— Он — умеет. Но не такой, как для европейцев, а такой, как для жены.

Йен наконец сообразил, что я имею в виду. Выхожу, прикрываю дверь, из-за нее доносится возглас Ани.

— Ой! Йе-е-ен…

Ну вот. А теперь спа-а-ать. Глаза уже закрываются сами собой.

Перед рассветом меня разбудил ливень. Потоки воды шуршали по тростниковой крыше, стучали по доскам мостков, тихо шелестели по волнам, вплетаясь в привычные звуки январского утра. Заглядываю в домик. Спят. Аня устроилась на Йеновом плече, как на подушке, и закинула правую ногу поверх его колен. Хорошо. Поза жены, поза доверия. Значит, Йен смог договориться с ее телом. Бесшумно прикрываю дверь и усаживаюсь в плетеное кресло ждать рассвета. Дожди в январе коротки, хоть и сильны. Через полчаса небо светлеет, на дерево мостков падают последние капли. Мне пора домой, приготовление завтрака никто не отменял.

* * *

Прошел январь, подходил к концу февраль. Солнце становилось все злее, дожди прекратились и джунгли высохли. Водопады струились тонкими струйками по скалам. Но к берегам пришли косяки мелких цветных рыбок, а вода в океане стала голубой и прозрачной. Туристы любят это время, я не очень. Спокойное, тихое время замершей в ожидании природы.

По словам Ани, у них в Сайберии сейчас тоже все замирает, но не в солнечном огне, а в снегу. Сама она стала меньше ездить по окрестностям и больше нырять с подводной фотокамерой. Так что большую часть дней Йен опять уезжал в город на заработки. Отношения у них, мне кажется, следуют за кругом природы: тоже стали покойнее и как-то проще. Замерев в неустойчивой точке где-то между клиентскими, дружескими, родственными и супружескими. Не склоняясь ни в одну из сторон. Зато теперь Аня часто сидела у нас дома, даже участвуя порой в хозяйственных делах. Ей понравилось ловить крабов сеткой-закидушкой и плести люстры и кашпо из мелких ракушек. А тетушка Маира, которая сидит в городе на рынке со всей продукцией деревни, говорила, именно эти вещи лучше всего раскупались туристами, так что я начала постепенно перенимать Анины модели. Кроме того, все равно приходилось говорить, будто их все плету я. Аню в деревне знали только как туристку из нашего гостевого домика, и слух о том, что она занимается какой-то работой, породил бы огромную волну пересудов. Аня же свои плетения работой не считала.

— Ты не представляешь, Ями, как хорошо и спокойно перебирать в пальцах эти разноцветные раковины и смотреть на волны.

Почему же не представляю? Очень даже представляю. Вот только не знала, что некоторым из шебутных белых тоже доступно такое состояние.

А еще, Аня, узнав о проходящей через наш дом трубе водопровода, уговорила меня купить стиральную машину. Дескать, "глупо было бы не использовать". Вообще-то не глупо. В деревне не случайно никто себе такого не ставит. Дорого. Даже не сама машина, а электричество, которое она кушает. Но я позволила себя уговорить. Почему? Перестав принимать таблетки еще в декабре, кажется, я добилась результата. Или правильнее сказать — Йен добился? Короче, у нас в семье ожидается пополнение. А впереди приезд этой художницы из Москвы, то есть стирка не только наших вещей, но и белья из домика. На эту тему я ничего не стала говорить Ане, просто согласилась "идти в ногу со временем" и обзавестись еще одним агрегатом, который установили на улице под навесом, рядком с ящиком-морозильником.

— Знаешь, Ями? У вас здесь очень красиво… — Аня сидит в плетеном кресле и перебирает мелкие ракушки в горсти. Я киваю.

— … но я только сейчас поняла — у нас, в тундре, тоже красиво. Особенно на рассвете, когда пятна белого ягеля кажутся розовыми.

— Скучаешь?

— Пожалуй, да.

— Ты скоро будешь у себя в тундре. Или хочешь уехать раньше?

— Раньше? Нет. Но и буду не скоро. Теперь уж не знаю когда.

— Почему?

— Понимаешь, я… получилась беременна, — удивленно так говорит.

— В смысле? Не поняла слова.

— У меня ребенок от Йена будет.

— Вот как? — Говорю, только чтобы что-нибудь сказать. А мысли в голове крутятся вихрем и ни одной умной. — И давно?

— Не знаю, возможно, еще с первого раза.

— Ты не предохранялась?

— Нет, как-то не подумала об этом.

Эх ты, Ями. "Старшая сестричка". А сама почему не подумала? Была уверена, раз таблетки европейские, то все белые должны лучше меня про них знать. Но Аня-то была девушкой… Очень хотелось постучать лбом об стенку. А потом холодными мурашками накатило понимание ситуации. Если Аня получила ребенка в начале января, он будет старше моего. Первый ребенок Йена. А сам Йен — тоже старший в семье. То есть, если у Ани мальчик, он, ни много ни мало — наследник рода. И она хочет уехать с ним куда-то в другую страну? Ой-и-и-и… Да мне духи предков никогда такого не простят! Прикрываю глаза. Спокойно, спокойно, дышать глубоко и медленно. Ничего еще не случилось, Аня пока не уезжает, есть время что-нибудь придумать. Медленно выдыхаю.

— И как это связано с тем, что ты не увидишь тундры?

— Просто. Этим летом я в экспедицию не еду, сижу в городе у родителей. Поскольку буду ходить с животом.

— А родители?

Аня пожимает плечами.

— Сперва отругают, что вот так, без мужа нагуляла. На самом деле будут довольны. Сами мне не раз говорили, достойных мужиков нынче нет. Ну и…

— То есть с родителями будет все хорошо?

— Думаю, да.

— Значит, ты сможешь поехать в свою экспедицию на будущий год.

— Нет. На будущий год мне надо будет кормить. И потом еще дома с ним быть лет до трех. Родители работают, значит, сидеть мне. А потом, через четыре года перерыва, кто меня в экспедицию возьмет?

— И ты потеряешь такую денежную работу, да еще которая тебе нравится? Так не хорошо.

— Угу. Потому раньше у меня и мысли не было заводить малыша. Но этот — Йена. Я последние дни думала и решила оставить. Так что о тундре теперь останется только скучать.

И тут меня понесло:

— Кажется, знаю, что делать. У меня ведь тоже ожидается, — кладу руку на живот.

— Ты? Тоже? Ну Йен постарался.

— Ага. Только я недавно. Так вот, привози нам своего следующей зимой. На двоих-то у меня молока должно хватить. И тогда сможешь поехать в свою экспедицию.

— А ты… будешь кормить чужого ребенка?

— Какой же он чужой, если он из нашего рода?

— Из вашего… или из нашего? Я-то тогда тут каким боком оказываюсь? Я тебе кто?

— Это тебе решать, кто ты нам. Пока ты мне кажешься… сестрой.

Аня надолго задумалась. Уставилась в никуда. Улыбнулась:

— Спасибо. Ты знаешь, я в детстве сильно жалела, что у меня нет ни братьев, ни сестер.

— Совсем нет? Почему?

— Ну, у нас так часто. Там, в городе, неудобно с детьми. Я бы, подумав, наверное, и не стала бы заводить своего вообще. Но раз уж случилось, пусть предки радуются.

Еще того не легче. Так у нее… ветвь рода прерывается? Ой-е… Тогда ее родители имеют больше прав на этого ребенка. А я хотела просто, чтобы детеныш считал своим домом наш, здешний. Провести обряд посвящения духам предков, и все. А так? Ладно, решения существуют. Слияние родов, в конце концов. Правда, это уже свадьба. А, неважно, что-нибудь придумаем. Главное, чтобы Аня не потерялась там, в своей Сайберии, приехала с дитем на будущий год. А для этого нужно побольше зацепок. Ее работа и тундра — хорошо, но мало.

— Аня, а почему неудобно? У вас же все богатые. Игрушки детям там всякие. Красивые. Я в кино видела.

— Ф-ф… игрушки. — Аня показывает на раскрытой ладони цветные ракушки. — Я, когда свое детство вспоминаю, помню, как мы в дикарей играли. И что старая трансформаторная будка — это скала, а фонарь — кокосовая пальма. Понимаешь? Нет, ты не понимаешь. Мы тогда еще бегали везде, а сейчас… У подруг дети, они сидят по домам взаперти, возятся с этими, как ты сказала, "красивыми игрушками", а на улицу ходят с мамой за ручку. Мне они кукол напоминают. Порою жутковато становится. Живые, не живые… А у вас тут дети играют везде. Без игрушек, да, и вот эти ракушки собирают и тебе за мелкую денежку приносят. Но это все равно детство. Я хочу, чтобы у моего ребенка детство было, так что, может, и поймаю тебя на обещании.