— …Вот поэтому я и крадусь к тебе под покровом ночи, как самый тайный из тайных лазутчиков, друг мой.

— Понимаю, — кивнул визирь. — Увы, мало чем я могу сейчас помочь тебе, мой неверный друг. И пусть не ведем мы войн ни с франками, ни с готами, ни с ромеями, соперничество, о котором ты упомянул, существует. Оно простирается на полудень и полуночь, от восходных вод до закатных. И если ранее воины и владыки пытались завоевать сушу, то теперь они стараются переиграть друг друга в океанах, стараются первыми завоевать острова и островки, дабы поднять над ними свой флаг и тем наказать соперников, пришедших вторыми.

— Именно так, достойный Анвар, именно так. Мой повелитель поручил мне найти эту страну и водрузить над дворцом ее владыки лабарум или вексиллиум по давнему рыцарскому обычаю. Пусть мне придется пересечь для этого моря и океаны, истоптать сотню пар башмаков, потерять всех солдат или обрести сотню врагов… Но повеление своего монарха я исполнить обязан. Ибо слово, что я некогда дал повелителю, нерушимо, как может быть нерушима океанская скала.

Визирь усмехнулся.

— Должно быть, почтенный Максимус, ты забыл, что морские скалы лишь кажутся нерушимыми. Однако в твердости твоего слова я уже некогда успел убедиться, а потому не будем возносить пустые хвалы, а сразу перейдем к делу. Ибо завтра, когда ты падешь ниц перед моим повелителем, халифом прекрасной Джетрейи, да хранит ее вовеки Аллах всесильный и всевидящий, мы уже должны знать, чего именно просить для тебя. Ибо твоя задача столь же велика, сколь и малопонятна, а повеление, которое погнало тебя в дорогу, сурово.

— О да, уважаемый Анвар, друг моих далеких дней. Именно так.

— Сейчас же, мой добрый Максимус, я приглашаю тебя отведать яств, как это пристало двум старым приятелям. А дела серьезные оставим на утро, ибо под пологом ночи творятся лишь дела, Аллаху неугодные. Дело же наше до утра подождет. Быть может, сон подарит тебе или мне решение непростой твоей задачи.

— Благодарю тебя за приглашение, достойный Анвар. Но мои люди…

— Они уже устроены, Максимус. Каким бы я был хозяином, если бы не позаботился обо всех своих гостях! Тем более столь редких.

Неспящий Алим покинул мирно беседующих приятелей. Он успел убедиться, что никакого заговора ни против трона, ни против Мераба нет. Увы, в этот момент невидимый маг походил более на квочку, озабоченную одинокой тучкой над глупыми желтыми птенцами, чем на мудрого мага. Так бывает иногда: самый уверенный в себе человек, ступив на незнакомую почву, превращается в перепуганного малыша, которого добрая матушка в первый раз отпустила одного погулять.

Миновала ночь. Утро засияло столь беспечно-яркое, как это может быть лишь на самом берегу полуденного океана и лишь в прекрасной, как сон, Джетрейе.

— Воистину, прекрасен каждый день, который дарует нам милостью своей Аллах великий, повелитель всего сущего!

— Да, друг мой, твоя страна прекрасна. Однако не следует ли нам поторопиться?

— Даже торопиться следует медленно, достойный Максимус. Ибо жизнь пролетит мимо, и ты не успеешь насладиться тем, что вообще жил на белом свете. До часа аудиенции у нас еще есть время. Так насладимся же утренней беседой и тем, сколь искусны бывают повара под этим небом.

— О да, — беззлобно ухмыльнулся гость с далекой полуночи. — Порадуемся тому, сколь тучное чрево можно отрастить, ежедневно этим наслаждаясь.

— Хорошего человека, уважаемый, — визирь поднял вверх указательный палец, — должно быть много.

— С этим трудно спорить.

Мераб услышал в саду голоса. Голос отца своего он узнал бы из сотен тысяч голосов, но голос его собеседника был ему незнаком. А потому юноша собирался неспешно, опасаясь потревожить гостя и вызвать отцовское неудовольствие.

— Мераб! — Так кричать мог лишь отец. — Мераб! Мы ждем тебя, сын мой…

— Повинуюсь, — пробормотал юноша скорее для себя. Он, конечно, не пытался соперничать с отцом — зычный голос того был известен всей столице.

— Друг мой, Максимус, позволь представить тебе моего старшего сына, мою гордость.

Мераб поклонился. Всего пары мгновений ему хватило, чтобы оценить гостя: небогатый, но и не бедный, состоящий на службе у повелителя, но не раб, сильный телом и духом.

— Сын мой, это достойный Максимус. В те дни, когда я был чуть старше тебя, доводилось нам делить тяготы сражений и суровые нравы стихий.

— Да пребудет с тобой, достойнейший, милость Аллаха всесильного! — вновь склонил голову юноша. — Я Мераб.

— Здравствуй, мальчик. Твой отец несколько преувеличивает. Однако некогда мы и в самом деле были добрыми друзьями. В те дни, когда чрево твоего уважаемого батюшки было не столь обширно, как, впрочем, и моя плешь…

Мераб понял, что может позволить себе маленькую вольность, и заметил:

— О нет, уважаемый. Это всего лишь стремительно растущий лоб. Мудрость не любит прятаться под шевелюрой.

Максимус расхохотался:

— Увы, мой друг, я бы хотел, чтобы это было так. Но…

С высокого минарета долетел призыв к молитве, и визирь заторопился.

— Возблагодарим же Аллаха всесильного за те дары, какими столь богата наша жизнь. А затем поспешим во дворец, ибо дело наше неотложное.

Он взглянул на сына.

— И ты, мой друг, в этот раз не прячься в беседке. Полагаю, нам пригодятся твои воистину гигантские знания.

— Повинуюсь, — в который уж раз проговорил Мераб.

Малым зал для утренних аудиенций назвал, должно быть, отчаянный шутник. Ибо зал был вовсе не мал. А висящие вдоль стен драгоценные зеркала, оправленные в порфировые рамы, зрительно делали его еще больше.

Однако сейчас мысли о размерах зала не касались Мераба, так как он, стараясь не дышать, дабы не пропустить ни единого слова, слушал рассказ почтенного Максимуса.

— …столь велики богатства моего господина. Сейчас же им, моим повелителем, движет не жажда наживы, а жажда славы: он решил, что прославить его имя в веках может лишь владычество над какой-нибудь далекой, а лучше легендарной страной. Тебе, великий халиф, ведомо, сколь яро гонит соперничество в поисках неведомых земель вассалов честолюбивых правителей всего мира.

— О да, уважаемый гость, сие ведомо нам.

— Как ведомо и моему властелину. А потому решил он, что глупо искать новый путь в Индию, по примеру наших соседей франков или испанцев. А лучше будет, если я, втайне от всего мира, найду неведомую страну и над стенами ее столицы водружу флаг, доказав всему миру, что только мой властелин достоин править легендой.

— Глупое какое-то желание. — Халиф мог себе позволить и более резкие выражения, но решил сдержаться.

— Я не хочу давать оценки пожеланиям моего господина, — проговорил, гордо выпрямившись, Максимус. — Однако, верный своей присяге, я отправился в дорогу, дабы исполнить его волю.

— Мы понимаем тебя, достойный наш гость.

— Странствие по суше доказало мне, что неведомых земель по эту сторону полуденного океана уже не осталось и лишь на полудень от песков черной страны Кемет могу я найти заповедные страны, более овеянные легендами, чем описанные правдивыми рассказами сотен странников. Вот поэтому и припадаю я к твоим стопам, великий халиф, дабы помог ты снарядить экспедицию, которая способна будет переправиться через Серединное море или пройти в самое сердце неведомого полуденного континента в поисках такой страны. И, быть может, не одной.

Халиф молчал. Он всматривался в лицо иноземца, словно пытаясь понять, не кроется ли за его словами какой-то другой, возможно, более страшный для его страны смысл.

Замолчал и Максимус. Сейчас все, зависящее от него, уже было сделано и произнесено. А потому оставалось лишь ждать решения, как надлежит это делать воину: без суеты и спешки.

— Да будет так, — склонил голову халиф. — Достойный Максимус, наша страна поможет тебе снарядить такую экспедицию. Запас яств, самые сильные воины и быстроходные суда будут найдены для твоей высокой цели. Твоему другу и нашему визирю я повелю приложить к этому все старание.