Часть 1. Ковчег

1

До вчерашнего дня я был счастливым человеком. Никогда не думал, что пойму это, только когда станет поздно.

Горечь, боль, страх, сожаление — я помнил все слова, но ничего не испытывал. Словно меня заморозили изнутри. Несколько раз за последние сутки я даже думал, что, наверное, уже умер, и у меня такой странный личный ад.

— Я был пьян, — твердил я как Устав, хотя, разумеется, жалкое оправдание ничего не могло исправить. И те, кто напротив, ожидаемо ни на йоту не изменили выражения лиц. Я знал, но остановиться не мог. — Я был пьян и ничего не помню.

Майер бесстрастно заносил сказанное в журнал и ни разу не посмотрел на меня. Да никто из них не смотрел — незачем, все было понятно с самого начала. Даже отец… нет, даже Адмирал, молчавший во главе стола, не поднимал взгляда. Наконец встал Паскаль, и у меня защипало в глазах. Еще вчера я мечтал попасть в его отряд, еще вчера у меня был вполне реальный шанс: и сам Блейд выделял меня из студентов Школы, и оте… Адмирал обещал рекомендовать. Еще вчера…

Пришлось отвернуться. И слушать, глядя на расплывающуюся в глазах перегородку.

— Аденор Раду, вы признаны виновным в убийстве офицера Базиля Перкса и единогласным постановлением военного трибунала приговариваетесь к высылке на нижние ярусы. Покинуть пределы Полиса вы обязаны в течение двенадцати часов. Если через данное время вы будете обнаружены на территории, подвластной Военному совету, охранники получат приказ стрелять на поражение. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

И, словно подчеркивая сказанное, загудела полуденная рында, отсекая мое благополучное «вчера» от неизведанного «завтра».

Из камеры меня выпустили, не вернув ни оружия, ни ремня. Свет дневных ламп ударил по глазам, я зажмурился, постоял, впитывая их тепло, и услышал топот.

Для выхода я выбрал самое неудачное время — моя группа как раз направлялась на стрельбище. Они прошли мимо, чеканя шаг, — подтянутые, аккуратные, с сосредоточенным выражением лиц, — и никто не повернул головы в мою сторону. Немудрено — ни один не хотел запачкаться сочувствием ко мне. Да ни один и не сочувствовал. Такого не могло случиться с ними. Они не могли стоять здесь в расхристанной форме, с полуоторванным воротничком, срезанным аксельбантом и без нашивок, в обвисших штанах. Потому что принадлежали к элите. Они были первыми сыновьями первых лиц Корабля, их будущее было строго определено, безоблачно и блестяще. А мое стремительно и безвозвратно катилось в черную дыру.

Разумеется, меня сопровождали. С двумя охранниками за спиной я дошел до своего флата. По привычке, наверное, потому что собирать тут было нечего — мне ничего здесь не принадлежало. Я посидел на лежанке, упершись взглядом в полку с учебными кристаллами, и понял, что больше не могу. Встал и вышел, не запирая дверей — к чему? Запись в дактозамке все равно сменят, когда поселят нового жильца, а посягать на казенное имущество неудачника никто не станет.

Коридор был пуст — в Школе еще продолжались занятия. Мои молчаливые сопровождающие ожидали на выходе, прислонившись к косякам. Излучатели покоились в кобурах на бедрах, хищно подмигивая бликами на рукоятях. И будут покоиться там еще чуть больше трех склянок, после чего получат право вынырнуть оттуда и впиться жадными огненными языками в человеческое тело. Мое тело…

Меня передернуло, и я двинулся прочь с территории Школы. Оставалось еще три места, которые я собирался посетить напоследок.

Мари мне даже не открыла — коммуникатор отозвался страстными вздохами и вскриками, и, услышав мой голос, она только простонала: «Уходи!».

Что ж, во всяком случае, я попытался попрощаться. Но сестру никогда особо не волновали мои дела, даже когда я был в порядке, а уж теперь… Разумеется, любовные развлечения новой обитательницы элитного этажа Скайпола не в пример важнее моей никчемной жизни.

Лифт доставил меня на средний ярус Полиса. Охранники спустились в соседнем, даже во исполнение служебного долга побрезговав ехать в одной кабине со мной. Каменные лица, черная форма без единой складки — воплощение порядка и благонадежности. А я ведь тоже вчера был воплощением — благополучия, силы, успешности… В бездну такие мысли!..

Мама не встала с кровати, виновато улыбнулась:

— Опять спина, Норик.

И я, размотав сиреневую шаль, привычно положил руки ей на поясницу, гладил и легонько мял до тех пор, пока она не вздохнула свободно:

— Ох! Спасибо, сынок. У тебя волшебные руки.

Я посмотрел на свои руки — смуглые, с длинными пальцами и коротко обрезанными ногтями. Удивительно — сегодняшние руки убийцы ничем не отличались от вчерашних рук образцового курсанта.

Мама накинула халат на розовое кружево рубашки, взяла мою ладонь в свои:

— Прости, — помолчав, произнесла она, — я ничем не могу помочь, ты же знаешь.

Знаю, мама. Знаю даже больше — именно я виноват в том, что тебя быстро и бесшумно переселили с элитного этажа Скайпола в Полис.

Ты потеряла не только сына, способного унять боли в спине, но и влиятельных любовников, могущих поддержать тебя в трудную минуту. Больше чем уверен — ни одного из них ты здесь не увидишь. Твой нынешний удел — обслуживать грубоватых и не слишком выбирающих выражения техников, которым, по большому счету, все равно, какого пола партнер. Да и флат у тебя теперь… я тоскливо окинул взглядом голые стены и минимум самой простой мебели. Не сравнить с нашим в Скайполе. Комнаты всего две, в спальне Криса вообще поместились только кровать, стол и стул. От былой роскоши не осталось ничего — ни украшений, ни маминых великолепных нарядов. Конечно, она и так самая красивая на Корабле, но…

— За меня не волнуйся, — мама ласково взъерошила мне волосы, — рано или поздно это должно было случиться — годы берут свое. Мое время кончилось, началось время Мари… С десяток лет пробуду тут, а потом наступит время перейти в няньки. Я не пропаду. И у Криса все наладится — на будущий год он уже не будет жить в Полисе, и родство с тобой ему забудут. Сейчас ты должен заботиться о себе.

— Мам, а, может… может, мне пропустить срок? — отчаянно спросил я, словно в пропасть шагнул. — Остаться после полуночной рынды? Я же все равно умру там, внизу. Меня пришибут тут же, едва я ступлю на нижние уровни — вряд ли в Дубадаме рады лишним ртам.

У мамы странные глаза — как и у меня. Но если про свои я не могу ничего сказать точно, то ее умеют менять цвет — от почти голубого до практически черного. И вот сейчас они как раз налились темнотой, словно лампы над озерной водой переключили в режим третьих послеполуденных склянок.

— Аденор, я растила тебя семнадцать лет. Ты был моим первенцем, долгожданным ребенком — сам знаешь, меня считали бесплодной, и вопрос о моем переселении в Полис уже был решен, когда лекарь обнаружил беременность. Твое рождение позволило мне не просто задержаться в Скайполе: ты похож на Адмирала, как его отражение лет тридцать назад, он относился к тебе как к сыну, а из-за тебя благоволил и ко мне. Мне хочется верить, что ты похож на отца не только внешне, Аденор. Если тебе суждено погибнуть вне Полиса — ты погибнешь, но сделаешь это с честью, а не встанешь добровольно под излучатель. Не доставляй никому такого удовольствия, Аденор.

— Мама, я убил человека. Я заслужил смерть.

— Перкс был… недостойным офицером. Ему не следовало тебя злить.

Не следовало, это правда. И ведь я его предупреждал не единожды, но он никогда не воспринимал меня всерьез. Или, напротив, специально действовал на нервы, чтобы в конце концов станцевать на моих костях?.. Да только глобально просчитался — в утилизатор, и вовсе не в переносном смысле, отправился он. Хотя вот танцевать меня как-то не тянет…

— Мам, а Крис? Я его не видел с… ну, с момента встречи с Перксом. Он в порядке?

— В порядке, но очень переживает — вчера даже плакал, думал, я не слышу…