Когда мы приехали на улицу Доктора Дордена, малолитражка Анни уже была на месте. За ней стоял большой мотоцикл. В прихожей Жан Д. сказал нам, что мотоцикл этот его собственный и что он доехал на нем до нашего дома от самого Парижа. Он не успел еще снять свою куртку. И пообещал потом покатать нас по очереди на мотоцикле, но сказал, что сегодня уже слишком поздно. Белоснежка должна была вернуться завтра утром. Матильда уже отправилась спать, Анни попросила и нас на минутку подняться к себе в комнату, чтобы они могли спокойно поговорить. В гостиной, с кожаным чемоданом в руке, появился Роже Венсан. Маленькая Элен, Анни и Жан Д. вошли вслед за ним и закрыли за собой дверь. Я смотрел на это с верхней ступеньки лестницы. О чем же они могли говорить там, в гостиной? И еще я услышал, как зазвонил телефон.

Через какое-то время Анни позвала нас. Мы ужинали все вместе в столовой: Анни, маленькая Элен, Жан Д., Роже Венсан и мы. В этот вечер за ужином мы были не в халатах, как обычно, а в своей дневной одежде. Готовила маленькая Элен — ведь она была «отличной поварихой».

На улице Доктора Дордена мы прожили больше года. В моих воспоминаниях осень, зима, весна и лето быстро сменяют друг друга. Зимой на Рождество мы пели в хоре нашей церкви. Анни, маленькая Элен и Матильда тоже пошли к мессе. Белоснежка праздновала Рождество в своей семье. Когда мы вернулись, дома был Роже Венсан, он сказал, что кое-кто ждет нас в гостиной. Мы с братом вошли и увидели в кресле в цветочек, возле телефона, деда-мороза. Он ничего не сказал. Молча протянул нам по блестящему серебристому свертку. Развернуть их мы не успели. Дед-мороз встал и сделал нам знак следовать за ним. Они с Роже Венсаном увлекли нас к застекленной двери, выходившей во двор. Роже Венсан включил свет на крыльце. Бледно-зеленый автомобильчик — именно такой больше всего нравился моему брату — стоял на устроенном нами настиле из досок. Потом мы вместе ужинали. К нам присоединился и Жан Д. Он был точно такого же роста, что и дед-мороз, и жесты у него были совсем такие же. И часы.

Во дворе школы — снег. И еще идет дождь, мартовский, со снегом. Я вычислил, что он бывает через два дня на третий, и мог предсказывать погоду. И никогда не ошибался. Впервые в жизни мы пошли в кино. С Белоснежкой. Фильм был с участием Лорела и Харди[3]. В саду снова зацвели яблони. И опять вместе с шайкой с улицы Доктора Дордена мы ходили к мельнице, где все еще крутилось большое колесо. Снова начали запускать змея перед замком. Мы с братом больше не боялись входить в холл и бродить там, наступая на мусор и сухие листья. Мы забирались в самую глубину, в лифт с двумя зарешеченными створками, отделанный светлым деревом, обшитый панелями, и устраивались там на красном кожаном сиденье. Потолка не было, свет шел сверху, сквозь целую еще стеклянную крышу. Мы нажимали на кнопки, воображая, что поднимаемся на разные этажи, где нас, быть может, ждет маркиз Элиот Зальтер де Коссад.

Но он в тот год так и не появился. Было очень жарко. Мухи попадались на липучку, висевшую в кухне на стене. Мы с Белоснежкой и племянником Фреде устроили в лесу пикник. Хотя нам с братом больше хотелось попробовать, как наш автомобильчик будет скользить по старым доскам — позже мы узнали, что маленькой Элен удалось найти его благодаря одному знакомому ее друзей, который устраивал ярмарки.

Четырнадцатого июля Роже Венсан пригласил нас на ужин в трактир «Робин Гуд». Он приехал из Парижа с Жаном Д. и Андре К. Мы заняли столик в саду, среди статуй и кустов. Все были там: Анни, маленькая Элен, Белоснежка и даже Матильда. Анни была в своем голубом платье, черный пояс перетягивал ее талию. Я сидел рядом с Андре К., и мне хотелось расспросить ее про лористонскую шайку, с которой она была связана, но я не решился.

А осенью... Мы ходили с Белоснежкой в лес за каштанами. От родителей давно не было никаких известий. Последнюю открытку мама прислала из Туниса — вид города с птичьего полета. Отец написал нам из Браззавиля. Потом из Банги. И больше — ничего. Пришла пора сесть за парты. После утренней гимнастики учитель заставлял нас граблями собирать листья в школьном дворе. Дома мы этого не делали, листья становились со временем какими-то ржавыми, и бледно-зеленый автомобильчик теперь выделялся на их фоне. Он, казалось, был обречен до скончания века остаться здесь, среди сухих листьев. Мы с братом садились в него, и я брался за руль... Завтра мы придумаем, как можно кататься на этом автомобиле. Завтра... Всегда завтра, как и с нашими бесконечными еженощными походами в замок маркиза де Коссада.

Как-то опять не было света, и мы ужинали при керосиновой лампе. Вечером в субботу Матильда и Белоснежка разжигали камин в столовой и включали для нас радиоприемник. Несколько раз мы слушали, как пела Эдит, приятельница Роже Венсана и маленькой Элен. Вечером, перед сном, я листал альбом маленькой Элен, где она была снята вместе с другими цирковыми артистами. Двое из них меня просто потрясли: американец Честер Кингстон, «человек-резина», так выкручивавший себя, что его называли «человеком без костей». И Альфредо Кордона, воздушный гимнаст, учитель маленькой Элен, о котором она нам часто рассказывала. Мир цирка и мюзик-холлов — только в этом мире мы с братом хотели бы жить, когда вырастем, может быть, потому, что мама водила нас, маленьких, в ложи и за кулисы театров.

Все по-прежнему приходили к нам. Роже Венсан, Жан Д., Андре К. ...и все остальные, по вечерам звонившие в дверь, за кем я шпионил, сквозь щели в ставнях рассматривая их лица, освещенные лампочкой на крыльце. Голоса, смех, телефонные звонки. И Анни с Жаном Д. в малолитражке под дождем.

Никого из них я никогда потом не видел, только Жана Д., и то однажды. Мне было двадцать лет. Я жил в комнате на улице Кусту, возле площади Бланш. Я писал свою первую книгу. Приятель пригласил меня поужинать в ресторанчике неподалеку. Когда я пришел, за его столиком было еще двое сотрапезников: Жан Д. и девушка, которая была с ним.

Он почти не постарел. Виски слегка тронуты сединой, тот же ежик. У глаз — маленькие морщинки. Вместо куртки-канадки — весьма элегантный серый костюм. Я подумал, что мы с ним здорово изменились. За все время обеда ни он, ни я о прошлом не обмолвились. Он спросил, чем я занимаюсь. Обращался ко мне на «ты», звал меня «Патрик». И наверняка сказал тем двоим, что давно знает меня.

Мне о нем было известно немного больше, чем во времена детства. В тот год газеты только и писали о похищении марокканского политического деятеля[4]. Один из замешанных в этой истории умер у себя дома, на улице Де Ренод, при загадочных обстоятельствах в ту самую минуту, когда полиция высаживала дверь в его квартиру. Жан Д. был другом этого человека и последним, кто видел его живым. Он подтвердил это в суде, и газеты писали об этом. Но в статьях были и другие подробности: Жан Д. некогда отсидел семь лет в тюрьме. В чем там было дело, не уточнялось, но, судя по всему, неприятности у него начались именно в те времена.

Мы и слова не произнесли о тех статьях. Я его просто спросил, живет ли он в Париже.

— У меня своя контора, на улице Фобур Сент-Оноре. Надо бы тебе зайти ко мне...

После ужина приятель мой куда-то исчез. Я остался один с Жаном Д. и девушкой, брюнеткой лет на десять моложе его.

— Я тебя подвезу куда-нибудь?

Он открыл дверцу «ягуара», стоявшего у входа в ресторан. Из газет я знал, что в определенных кругах его называли Длинным на «ягуаре». С самого начала обеда я все пытался завязать такой разговор, чтобы можно было порасспросить его о прошлом, до сих пор для меня загадочном.

— Это из-за этой машины тебя прозвали Длинным на «ягуаре»? — спросил я.

Но он пожал плечами и ничего не ответил.

Он решил зайти ко мне, на улицу Кусту. Они вскарабкались вслед за мной по узенькой лестнице, потертая красная дорожка на ней чем-то пахла. Они вошли в мою комнату, и девушка села на единственное сиденье — плетеное кресло. Жан Д. остался стоять.