Мика вздохнула.

— Я ничего не знаю, честно. Просто в воздухе всякое витало. Но кто ж знал, что это будет… гадство такое! — она бросила взгляд на испачканные туфли и сразу же отвернулась.

Синди кивнул, отпуская руку девушки и стараясь не смотреть ни на пятна, ни на отяжелевшие повязки. Тут в коридоре послышались голоса, и через минуту один врач аккуратно промывал порезы, а второй вкалывал Синди успокоительное, хотя он вяло попытался возразить, что ему не нужно ничего подобного. Его возражения отмели, и Синди не стал настаивать. Ему хотелось только одного: добраться до дома и лечь. А лучше всего увидеть Фредди. Дом казался ему местом, где можно было оставить за порогом расставание с любовником, чьи-то подлые дела и запах лекарств.

Но чуда не произошло. Когда Синди, хромая, прошел в квартиру, усталость, боль и грусть никуда не делись. Дома было тихо и пусто, друзья еще не вернулись. «Где их носит?!» — подумал Синди, и вдруг понял, что со времени их встречи с Майком в кафе не прошло и суток, хотя по его ощущениям они разговаривали неделю назад. Значит, Фредди и остальные переночевали где-то у знакомых и разбежались по делам. Синди оставался в одиночестве.

Морщась, он прошел к встроенному шкафу и распахнул его. Коллекция крепких напитков, которые в этом доме не переводились, тускло поблескивала на свету. Синди достал одну из бутылок наугад, вытащил зубами пробку и приник к горлышку. Пойло оказалось достаточно крепким, он закашлялся и опустился на пол, оперся спиной на стену.

То ли напиток плохо сочетался с лекарствами, то ли просто был слишком крепким, но подействовало мгновенно. Синди почувствовал, как становится жарко, а при его попытке привстать комната ощутимо качнулась. Вместе с опьянением пришло и отчаяние. Синди вообще не слишком любил спиртное — фаза, в которую человек чувствует веселье и радость, выпив, проходила у него слишком быстро, а сейчас и вовсе не появилась, вместо нее пришла печаль. Только под действием игристых вин Синди мог веселиться дольше. В такие моменты он становился развратнее обычного, и Майк, обнаруживший это экспериментальным путем, не раз предлагал любовнику бокал шампанского…

Подумав о Майке, Синди шмыгнул носом. Отступившая было от злости, а потом от действия лекарств грусть вернулась. Но теперь он не испытывал ни гнева, ни даже раздражения, а только тихую печаль и покорность судьбе. Он не осуждал Майка. Теперь Синди казалось, что инженер был прав. Он, танцор в дешевом клубе, необразованный и вульгарный, не имел права находиться рядом с успешным, эрудированным, блестяще воспитанным человеком. Просто совпадение, что Майк не бросил его раньше. Так же, как Стив. Так же, как отказавшиеся от него родители. Он никому не подходил и никому не был нужен.

Разум Синди, еще не до конца притупленный алкоголем, вопил, что танцор сейчас начнет рыдать отвратительными пьяными слезами, что надо взять себя в руки, что у него есть друзья, которые любят его любым… Тщетно. Его захлестнули эмоции, волна одновременно жалости и отвращения к себе. Синди вздохнул и сделал еще два глотка из бутылки. Она вывалилась из руки, остатки пролились на пол. Синди решил, что вытрет лужу позже… если вообще будет что-то делать. Уверенность в том, что он не нужен и не будет нужен никому, крепла с каждой секундой, в то время как алкоголь все сильнее влиял на его сознание. Вместе с этим псевдо-знанием росло и желание прекратить эту жизнь как вещь бессмысленную. Синди, пошатываясь, поднялся на ноги и похромал на кухню. Нож он нашел не сразу, попутно свернув пару тарелок с грохотом, заставившим его болезненно поморщиться. В конце концов нож нашелся в раковине, Синди взял его, провел пальцем по лезвию, но решил, что некрасиво кончать с собой в кухне, рядом с раковиной с грязной посудой — опять никто не позаботился помыть — и трясущимся в припадке холодильником. Поэтому он потащился обратно, предпочтя раковине и холодильнику антураж из пустой бутылки и лужицы спиртного. Он сел на пол, крепко зажав в кулаке рукоять.

Нож украшал Тим в свободное время, и теперь на рукояти красовались два аккуратно нарисованных хищных глаза и белоснежный оскал какого-то зверя. С другой стороны шли изящные узоры, а к концу была приделана цветная кисть. Тим вообще любил возиться с подобными вещами, он часто занимал руки разными поделками. Этой он гордился и утверждал, что подобным образом украшали оружие какие-то древние народы. А теперь Синди хотел порезать этим ножом вены.

Он представил, как побледнеет Тим, узнав о смерти друга. Как сначала не поверит, даже сожмет кулаки и упрямо наклонит голову, как молодой бык, решивший забодать обманщика. Как потом узнает, что никто его не разыгрывает, и замолчит, и отвернется к окну, потому что парни не плачут и никто не должен видеть его слабости.

Синди представлял Джу, кусающую губы и какую-то постаревшую. Тинто, молча ее обнимающего. И наконец Фредди, в бессильной ярости топающую ногой и ругающую Синди Блэка на чем свет стоит, потому что он вот жил-жил, а потом помер, как дурак!

Синди шмыгнул носом, чувствуя прилив любви и жалости, но на сей раз не в свой адрес. И вот этого он пожелал своим друзьям? Решил им так подгадить, потому что один мужик в его жизни (ну, пусть даже не один) оказался мудаком?! Ну, нет уж. И сам он хорош — решил себя прикончить из-за идиота! Нет уж, не заслужил Майк такой чести, чтобы из-за него кто-то вены резал. Пусть он хоть сквозь землю проваливается — Синди плюнет и разотрет!

Синди еще раз посмотрел на нож в своей руке. Хотел было отбросить в сторону, но раздумал — зачем швырять хорошую вещь? Поэтому просто отложил его, а потом подумал и вообще вставил в бутылку лезвием вниз. Так ему показалось красивее.

Ногу противно саднило, и Синди с некоторым удивлением обнаружил, что, еще когда он ходил на кухню, один из порезов снова стал кровоточить, и теперь на полу тут и там виднелись небольшие следы. Рассудив, что раз уж он решил остаться жить, то стоит остановить кровь, Синди поднялся. Это ему удалось с куда большим трудом, чем в прошлый раз — пришлось схватиться за стену, чтобы не шататься так отчаянно. Алкоголь сыграл с ним дурную шутку — оставив сознание практически ясным, он довел Синди почти до потери контроля над телом. Дорога до аптечки заняла у него столько времени, что, будь он трезв, Синди за такой срок успел бы сбегать до супермаркета и вернуться. В конце концов, ему удалось кое-как перебинтовать небольшую ранку, после чего он рухнул на свой спальник, обессиленный, и заснул мертвым сном.

Пробуждение было ужасным. Голова раскалывалась, во рту было мерзко — Синди не знал, что будет, если жевать половую тряпку, но представлял ее вкус примерно так. Глаза открыть получилось не сразу, а когда это все же удалось, оказалось, что над ним склонилась Фредди, встрепанная и с таким выражением лица, какое у нее было в моменты ярости. В этих случаях лучше с ней было не спорить, а в идеале — вообще не разговаривать, покинув место военных действий, в которое Фредди могла превратить при желании любую обстановку. Памятуя об этом, Синди зажмурился, но его маневр не удался.

— Очнулся, — мрачно констатировала Фредди. — Жри!

Прямо у губ Синди появилась ложка с чем-то черным. Он послушно открыл рот и тут же закашлялся — в ложке оказался очень сухой порошок. Как по волшебству, в пальцах Синди материализовался стакан с водой, и парень жадно к нему припал.

— Отлично, — сказала Фредди, убедившись, что порошка и воды не осталось.

Синди не успел спросить, что хорошего в этой гадости. Он вскочил, как подброшенный пружиной, и помчался в туалет, где его вывернуло.

«Лучше бы я все-таки умер», — хмуро подумал он, возвращаясь через пятнадцать минут, щеголяя черными кругами под глазами и общим нездоровым видом. Фредди ждала посреди комнаты, скрестив руки на груди.

— Ну, — сказала она, окинув взглядом бледно-зеленого Синди, — а теперь, Блэк, изволь объясниться. Почему, придя домой, я обнаружила пол в крови и тебя, вылакавшего хрен знает сколько крепкой настойки на травах, с перевязанными ногами и ножом в комнате?!