Ольгу по существу мучили только два вопроса — импотентность полиции и почему муж не вмешался в ситуацию. Сам же сказал, что мог спасти, но не спас. Она не выдержала и заговорила с упреком:

— Илья, как же ты мог так поступить? Почему не предотвратил жестокое убийство?

Илья сразу ничего не ответил. Он прошелся по гостиной в задумчивости, сел напротив жены.

— Вот так у нас и возникают разные помыслы-домыслы. Хорошо, что ты не журналист, а то эти «философы» могли бы меня косвенно, а позже, не стесняясь, обвинить в прямом убийстве. С них станется… если совести нет. У всех людей совесть есть или нет, а у этих она сенсацией заменяется. Если бы да кабы — слышала о таких выражениях? Кабы ты была в морге в тот момент, то явно бы спросила у ментов: почему они левую половину не осматривают? Тогда ментам даже тупая тупизна не помогла бы, пришлось бы плакат отодвигать и входить. Это я сейчас понимаю, что не найти живых людей на сотне квадратов маленького морга могли только профессионалы, которым мерещились тайные кнопки и скрытые люки. Любые пропитые напрочь мозги поняли бы, что вошли в середину здания и искать необходимо не только справа, но и слева. Полиция знала о месте и дате предстоящего убийства. Мне надо было выехать вместе с ними? Да возьми они с собой любого бомжа — он бы враз нашел им операционную. Да, я мог предотвратить убийство и не поехал с полицейскими на место происшествия. И в следующий раз не поеду. Закон и справедливость, Оля, это далеко не одно и тоже.

— Ты это к чему сейчас?

— Я это к тому, что ты уже поняла — в области действует хорошо законспирированная преступная группа. Похищает, насилует, убивает. Но по закону все чисто: нет заявлений — нет преступлений. Это справедливо? Идем дальше — у полиции есть водители, санитар, директор одного из детских домов, притоны. Но, естественно, что им никто и ничего не расскажет. И по закону преступление не будет раскрыто. Это справедливо? Но я же не полицейский и не следственный комитет, чтобы протоколы допросов писать, в которых преступники во всем признаются. Тем более, что у них даже уголовного дела нет. А если я накажу преступников сам, то это будет не по закону. И что мне посоветует народная нравственность в твоем лице? — Илья в упор смотрел на свою жену.

— Ты знаешь кто совершает эти преступления? — задала серьезный вопрос Ольга.

— Конечно, знаю. Но мои знания к уголовному делу не подошьешь, тем более, что его самого еще нет. Полиции и следствию нужны факты. Причем не голые факты, а факты, добытые законным путем. Часто адвокаты разваливают уголовные дела потому, что, например, опер допросил подозреваемого без отдельного поручения следователя, что-то изъял без понятых и так далее. Что сейчас делает полиция по раскрытию этого преступления, как ты считаешь, Оля?

— Ну, наверное, ищут пропавших в притонах.

— Ищут пропавших в притонах, — усмехнулся Илья, — никого они не ищут и ничего не делают. У них нет заявлений, а нет заявлений — нет преступлений. Ты тоже не оставила им ничего в письменном виде. Однако, они обязаны документировать устное заявление, но зачем портить статистику — не нашли врачей-нелюдей и покрыли твой рассказ забвением.

— Но что делать-то, Илья?! Там же людей заставляют заниматься проституцией, убивают, расчленяя на органы. Кошмар, а полиция бездействует, что дальше делать?

— Что делать? — задумавшись произнес Илья, — мы с тобой поедем в Италию, посмотрим римские достопримечательности. Завтра же и полетим, надеюсь, что билеты будут.

— Как ты можешь отдыхать, — чуть не со слезами упрекнула его жена, — там люди гибнут…

— Вот мы и освободим их, — улыбнулся Илья, — а чтобы на нас не подумали — мы с тобой уедем. Пусть сами кашу расхлебывают, собирайся в дорогу.

Николай Николаевич понимал прекрасно, что Ольга и Илья Громовы уехали за границу ненадолго — на недельку, в крайнем случае на две. За это время необходимо разобраться в своем хозяйстве, экстренно принять действенные меры по его защите. Генерал Пиорский слил всю информацию, рассказанную Ольгой Громовой, и еще возмущался, что она не сообщила никакой конкретики, одни общие фразы. Какая еще необходима конкретика, когда разжевано всё?

Придурок, таких в конторе не держат, а он в ней и не служил. Не реализовал полученную информацию и вдобавок разгласил ее. Пусть не на улице, а старшим братьям, но все равно же разболтал. Подобных в определенные годы расстреливали без суда. Николай Николаевич его бы и сейчас расстрелял не только за содеянное, но и за то, что он приказал прекратить проверку полученного сообщения. Он презирал Пиорского как человека и как сотрудника полиции. Враг, которого уважать не за что…

Презрение — презрением, а полицейский генерал вовремя поведал об Ольге Громовой. Николай Николаевич серьезно обеспокоился появлением опергруппы и омоновцев в морге и был ошеломлен тупостью сотрудников. Не найти операционную в малюсеньком морге — это надо суметь, это невероятно, но очевидно, это нонсенс. Да — оборудование и место потеряны, но это ничто в сравнении с возможными последствиями.

Неприятности начались с исчезновением Ани Самойловой. Николай Николаевич проморгал тогда интерес к девочке одного из восточных шейхов. Он увидел ее на соревнованиях и пожелал иметь юную спортсменку в своем гареме. Непонятным образом Аню и двух похитителей задержали при переходе границы. Что могла рассказать Самойлова? Она не видела и не знала ничего, кроме этих двух задержанных, которые молчали. Теперь и не скажут ничего — скончались в камере от сердечного приступа. Директоршу тогда могли допросить с пристрастием, и она поплыла бы, раскололась по-другому поводу, не связанному с Аней Самойловой. Именно Гришаева поставляла выросших детдомовских детей для преступного бизнеса и получала при этом совсем неплохие денежки. Но Бог миловал, уголовное дело прекратили за смертью подозреваемых. Все обошлось и внезапно новый удар — не удавшийся захват в морге.

Николай Николаевич понимал, что где-то протекло в его криминальном хозяйстве. И протекло не в полицию, а к Илье Громову. Ольгу он не воспринимал никак, она сама собой ничего из себя не представляла и действовала по указанию мужа. В этом он был уверен на все сто. Почему именно к Громову? Может потому, что его жена зарегистрировала фонд «Содействие» и собирается общаться с детскими домами? А может потому, что многие не доверяли полиции? Все может быть, решил Николай Николаевич, но в начале необходимо установить источник утечки информации.

Он размышлял, словно решая школьную задачку. Что дано, что сообщил источник? Раскрыл общую схему, список исчезнувших сирот, назвал ряд лиц организации, места содержания похищенных и дату операции. Источник не знал конкретики о врачебной бригаде, фамилий не было в представленном списке и это существенно сужало поиск. Именно этим объемом информации могли обладать охранники тетки. Зная, что тетка никогда не передвигается одна, он вызвал ее к себе. Но, естественно, не в управление ФСБ области, где он являлся полковником, а в один из производственных небольших офисов, оформленных на подставных лиц. Тетка считала его богатым бизнесменом и никак не связывала с правоохранительными органами.

Тетку и двух прибывших с ней охранников развели по разным помещениям. Разговор по душам не получился, меры устрашения третьей степени и введенная сыворотка правды результатов не дали. Николай Николаевич понял, что не тетка и ее охранники слили информацию. Но обратной дороги нет, изуродованные на допросе тела пришлось умертвить окончательно и прикопать в лесочке. Оборотень в погонах недоумевал — кто мог сдать информацию Громову? Только тетка и ее охранники знали перечень похищенных из детских домов, только они имели сведения о притонах и знали о морге. Знал, конечно, он сам и его двое подручных оперов из конторы. Но их кровавые руки вырвали бы собственный язык и ничего не сказали. Явка с повинной и чистосердечное признание не спасет их от пожизненного срока.