- У нас праздник, - ответил старик. - День плодородия. Сегодня мы приносим жертвы богине, и не можем совершать сделок. Если хотите, останьтесь, и почтите с нами богиню плодородия. Мы будем веселиться до утра. А о делах поговорим завтра.

   Толстяк кинул взгляд на повозку, где была его добыча. Связанные люди уныло сидели, повесив головы. На площади тем временем уже установили длинный стол, возле которого суетились женщины в праздничных одеждах. У столба блеяли жертвенные бараны. Несколько молодых мужчин тащили бурдюки с вином.

   - Мы останемся, чтобы почтить богиню, - сказал толстяк. - Наша добыча не протухнет.

   Он засмеялся, хлопая себя по упитанным бокам. Его зычный смех прокатился по площади, и с крыши ближайшего дома вспорхнули испуганные птицы.

   - Это он, Громкоголос, - шепнул Ромке на ухо Толстопуп.

   - Где мой брат?

   - Не знаю.

   Толстяк в сопровождении старика в волчьей шкуре и нескольких седобородых мужчин прошли к столу и уселись, заняв почётную середину.

   - Нужно узнать, куда увели Рэма, - тихо сказал Ромка, оглядывая площадь.

   Где праздник, там выпивка. Где вино, там пьяные. А есть где пьяное веселье, там всё может случиться.

   Им отвели место на самом краю площадки. Ромка, остерегаясь смотреть в лицо Громкоголосу, надвинул шлем на самые глаза, и тихо сидел над листком, где лежал кусок мяса, сыр, ломоть лепёшки и неизменные оливки. Если этот жирный хозяйский прихвостень запомнил Рэма в лицо, весь план может пойти насмарку.

   Над площадью пронёсся дребезжащий, унылый звон, и Ромка поднял голову. На большой плоский камень, что лежал посредине утоптанной площадки, взобрался человек в потёртой простынке, которую местные жители считали одеждой. Уселся на складной стул, который ему заботливо поднёс какой-то мальчишка, и провёл пальцами по струнам кифары.

   - Сейчас нас порадует своим искусством сам великолепный Газелий, любимец муз и знаток поэзии! - объявил старик в волчьей шкуре, и зрители приветственно завопили.

   - Напоминаем, что победителю состязания певцов, которое состоится на нашем празднике, будет вручен жирный баран! Тот же, кто победит в состязании самого Газелия, великолепного поэта и философа, будет увенчан венком из листьев нашего священного лавра и получит лучшую козу! Кроме того, он сможет купить у нас рабов по самой выгодной цене!

   Толстяк Грокоголос хлопнул ладонью по столу и гаркнул на всю площадь:

   - Мы тоже примем участие в благородном состязании! От себя добавлю, что тому, кто победит, я лично отдам своего лучшего раба!

   - Мы рады твоему участию, Громкоголос, - ответил старик в волчьей шкуре, подняв руку, и шум на площади немного утих. - Прошу тебя вывести сюда свой приз, чтобы участники состязания могли увидеть, за что им предстоит бороться.

   - Я отправил его под охраной в город, - ухмыльнулся толстяк. - Но могу описать его вам. Это молодой, здоровый парень, красивый и сильный. У него белая, гладкая кожа и целы все зубы. Он стоит хороших денег.

   - Мы верим тебе, Громкоголос, - с сомнением ответил старик. - Но покупать кота в мешке...

   - Вы тоже обещали выгодную цену, - со смехом ответил толстяк. - Но мне её пока не назвали!

   - Да будет так, - согласился старик, и отступил в сторону.

   Человек на камне посреди площади опять провёл по струнам кифары. Стало тихо. Зрители вытянули шеи и затаили дыхание, слушая, как местный бард напевает под звон струн. Роман взял за руку Толстопупа и оттащил его в сторонку:

   - Где здесь можно достать грецкие орехи?

   - Какие орехи? - изумился Толстопуп.

   - У которых ядра похожи на мозги, - нетерпеливо зашептал Ромка. - Их соком можно окрасить кожу в смуглый цвет. Ты видишь, у меня лицо светлое по сравнению с остальными. Если я вылезу на камень, и Громкоголос меня узнает...

   - А, эти орехи. Ты что, хочешь петь?

   - Я хочу выиграть своего брата. Толстяк сам отдаст его мне!

   - Ты не сможешь выиграть, - усомнился дядька. - Здесь сам Газелий.

   - Попытка не пытка, - прошипел Ромка. - Неси краску для лица. Я буду петь.

   Глава 21

   - Смертные жёны, для вас пример указуют богини:

   Не отвечайте же "нет" жадным желаньям мужским!

   Страшно обмана? Зачем? Все ваше останется с вами:

   Не убывает оно, сколько его ни бери.

   Сточится сталь сошника, обкатаются камни о камни,

   Но не иссякнет одно - то, чем дается любовь.

   Разве кто запретит огню от огня зажигаться

   Или возьмет под замок воду в пучинах морей?

   Так почему же твердит красавица другу: "Не надо"?

   Надо ли воду жалеть, ежели вдоволь воды?

   Я не к тому ведь зову, чтобы всем уступать без разбора,

   Я лишь твержу: не скупись! Твой безубыточен дар... *

   Одобрительный крик прокатился по площади, зрители засвистели, затопали ногами. Толстяк Громкоголос вытер пот со лба и широко улыбнулся, показав кривые зубы. Его соперники - Газелий и ещё несколько мужчин с кифарами и флейтами, - нехотя похлопали. Лица соперников выражали уныние.

   - Громкоголос, как всегда, неподражаем! - объявил старик в волчьей шкуре. - Найдётся ли певец, кроме великолепного Газелия, способный бросить ему вызов?

   - Ну как, получилось? - Ромка торопливо размазал по лицу остатки краски.

   Толстопуп одобрительно кивнул:

   - Теперь тебя родная мать не узнает.

   - Если больше нет желающих взойти на священный камень, и спеть в честь богини, наши судьи приступят к обсуждению участников! - старик указал на скамью, где сидел седой, подслеповатый старичок. По обе стороны от старичка сидели двое поэтов помоложе, в белых простынках и с тщательно расчёсанными бородами.

   - Есть желающий! - крикнул Роман. - Я буду петь.

   - Как твоё имя, юноша? - спросил старик.

   - Меня зовут Ром. Я прибыл издалека, и хочу померяться силами с местными певцами, - громко ответил Ромка.

   Он взобрался на камень. Вот и пригодилась кифара убитого разбойника, отца Козочки. Ромка уселся на складной стул и поставил кифару на колени. Провёл пальцами по струнам.

   - Выступает гость от далёкого племени черноногов, славный поэт Ром! - торжественно объявил старик в манере бывалого конферансье.

   Гадая, почему старик обозвал его членом племени черноногих, Ромка взял первый аккорд.

   - Эней был парубок задорный

И хлопец -- хоть куда казак,

И в мордобитии проворный,

И выпить тоже не дурак.

Когда ж пиндосы, взявши Трою,

Её свели на кучу гною,

Эней с войсками тягу дал:

Собравши сотни три троянцев,

Отборных гопников-поганцев,

Куда глаза глядят, удрал.

   Зрители радостно зашумели, женщины захихикали, но тут же смолкли под строгим взглядом старика в волчьей шкуре. Ромка наконец поймал мелодию, и склонился над кифарой:

   - "Да я его прикончу, гада! --

Вскричал растроганный Эол,

-- Да вот помощников мне надо,

А от меня весь штат ушёл:

Борей страдает от похмелья,

А Нот уехал на веселье --

У нимф сейчас корпоратив;

Зефир отправился туда же,

А Эвр валяется на пляже:

Я распустил весь коллектив!"

   Поэты на скамье судей зашептались. Старик-распорядитель в волчьей шкуре покачал головой и ухмыльнулся в бороду.

   - Всю ночь отчаянно страдая,

Дидона бродит по двору.

Судьбину больше не гадая,

Решает вверить жизнь костру.

Схватив каминное кресало

И для растопки два журнала,

Она идёт на задний двор,

Идёт полночною порою

Средь карфагенского покоя --

Себе свершает приговор.

   Ромка увидел краем глаза, как багровеет лицо толстяка. Газелий, стоя рядом с Громкоголосом, накручивал на палец кончик бороды и отбивал ногой такт.

   - Одежду царскую сняла,

В костёр одежду положила

Поверх неё сама легла;

До неба тотчас пламя встало,