Менеджеры убеждены, что в международном бизнесе не обойтись без знания теории и практики паракинесики. В Японии, например, продавщицы изучают программу школы гейш, где неречевой контекст общения считают важнейшим средством для достижения взаимопонимания. Английские специалисты Дж. Ниренберг и Г. Калеро написали популярное во всём мире пособие для деловых людей под выразительным названием «Читать человека – как книгу». Здесь изложены основы боди ленгвидж – языка жестов, мимики и телодвижений человека. Австралийский предприниматель и учёный Аллен Пиз выпустил книгу «Язык телодвижений», которая в США с 1961 по 1991 гг. переиздавалась 14 раз общим тиражом свыше миллиона экземпляров. Русский – двадцать седьмой язык, на который она переведена [Пиз 1993]. Книга задумывалась как пособие агентам по продаже товаров, менеджерам, руководителям предприятий. Однако она заинтересовала преподавателей, следователей, врачей, журналистов. Внимательно читают её психологи и искусствоведы.

«Из жестов всех составить алфавит и научиться понимать все мысли» (Шекспир В. Тит Андроник) – мечтал великий драматург. Американский психолог Р. Бёрдвистл попытался выделить кин – мельчайшую единицу движения, аналогичную букве. Таких кинов учёный насчитал около 60. Известны и другие попытки поиска «алфавитажестов», однако ряд психологов настроен скептически. По их мнению, создать код, «словарь», дискретный «алфавит» невербальной коммуникации невозможно, поскольку поиск алфавита есть проявление лингвоцентризма – стремления изучать любые виды коммуникации по образу и подобию языка человеческой речи. Невербальная коммуникация – проявление смысловой сферы личности. Она представляет канал передачи личностных смыслов [Файгенберг, Асмолов 1989].

Вернемся ко времени рождения языка. Пантомима-сооб-щение сопровождалась рефлекторным «озвучиванием», звуки закреплялись за вычленяемыми элементами пантомимы и способствовали редукции ослабленной пантомимы. Постепенно звук стал основным средством передачи смыслов и превратился в самостоятельный коммуникативный знак. Предполагают, что первые звуковые комплексы («слова») рождающегося языка были мотивированными – это так называемая первичная (примарная) мотивированность первых слов. Идея звуковой изобразительности человеческого языка в период его становления основывается на несомненном факте, поскольку звуки речи обладают ассоциативным значением. Поэты давно уже обратили внимание на устойчивые ассоциации смыслов с теми или иными звуками речи («Звучанием корней живут слова», – заметил Гёте). «Слово любила «бемоль», такое лиловое и прохладное и немножко граненое, как Балерины флаконы, и рифмовавшееся во мне с «желтофиолью»… И «диез», такое прямое и резкое, как мой собственный нос в зеркале» (М. Цветаева. Сочинения. – М., 1980. Т. 2. С. 102). Французский поэт Стефан Малларме жаловался на то, что французским словам jour «день» и пий «ночь» свойственно фонетическое значение, обратное присущему им смыслу. По Малларме, слово ombre «тень» и в самом деле является тенистым, a tenebres «мрак» (с его высокими гласными) не предполагает темноты [Якобсон 1983: 114]. Механизм, который помогает переводить стимулы из одной сенсорной модальности в другую, назвали синестезией [Воронин 1982]. Философы Древней Греции, споря о природе связи слова и вещи, отмечали, что звук [R] чаще всего встречается в словах со значением движения, [I] выражает всё тонкое, [L] – гладкое, скользящее.

Проделаем нехитрый эксперимент. Два предмета, различающиеся размером, закодируем «словами» чинг и чанг. На вопрос, каким «словом» обозначен меньший предмет, участники эксперимента единодушно выбирают звукокомплекс чинг. Звук [и] у них устойчиво ассоциируется с малым размером. Данные массовых экспериментов, кажется, однозначно говорят, что гласные звуки связаны с идеей величины. Устойчивые связи звуков речи с ощущениями и представлениями в современной лингвистике получили название звукового символизма, или фоносемантики [Журавлёв 1981; Воронин 1982].

Фоносемантике предстоит проверить предположение, что в мозгу человека существует таблица цветов, по крайней мере типологически подобная таблице звуковых частот, которая тоже должна там быть [Леви-Строс 1985: 87]. Специалисты установили, что хроматическая цветовая гамма связана с гласными звуками, а потому они – цветные. Согласные звуки – чёрно-белые, одни – тёмные (губн. П, Б, М), другие – светлее (зубн. С, 3, Ц).

Интересно наблюдение писателя В. Набокова над собственным цветовым слухом: «…Я наделен в редкой мере так называемой autition coloree – цветовым слухом… Не знаю, впрочем, правильно ли тут говорить о «слухе»: цветовое ощущение создаётся, по-моему, осязательным, губным, чуть ли не вкусовым чутьём. Чтобы основательно определить окраску буквы, я должен букву просмаковать, дать ей набухнуть или излучиться во рту, пока воображаю её зрительный узор. Чрезвычайно сложный вопрос, как и почему малейшее несовпадение между русскоязычными начертаниями единозвучной буквы меняет и цветовое впечатление от неё…» (Набоков В. Другие берега).

Мнение английского поэта А. Попа («Звук должен быть откликом смысла») языковед Р. Якобсон подкрепил обширным списком английских слов, в которых звуковая изобразительность, сближающая знаменательные слова со звукоподражательными словами, очевидна: bash «ударять», mash «разваливать», smash «разбивать вдребезги», crash «рушиться с грохотом», dash «швырнуть», lash «хлестнуть», hash «рубить», rash «бросаться», brash «ломать», clash «сталкивать», trash «отбросы», plash «плескаться» splash «брызгать», flash «мелькать» [Якобсон 1983: 112]. Согласно выводам А.М. Газова-Гинзбурга, из 181 случая глагольных корней, признаваемых исконно общесемитскими, 115 конкретно объясняются как изобразительные, относительно 26 предполагается то же [Газов-Гинзбург 1965].

Полагают, что звукосимволизм и звукоподражание характерны для слов с определенным предметно-логическим содержанием. Выделено 16 основных групп слов, наделённых звукоизобразительными свойствами. Наибольшей фонетической мотивированностью обладают слова со значением звучания, движения, размера, расстояния, положительных качеств и свойств, явлений природы. Наименьшей фонетической мотивированностью характеризуются слова, обозначающие свет, цвет, состояния человека и предметов. Поскольку мотивированность слова связана с его экспрессивностью, звуковой символизм характерен в основном для слов нелитературной лексики. У таких слов ярко выражено коннотативное значение [Левицкий 1994: 29].

Проводилось специальное исследование того, как в английском и литовском языках обозначаются голоса птиц, как человек воспринимает и отображает всё многообразие окружающих его звучаний, какие звучания и по какому принципу получают обозначение в языке. Таких слов немало, это ономатопы – лексемы, обозначающие различные звуки [Рузин 1993].

Замечено, что в разных языках одно и то же звучание передаётся сходным, хотя и не идентичным набором фонем. По мнению В.В. Левицкого, в основе фонетической мотивированности лежит структурное, а не материальное сходство звучания и значения. Например, в фонетической структуре немецкого слова Zickzack краткий верхний [i] противостоит краткому нижнему [а], находясь в одинаковом окружении, эти звуки символизируют «резко изломанную линию» [Левицкий 1994: 27].

Высказана гипотеза, согласно которой проторечь предков человека, основанная только на вокализме (гласных звуках), не могла быть средством фиксации и актуализации знаний. Появление согласных – скачок в эволюции языка как средства познания. Согласные связаны с развитием левого (языкового и логического) полушария [Вопросы языкознания. 1993: № 3: 142].

В современной лингвистике разграничивают «фонетическую мотивированность» как соответствие звучания слова его обычной семантике и «фонетическое значение» (понятие и термин А. П. Журавлёва) как суммарную оценку символических значений звуков, которые входят в состав звуковой оболочки слова.