Мишка — водитель не из последних. Тем более что он все сразу понял: основная его задача — не дать ослабнуть тросу и не оторвать задний фаркоп у «Москвича». Ювелирная работа!.. Кроме того, Мишка решил немного повыпендриваться и усложнил себе задачу — танк заносит то влево, то вправо.

Водитель-интеллигент выскакивает из машины и кричит, размахивая руками. Он просто-таки поражен тупостью военных. Неужели не понятно, что тут нужно взять правее?.. А вон там — левее!

Прапорщик Сенцов делает глупое лицо и смотрит на водителя. Мишка, как последний идиот, чешет в затылке. Я — тоже. Правда, нам едва удается сдерживать смех.

Очкарик прыгает в «Москвич» и рвет с места в карьер. Красавица с удивлением смотрит на своего ухажера, — черт возьми, но таким вдохновленным она видит его впервые!..

Минут через десять очкарик полностью осваивается с ролью командира. У него горят глаза, он решителен и беспощаден; он кричит, и «дураки-военные» с готовностью выполняют его идиотские приказы. Например, мы — я и прапорщик Сенцов — безропотно идем подталкивать танк сзади.

В глазах красавицы — немое восхищение. Возбужденный очкарик начинает покрикивать и на нее. Женское восхищение тут же превращается в обожание, потом в обожествление, а потом черт знает во что — в глазах красавицы столько любви, что ее «фарами» можно было бы смело освещать дорогу ночью.

Через полчаса «тупые» вояки под руководством очкарика, наконец, «втаскивают» танк на горку. Прапорщик Сенцов «смущенно» благодарит очкарика за помощь. Мы отпускаем «Москвич».

Мишка вываливается из танкового люка и уже стонет от смеха. Вскоре мы трогаемся следом и не далее чем через пятьсот метров снова замечаем «Москвич». Он стоит на обочине.

— Гадом буду, целуются! — кричит Мишка.

Поцелуй настолько страстный, что парочка в «Москвиче» не обращает на нас никакого внимания. Мы проскакиваем мимо.

— Ну, че там, командир?! — спрашиваю я.

— Это надолго, — спокойно говорит Сенцов, не отрываясь от видоискателя. — Не женщина, а пиявка, честное слово!

Смех в машине заглушает рев танкового двигателя.

…Вечером мы пьем за мужскую солидарность. Мы давимся водкой от смеха и вспоминаем старую сказку, как солдат варил суп из топора. А, в общем, любой солдат — штука проходящая. Сделал солдат доброе дело и иди себе дальше, брат!..

Будильник — это убийца. Убийца сладкого, утреннего сна.

Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!..

Жена резко отрывает голову от подушки и смотрит на часы.

ОПОЗДАЛА!.. РАБОТА!.. УВОЛЯТ!..

Наташка вскакивает с постели и, ничего не соображая, начинает метаться по комнате.

ЧТО?!.. ГДЕ?!.. Ах, да вот юбка, а вот колготки. Через десять секунд при помощи довольно сложных манипуляций жена окончательно запутывается в своих вещах. Ураганные сборы!..

Я лежу, уткнувшись носом в подушку, и блаженно улыбаюсь. Мне хорошо. Мне даже лень открывать второй глаз… И вообще я балдею.

Нет, все-таки из жены получился бы плохой солдат. Ну, что это такое, а?!.. Юбка — задом наперед, кофточка — на одну пуговицу и лифчик на одну грудь. Я боюсь, что на улице на Наташку будут оглядываться все мужчины моложе ста лет. А, впрочем, как бы это было здорово, если бы моя жена одевалась так же быстро вчера, когда мы опаздывали в театр!..

Я говорю об этом вслух, но Наташка даже не смотрит в мою сторону.

Не оглядываясь, она рычит:

— Отстань, идиот!

Даже так, да?.. Ну, хорошо же, тогда я не скажу, что сегодня воскресенье, что будильник сработал совершенно случайно, и что Наташке не надо никуда спешить. По-моему, это будет справедливо.

Наташка хлопает дверью, и ураган перемещается в прихожую.

Меня начинает мучить совесть. Может быть, все-таки сказать ей?.. Жена все-таки…

В прихожей что-то падает. Кажется, это вешалка.

Я медленно встаю и выхожу в прихожую. Но Наташки уже нет. Она там, на улице: в юбке — задом наперед, в кофточке — на одну пуговицу и в лифчике — на одну грудь.

Примерно через пять минут в прихожей раздается длинный звонок. Я подхожу к двери и на всякий случай спрашиваю:

— Кто там?

Наташка говорит вкрадчивым голосом профессионального налетчика:

— Открой, пожалуйста!.. Я ключи забыла.

Разумеется, я не спешу. Потому что отлично знаю, что если я открою дверь сейчас, то жена наверняка бросится в драку.

— Тебе нужно успокоиться — говорю я.

— Успокоиться? — деланно удивляется Наташка.

— Конечно.

— Я стою на лестничной площадке в юбке задом наперед и полуголой грудью, и я же еще должна успокаиваться?! — взрывается Наташка. — Почему ты мне не сказал, что сегодня воскресенье?!

— Я просто не успел, — вру я.

— Убью!!..

Наташка с рычанием начинает пинать дверь ногами.

Потом долгая, нехорошая пауза. Мы оба напряженно прислушиваемся к шорохам за дверью.

— Открой дверь! — снова требует жена.

— Сначала приведи свои нервы в порядок, — требую я.

— Не могу! Тут люди ходят и на меня смотрят.

— А ты драться будешь?

— Еще как!..

Я молчу. Проходит еще минута.

— Все!.. — Наташка говорит обычным, спокойным голосом. — Я в полном порядке. Открывай дверь.

— Дай честное слово, что не будешь драться.

Это требование, конечно, пустая формальность, но, по крайней мере, позже я смогу обвинить жену в срыве мирных переговоров.

— Даю самое честное слово, — твердо говорит Наташка. — Самое-самое!..

Я тихо, чтобы не слышала жена, открываю замок. Отойдя на безопасное расстояние, я кричу:

— Входи!

Наташка врывается в прихожую как ураган, но поздно!.. Я уже на кухне и держу дверь обеими руками. Наташка несколько раз дергает дверную ручку.

— Открой, негодяй! — требует она.

— Ага, сейчас, — отзываюсь я. — Между прочим, в твоем распоряжении вся квартира.

— Мне нужен ты, а не квартира.

— Ты сама виновата! — кричу я. — Вчера вертелась перед зеркалом целый час. Я чуть не рехнулся от злости!

— Открой дверь, убью!

— А кто слово давал?

— Я дала, я и убью!

Нет, конечно, расправы мне не избежать, но я еще буду долго помнить то удовольствие, точнее говоря, то ни с чем не сравнимое блаженство, которое я испытал, любуясь тем, как быстро одевается моя жена.

Ах, если бы женщины так одевались всегда!..

Эту историю, уже довольно давно, рассказал сосед моему отцу. Я, тогда еще пацан, вертелся рядом и никак не мог понять, над чем смеется мой отец.

Так вот, в середине 60-х годов на нашей городской окраине еще довольно часто можно было встретить грузовые повозки, запряженные лошадьми. Повозками, как правило, управляли веселые, полупьяные дедки, среди которых и находился наш сосед. По роду своей деятельности извозчикам иногда приходилось пересекать железнодорожную линию, но не ту, по которой ходят поезда, а так называемую маневровую «ветку», по которой сновали «кукушки» с пришедшими на сортировку вагонами.

Однажды с нашим соседом-дедушкой произошел такой случай. Как всегда остановившись в пяти-шести метрах возле закрытого железнодорожного шлагбаума, он закурил и принялся перебрасываться шуточками со своим коллегой, только что подъехавшим к шлагбауму с противоположной стороны. Свистнул приближающийся поезд-«кукушка». Ничто не предвещало беды, но вдруг кобыла коллеги деда призывно заржала. Услышав ее зов, жеребец мотнул головой и шагнул вперед.

Дед слишком хорошо знал характер своего «ломовика» — потомка тяжеловозов немецко-фашистских захватчиков, поодиночке перевозивших трехтонные пушки — и поэтому даже и не попытался воспользоваться вожжами. Он быстро соскочил с телеги и сунул под дутое колесо ящик, на котором сидел. Телега дернулась, но не остановилась. Охваченный любовным пылом жеребец только ниже нагнул голову и раздул ноздри. Подрагивая приторможенным передком, телега тронулась в свой страшный путь.