— А у меня нет бабушки. Ни одной. Только прабабушка. Но она меня не любит.

— Что ты говоришь? Конечно, она тебя любит, только люди по-разному выражают свою любовь!

— Нет, не любит, не любит! Никто меня не любит кроме мамы! Даже тетя притворялась, что любит! Где моя мама?

У Кати началась истерика. Успокаивала ее Калина до пяти часов. Наконец Катя задремала, пошла спать и Калина. Но спокойно выспаться ей в эту ночь было, видимо, не суждено. Не проспала женщина и полчаса, как ее подбросил в воздух крик, донесшийся из комнаты сына. Кричала Катя.

— Нет, нет, я не поеду! Я видела этого китайца! Мама помоги!

Естественно, утром Калина ни в какой Уссурийск не поехала: не было сил. Кате надо было в школу во вторую смену. Накормив девочку, Калина попыталась осторожно расспросить ее о дальнейших планах, но Катя лишь грустно посмотрела на Калину и ничего не ответила. Чтобы развеселить девочку, Калина достала фотографии.

— Ой, откуда у вас наши фото? Мама напечатала их в Харбине, там дешевле. Одна фотография стоила пол-юаня.

— А вы что же, в Харбин ездили помогайками?

— Да. Ради такого случая меня мама даже от уроков освободила! Это такой город! Вот посмотрите: это я в Ледовом городе, прямо на Сунгари. А этого белого мишку я сфотографировала в Океанариуме. А это мы на встрече Нового года. А это мы на берегу Сунгари, там есть такой парк, назван в честь нашего Сталина.

— Я не могу понять: пейзаж один, а твоя мама в разных шубках! Она что, где-то в туалете переодевалась, или где?

— Почему в туалете? А, так вы не знаете?

— Не знаю что?

— Мама и тетя Рита — близнецы! Они фотографировались по очереди, то мама нас с тетей, то тетя Рита нас с мамой!

— Вот в чем дело! Пока ты смотришь фотографии, я расскажу тебе одну историю. Это история про то, как ко мне попали ваши фотографии и сумка, в которой лежали фотографии.

Когда история была рассказана до конца, Катя немножко помолчала и сказала.

— А где эта ложка?

Калина показала девочке ложку. Катя повертела ее в руках и отложила, ни искры узнавания не промелькнуло в ее глазах.

Решили так: вечером, после школы, Катя зайдет за предметами первой необходимости домой, а потом вернется к Калине. За день Калина попытается навести справки о том, что же произошло с мамой Кати. О том, что была свидетельницей гибели тети девочки, Калина, естественно, Кате не сказала. Слишком свежа была рана у девочки. Катя ушла в школу, а Калина села к телефону. Звонки в милицию и по другим инстанциям не привели ни к какому результату. Никто не желал разговаривать с Калиной, так как она не являлась родственницей семьи Демидовых. Как ни оттягивала Калина этот момент, но пришлось позвать на помощь Таню. История, рассказанная Калиной, произвела на Таню такое впечатление, что некоторое время женщина не могла придти в себя, а когда пришла, бросилась к телефону.

Таня звонила долго. У нее было очень много друзей и знакомых. На телефонные переговоры ушло много времени, почти три часа. Но результат был нулевой. Демидова Инга Владимировна как в воду канула. В момент гибели сестры ее не было в ресторане, но потом, вместе с руководителем группы она оформляла соответствующие документы, чтобы вывезти тело сестры во Владивосток. Автобус, увозивший ее на родину, ушел очень рано, и поэтому он без проблем миновал все границы и уже в восемнадцать часов проехал стелу и въехал в город. Руководитель группы вышла на Океанской. После этого следы Инги Демидовой потерялись. Опросить туристов, ехавших до конечной станции «Автовокзал» вместе с Ингой, Татьяна не могла. И никакое знакомство здесь помочь не могло. Этим имела право заниматься только милиция.

Занятия у Кати должны были закончиться через сорок минут. Это Калина знала точно, потому что оказалось, что девочка учится в том же классе, что и сын Калины, Максим. Поиск Инги Демидовой не увенчался успехом, и обескураженные женщины пошли готовить ужин, чтобы хотя бы накормить девочку чем-нибудь вкусным. Но миновало сорок минут, потом еще сорок и еще час, а Кати все не было. Калина позвонила Оле Ерохиной. Девочка сказала, что они шли домой вместе.  Катя собиралась заскочить ненадолго домой, а потом пойти к Калине. Но с момента расставания девочек прошло уже около двух часов. Встревоженная Калина заметалась по квартире, не зная, что предпринять. Здесь очень кстати оказалась помощь Татьяны, она накапала Калине успокоительных капель и велела лечь и успокоиться. А сама собралась и куда-то ушла. Через полтора часа она вернулась и рассказала подруге о результатах поиска. Минут пятнадцать Таня топталась возле двери подъезда. На двери был домофон, а из подъезда никто не торопился выходить. Наконец дверь приоткрылась, и из подъезда вышел дедок с собачкой. Подозрительно оглядел Таню, но, тем не менее, посторонился и дал ей пройти. Номер квартиры Таня знала, но на звонок никто не ответил. На всякий случай Таня еще и постучала в дверь, но результат был тот же. Дотянувшись до кнопки звонка, она снова хотела ее вдавить, но услышала сзади себя шаги. Вернулся дедок с собачкой, он был крайне раздражен и бурчал что-то себе под нос. Покосился на Таню и стал звонить в соседнюю дверь. Дверь распахнулась, и дед закричал прямо с порога:

— Ну и что ты сидишь? Они вместо нашей растяжки для белья хотят качели поставить!

— Не бывать этому, — донеслось из глубины квартиры, — я всех на ноги подниму! Я всех знакомых…Тебе плохо? Выпей лекарство и сиди дома. Теперь пойду я!

И из двери выбежала старушка. Таня только успела посторониться, а старушка уже была на первом этаже. Придя к выводу, что возле двери пустой квартиры ловить нечего, Таня тоже спустилась вниз. Возле подъезда была детская площадка. А на площадке кипел стихийный митинг. Большая половина митингующих, а это были мамы и бабушки с детьми, были за то, чтобы на площадке появились горки, качели и карусели. Меньшая, в составе двух пожилых женщин и дамы среднего возраста с тонконогой собачкой на руках, были против каруселей. Обе стороны не скупились в выражениях. А рабочие, не обращая внимания на спорящих, делали свое дело. Крики слились в общий гул, но тут к одному из рабочих подскочила старушка из соседней с Катей квартиры и выхватила из рук изумленного рабочего лопату.

— Прекращайте работу, — закричала она, обращаясь к рабочим, — прекращайте, я вам говорю!

Гул стих и на площадке повисла тишина.

— Верните нашу растяжку на место, — воинственно взмахнув лопатой, прокричала старушка, — нашему подъезду ваши качели без надобности! У нас детей нет, в подъезде живут только пожилые люди, им нужна растяжка для белья, а шум от детей, которые будут кататься на качелях, им не нужен.

— Ну это ты, Макаровна, загнула. Что же ты за всех пожилых, которые живут в подъезде, расписываешься? — вступила в разговор пожилая женщина, держащая за руку мальчика лет пяти. — Я вот, например, очень люблю детские голоса. Так хорошо на душе, когда дети щебечут под окнами! А дети у нас в подъезде живут, это ты зря отрицаешь!

— Да кто живет? Что ты сочиняешь?

— А девочка, которая несколько недель назад переехала вместе с семьей?

Таня навострила ушки и подошла ближе. Этот поворот разговора был для нее как подарок.

— А, эта, — протянула Макаровна, — Ну, этой долго будет не до качелей! Сегодня приходила эта, как ее... Сестра милосердия. Я как раз вышла вынести мусор, а тут они. Девочка бледная вся и идет с неохотой. Я дорогу загородила и допросила по всей форме. А что вы думаете, вон по телевизору какие ужасы показывают! Детей крадут, убивают, продают в рабство! Нет, зря я так, конечно. Женщина оказалась правильной, даром что профессия у нее такая странная. Она мне все объяснила и обещала бесплатные лекарства нам с дедом принести. И увела девочку с собой. Сказала, что  мама девочки лежит без сознания в какой-то больнице при церкви. А вообще, кто их знает, нынешних деток! Может и эта захочет кататься на  качелях, в то время когда ее мама больна.

— А где у нас больница при церкви?