— Почему у тебя прохладно, хотя во всём доме невыносимая жара?

Фольклорист загадочно ухмыльнулся.

— Это нечестно! Давай меняться комнатами!

— Не поможет. Впрочем, если ты хорошо попросишь…

— Умоляю! — Не дожидаясь, пока он скажет, о чём именно следует простить, я бухнулась на колени. — Ещё пара часов в этом аду, и я помру в расцвете лет.

Мимика у Ямато была не то, чтобы богатой, но на редкость выразительной. Вот теперь, например, по его лицу я со стопроцентной уверенностью могла сказать: мне только что поставили диагноз "белая горячка".

— Алкогольного ничего не пила, — оскорблённо выпалила я и, немного подумав, добавила: — Только, разве что, компот. Он немного подкис на жаре.

Выражение лица аспиранта опять сказало всё за него.

— Да, не спорю, мозги тоже изрядно подкисли, — подтвердила я. — Так ты мне поможешь?

— Пошли, — обречённо согласился он.

Я ожидала чего угодно. Например, что Ямато поставит мне в комнату портативный кондиционер или протянет от холодильника специальную трубу, но то, что он учудил, не лезло ни в какие ворота.

— Ты ведь меня разыгрываешь? — с нервным смешком уточнила я, наблюдая за тем, как без пяти минут кандидат наук ставит на странную пентаграмму, до этого начертанную под моей кроватью, блюдечко с молоком.

— Отнюдь. — Аспирант поднялся с корточек и с чувством выполненного долга отряхнул руки. — Готово.

— И что мне теперь делать? — с сарказмом вопросила я. — Исполнить вокруг этой композиции шаманскую пляску с бубном?

— Пляску с бубном лучше исполни во дворе, — посоветовал фольклорист, уже стоя в дверях, — нашей мессии не помешает помощь в борьбе с упырями.

Как ни странно, нелепый метод Ямато подействовал: спустя пару часов по комнате распространилась спасительная прохлада. Однако вместе с тем в спальне стало как-то жутковато. Я долго не могла заснуть из-за ощущения, что нахожусь не в тётином доме, а в чьём-то фамильном склепе. Когда же дрёме таки удалось затащить меня в свой омут, я увидела необычайно красочный, реалистичный сон, в котором играла с оравой весело тявкающих полуразложившихся собак.

Несколько раз проснувшись в холодном поту, я, наконец, не выдержала и потащилась в соседнюю комнату. Стук в дверь не возымел эффекта, потому я с чистой совестью вломилась в спальню лженаречённого и, уже не опасаясь разбудить тётю, громко позвала его.

— Умм? — после третьего оклика сонно отозвался Ямато.

— Что ты сделал с моей комнатой?

— В смысле?

— Там холодно, как зимой в подвале, а ещё мне всю ночь снятся какие-то зомбопёсики.

— Собаки? — изумился лженаречённый. — Удивительно.

— Что тут удивительного?

— Момент. — Аспирант откинул одеяло, поёжился и, спешно натянув джинсы, подошёл к столу. Я на секунду зажмурилась, ослеплённая вспыхнувшим светом, а затем, спохватившись, смущённо одёрнула свои короткие — всего до колена — пижамные панталоны в цветочек. Линялая папина майка с логотипом "Спартак — чемпион" вроде бы не просвечивала и выглядела прилично. На майке Ямато, кстати, тоже был изображён силуэт человека с мячом, так что со стороны мы походили на футбольных фанатов, собравшихся на тайное совещание. Впечатление это усиливал и приглушённый голос, которым заговорил фольклорист:

— Та пентаграмма притягивает фантомы недавно издохших домашних животных. Электроволновые двойники мертвецов имеют отрицательную температуру. За счёт этого температура в помещении, где концентрируются фантомы, также понижается. Но то, что ты почувствовала их присутствие, весьма странно. Даже я ничего не ощущаю, хоть и умею проводить обряд призыва.

От шока я смогла заговорить не сразу.

— Ты…ты… призраков умеешь вызывать?

- Да, но на это в той или иной степени способен почти каждый человек. Вот твой случай куда интересней. У тебя в роду был кто-нибудь необычный?

— По папиной линии нет, а по маминой… По маминой у нас все странные. Вот взять хотя бы фамилию эту дурацкую, которая даже от матерей детям передаётся и которую менять не разрешается.

— Кротопупс?

— Да.

— Здесь в Куяше, смотрю, вообще в моде "звериные" фамилии.

— Угу. Это, вроде, как признак древности рода, принадлежности к местной элите. Мои предки по маминой линии, например, к военному сословию принадлежали. У нашего рода даже герб свой есть: крот, восседающий на крестовине меча, пронзающего кучу поверженных врагов. Глупо, да?

— Отнюдь. В этом определённо есть смысл.

— В вооружённом кроте?

Ямато посмотрел на меня, как на последнюю идиотку:

— Иди спать.

— Не могу, пока в моей спальне резвятся дохлые собаки.

— Здесь вообще-то тоже.

Стоило осознать слова лженаречённого, на коже выступили мурашки.

— Как насчёт обряда экзорцизма? — с надеждой спросила я.

— Обратись к нашей мессии. Вон она под окнами шастает.

— Шутишь?

— Серьёзно. — Аспирант демонстративно помахал рукой перед окном. Клянусь, секундой позже с улицы донёсся лязг кадила.

Не помня себя от ужаса, я подскочила к столу и выключила настольную лампу.

— А по-моему, ты зря её боишься, — флегматично рассудил фольклорист. — После того случая с кадилом наша мессия поняла, что у вас с ней много общего и…

— Спокойной ночи! — раздражённо оборвала его я и, гордо вздёрнув подбородок, продефилировала в коридор, напоследок негромко — чтобы не разбудить тётю — но довольно ощутимо хлопнув дверью.

Остаток ночи я провела в чулане под лестницей, на всякий случай очертив вокруг себя мелком от тараканов круг. Если верить "Вию" Гоголя, сей нехитрый ритуал должен был защитить меня от нечисти. Помогло или нет — не знаю, но до рассвета потусторонние силы меня не беспокоили.

Ночные страхи поблекли с наступлением утра, а потом и вовсе забылись: приготовления к осеннему гулянью отнимали столько сил, что на бессонницу их уже не оставалось.

Нашими с подругами стараниями подготовка была завершена в срок, и скрипучие двери Бадиной землянки гостеприимно распахнулись по случаю очередного сельского праздника. С поводом староста так и не определилась, потому на пригласительных билетах значилось следующее: "Дорогие друзья! 15 сентября для вас в Подземном актовом зале ССУ! (праздник Села и Сбора Урожая)".