вглядывался в темноту, все еще не веря случившемуся.

А на путях снова растянулись в цепочку огоньки, залаяли собаки. Начался прочес станции и прилегающих к ней улиц. Ваня рванул ворот рубахи и, отпрянув от забора, стал быстро взбираться по крутым улочкам Зеленой горки…

Дверь ему открыла Петькина мать, Настасья Павловна, или, как все ее звали, тетя Ната.

— Где Кузьма? — спросил Ваня, тяжело дыша и с трудом преодолевая в голосе дрожь.

— Спит. А на что он тебе? Случилось что?

— Успокойся, тетя Ната, ничего особенного, — Ваня прошел к лавке, на которой спал Кузьма, и растолкал его.

Кузьма не удивился, что его разбудили. Нередко случались такие ночные побудки и вызовы к Ревякину.

…Ожидая возвращения товарищей, Александр сидел на кухне и делал записи в дневнике — толстой клеенчатой тетради, которую в шутку называл бортовым журналом подполья.

За ширмой посапывал Людвиг. В соседней комнате свет погас — Лида тоже уснула.