Наташка делает ход ферзем и тут же теряет коня. Она провожает виноватым взглядом шахматную фигуру в моей руке и тяжело вздыхает.

Я встаю и отхожу к окну. Бедная и жалкая Наташка еще ниже склоняется над доской.

— А если вот так?.. — тихо шепчет себе под нос Наташка.

Я оглядываюсь и бросаю взгляд на шахматную доску… Глупо! Будь я на месте Наташки, я бы давно сдался.

— Или так?.. — шепчет Наташка.

Впрочем, я тоже хорош!.. Я подарил человеку надежду, которая не стоит и ломаного гроша. Женщины не умеют играть в шахматы.

Наташка покусывает кулачок и смотрит на доску. Неожиданно я ловлю себя на мысли, что игра превратилась для меня в пытку… В конце концов, я же интеллигентный человек, а не жмот!

Наташка наконец делает ход… Возвратившись на место, я первым же делом ставлю под бой ферзя. Наташка вскрикивает от радости и хватает фигуру обеими руками.

— Есть одна! — радостно кричит она.

Я снисходительно улыбаюсь и «дарю» ей коня. В глазах жены вспыхивает азарт игрока, наконец-то поймавшего удачу. Черные шахматные фигуры неуклюже оживают. Прежде чем поймать в матовые сети моего не очень-то расторопного короля, Наташка делает массу ненужных и слабых ходов.

— Сдаюсь! — наконец улыбаюсь я.

Наташка смеется и целует меня в щеку.

— Может быть, сыграем еще? — нежно шепчет она.

Я выкладываю на стол деньги и пытаюсь отделаться шуткой.

— Еще, еще!.. На второй сапожок! — канючит Наташка.

Я начинаю сердито посапывать носом. Ладно, сыграем!.. Я даже не буду отнимать у нее деньги. Но счет должен быть равным. Иначе женщина может возомнить о себе невесть что.

Мы снова садимся за игру. Наташка играет белыми. На этот раз ее фигуры напористо ползут вперед, не считаясь с потерями. Наташка больше не грызет кулачок.

«Кстати, — говорит мне взгляд жены, — один раз я у тебя выиграла!»

Я начинаю волноваться. Каким-то непостижимым образом белым фигурам удается занять безопасные места для атаки. Я защищаюсь, как могу, но удача в первой партии придает Наташке массу сил, оптимизма и энергии. Это — главное. Атака белых носит сумбурный характер, но я просто теряю голову. Неожиданно у Наташки загораются глаза, и она жертвует ферзя.

— Мат в два хода! — радостно объявляет она.

Целую минуту я тупо смотрю на доску. Наташка уходит одеваться. Ей предстоит поход за сапожками.

— Это черт знает что! — громко говорю я.

Наташка уже пересчитывает свою добычу.

— Не ругайся, пожалуйста, — говорит она.

— Давай сыграем еще раз, — предлагаю я.

Наташка снисходительно улыбается. Я шарю по карманам и достаю последние деньги — пять тысяч рублей. Больше у меня ничего нет.

— Не надо, — Наташка ласково гладит меня по голове, как ребенка. — Если хочешь, мы сыграем просто так.

Расставляя фигуры на доске, я вдруг замечаю, что у меня дрожат руки. Значит, жена сказала, просто так… Это значит, как с ребенком, что ли?!

Ладно, в атаку!.. Но что это?! Черные фигуры Наташки начинают порхать над доской, словно бабочки, не забывая время от времени пожирать своих противников. Наташка играет легко и непринужденно, обходя все мои хитрые ловушки. Каждый ход моей жены поражает глубиной своего замысла. Впрочем, это я понимаю только тогда, когда уже ничего не могу поделать.

Я поднимаю глаза и удивленно смотрю на жену.

«Я же выиграла у тебя целых два раза, — отвечает мне чистый женский взгляд. — Третий раз напросился ты сам».

К двадцать пятому ходу созревает вполне закономерный мат.

— Я куплю тебе вязаную шапочку, — говорит Наташка и целует меня в щеку. — Кстати, давно хотела тебе сказать, ты совсем не умеешь играть в шахматы.

Я молча закуриваю и отхожу к окну. Через минуту открывается дверь, и из подъезда выходит Наташка. Она с улыбкой машет мне рукой.

А я думаю… Я думаю о том, что женщинам нельзя проигрывать. Ни в коем случае!.. Особенно первую партию и уж тем более из жалости.

Валентин Иванович Кошкин, бывший инженер и теперешний работник прилавка, целый год выращивал свинью Замарашку. К любому делу Валентин Иванович привык относиться, что называется, с душой, и со временем из худосочного поросеночка Замарашка превратилась в роскошную и толстую свинью.

Замарашку баловали. Например, она всегда пользовалась куда большей свободой передвижения, чем обычно позволяется свинскому роду-племени.

— Гляди-ка, какая хорошая свинка, — говорил один селянин другому, показывая пальцем на роющуюся на задворках Замарашку. — Пудов на восемь, не меньше. Пора бы ее уже и того самого…

В конце концов жена Валентина Ивановича, Люба, уговорила мужа заколоть безмерно растолстевшую свинью. Замарашка только что вернулась с прогулки по окрестностям. Она стояла посреди двора, что-то задумчиво пережевывая и внимательно посматривая на хозяина.

Валентин Иванович вздохнул и поплелся в сарай. Огромный ржавый нож, едва коснувшись точильного камня, высек кровавые искры. Валентин Иванович с ужасом смотрел на багровые цвета и старался не думать о предстоящей казни Замарашки.

— Скоро ты там? — окликнула мужа Люба. — Целый час уже точишь!

Валентин Иванович вышел во двор. Люба заговорщически подмигнула мужу и кивнула на курятник:

— Там она спряталась. Поняла все, наверное. Ну, иди!..

Валентина Ивановича качнуло.

— Не могу я, — жалобно простонал он, — тошнит меня что-то…

— Тоже мне мужик, — возмутилась Люба. — Иди-иди, нечего тут!..

— Да говорю же, что не могу! — Валентин Иванович вырвал локоть из цепкой ладошки жены. — Я еще никого в жизни не резал и это самое… Боюсь я.

Люба презрительно осмотрела мужа с ног до головы. Впрочем, довольно быстро женский взгляд смягчился.

— Нет, я тебе вообще-то сочувствую, — сказала Люба. — Это действительно трудно. Тебе нужно настроиться. Понимаешь?..

— Понимаю, — Валентин Иванович облизал пересохшие губы. — А как?

— Представь, что ты — крутой мужик. Ну-ка, изобрази зверскую морду.

Валентин Иванович послушно выполнил требование жены. В результате на лице бывшего инженера появилась гримаса измученного зубной болью меланхолика.

— Не пойдет, — Люба немного подумала. — Валя, ты должен внушить себе, что ты — «черный берет». То есть головорез и убийца. Кстати, можно крикнуть что-нибудь…

— А-а-а!.. — тонко взвизгнул Валентин Иванович.

— Стоп-стоп! Можно подумать, что не ты собрался резать, а тебя на вилку накалывают, — Люба потерла лоб, собираясь с мыслями. — Ты пойми, Валя, кто такой головорез? Это тип без нервов и извилин в башке. Тупой убийца. Кстати, в наше время большинство красивых женщин предпочитает влюбляться именно в головорезов. Усек, да?..

— Ы-ы-ы!.. — страстно замычал Валентин Иванович.

— Ты — животное! — в глазах Любы вдруг зажегся азартный огонек. Женщина сделала несколько гипнотических, завораживающих пассов руками перед застывшим лицом мужа. — Ты — зверь!.. В тебе нет ничего человеческого.

— Р-p-p!.. — по-собачьи зарычал Валентин Иванович.

— Ты способен на все, — продолжила гипнотическое внушение Люба. — Ты жаждешь крови и смерти. Свинья… Она такая противная!.. Убей ее!

Валентин Иванович слегка присел и, выставив вперед огромный тесак, громко крикнул странно изменившимся, жутким голосом:

— Га-а-а!

— Молодец! Убей ее!

— Га-а-а!!

Муж застыл в позе японского самурая, решившего сделать себе харакири. Его перекошенное лицо напоминало морду индейского бога смерти.

— Отлично, — Люба хлопнула в ладоши. — А теперь быстро в курятник.

Валентин Иванович бросился в сарай. Едва не сорванная с петель дверь глухо стукнулась о стену.

— Га-а-а!! — донеслось из курятника. — Га-а-а!..

Люба прикусила кулачок. Прошла томительно долгая минута. Предсмертного визга свиньи не было слышно.

Люба осторожно подошла к сарайчику и заглянула внутрь. Ее муж стоял посередине помещения и смотрел на Замарашку. Свинья лежала в углу и тихо, блаженно хрюкала. Валентин Иванович оглянулся.