Три платана несли стражу посреди площади, и фонарь у дома нотариуса загорался и гас в просветах между колеблющейся под ветром листвой. Желтая опаль пятнала землю, превращая в богато изукрашенный персидский ковер.

Мари дрожала от одиночества и униженности, высматривая свет в окне Серафена. Там, наверху, колыхались медлительные тени, проплывая между абажуром с подвесками и слюдой запыленных стекол. Но вот досада: со своего места Мари видела только потолок комнаты, тогда как ревнивое воображение буйно дорисовывало все остальное. Однако этого было недостаточно, она хотела иметь твердую уверенность. Мари огляделась, ища способ проникнуть непосредственно в занимавшую ее комнату. Вдруг за приоткрытой дверью соседней пристройки она заметила вырисовывавшиеся в полумраке небольшие козлы. Мари уже направилась в ту сторону, когда внезапное исчезновение света заставило ее повернуть голову. Занятая поисками лучшего наблюдательного пункта, девушка на несколько секунд выпустила из поля зрения подъезд Серафена, и за это время случилось то, что ее теперь насторожило.

Мари показалось, будто она различает под колышущимися ветвями, на границе между светом и тенью, смутный силуэт удаляющегося человека. Несомненно, он только что выскользнул из открытой на темную лестницу двери дома Серафена. Мари не видела непосредственно, как это произошло, но поскольку она держала под наблюдением всю площадь, маловероятно, чтобы он появился из другого места.

Сплетение ветвей, раскачивающихся перед единственным фонарем, рассекало силуэт незнакомца на четверти, обряжая его в костюм арлекина. Дойдя до фонтана, он внезапно канул во тьму, и почти тотчас по гравию мягко зашелестели шины.

Мари вздохнула с облегчением. Если человек, которого она только что видела, вышел от Серафена, это вполне объясняет подозрительное движение теней между окном и лампой.

Но тут, в темном закоулке, где мгновение назад исчез незнакомец, девушка разглядела очертания автомобиля. Черный и блестящий, на высоких колесах, он имел щегольской вид дамского авто. Мари инстинктивно подняла глаза к окну Серафена: тени все еще двигались. Тогда, не раздумывая больше, она бросилась к открытому сараю, схватила козлы и подтащила их к стволу одного из платанов, напрочь позабыв о том, что кто-нибудь может в эту самую минуту проходить через площадь и ее увидеть.

Ревность отважна и безрассудна: если она решилась — ничто ее не удержит. Впрочем, Мари сочла, что ей хватит пары минут, чтобы сориентироваться в обстановке. Но не успела она занять свой наблюдательный пункт, как из дома вылетела Шармен, бросилась к своей машине и, забравшись в нее, унеслась, точно вихрь.

После отъезда Шармен девушка еще в течение нескольких минут трясущимися руками цеплялась за козлы, затем спустилась на землю и привалилась к стволу платана, подождать, пока хоть немного уляжется охватившее ее возбуждение.

Но из подъезда выбежал Серафен, выкатил свой велосипед и, вскочив на него, помчался в том же направлении, что и Шармен, а до нее — прятавшийся в тени неизвестный.

Без долгих раздумий девушка тоже забралась в седло и последовала, на некотором расстоянии, за Серафеном, чтобы — как она себя убеждала — выяснить все до конца, на деле же потому, что попросту не гнала, куда деваться или «где повесить свой фонарь», как любила говаривать ее мать.

Шармен резко затормозила перед воротами гаража и вышла из машины. Когда умолк шум двигателя, Понтрадье показался ей охваченным какой-то странной тишиной. Она машинально подняла глаза. Планки жалюзи на окне у ее матери не были повернуты, и сквозь щели пробивался свет. Свет был также наверху, в круглом окошке мансарды, которую занимала гренадерша. Должно быть, обе женщины, каждая на свой лад, оплакивали покойника.

Шармен заколебалась. Подняться к себе в спальню? Она знала, что не уснет, и решила пройтись по аллее. Она тихо проскользнула мимо зарослей букса — его запах приносил ей утешение, воскрешая в памяти времена детства. Шармен сорвала несколько веточек и поднесла к лицу, вдыхая их аромат.

Дальше аллея поворачивала, и впереди проблескивала сонная гладь бассейна. Шармен направилась туда, как вдруг услышала за спиной вкрадчивый звук, словно дробный топот кавалькады, где копыта коней обернуты мягким войлоком. Она хотела обернуться, чтобы посмотреть, кто бродит здесь в такой неурочный час, но не успела. Огромная масса рухнула ей на плечи и с хрустом сокрушила шейные позвонки.

Приникнув к рулю, с искаженным, застывшим лицом, Серафен крутил педали, точно одержимый. Теперь, каковы бы ни были последствия, он сгорал от желания стиснуть Шармен в объятиях. Нетерпение гнало его вперед. Он хотел обнять ее всю, одним движением своей большой руки. В это мгновение ему казалось, нет ничего важнее, чем увидеть, как ее глаза поднимутся к его лицу, и он прочтет в них призыв, страсть и нежность.

Серафен спрыгнул с велосипеда, как обычно, у портала без решетки, перед большим тополем. Он наскоро спрятал машину в канаве и нырнул в соседнюю аллею. Кругом царило безмолвие. Луна была на исходе и едва освещала землю у подножия деревьев. Легкий бриз щекотал его ноздри влажным запахом букса. Сквозь поредевшую листву он видел очертания Понтрадье. На фасаде светились два окна. Было ли одно из них окном Шармен? Что она делает в этот час? Серафен представил, как войдет в ее комнату, обнимет сзади за плечи и скажет, почему не смог ответить на ее любовь…

Занятый своими мыслями, он не заметил, как очутился на пересечении двух обсаженных буксом аллей. Там, в игре светотени, созданной луной, усеявшей землю темными и светлыми пятнами, маячило что-то вроде холмика. Это что-то подрагивало и муарово переливалось, переходя из тьмы на свет, а над ним мерцали, вспыхивая, четыре тусклых огонька. В следующее мгновение Серафен услышал глухое ворчание и хруст костей, перемалываемых мощными челюстями. Звук ворвался в сознание Серафена с разрушительной силой циклона, но задуматься о его природе он не успел, потому что от бесформенной копошащейся массы вдруг отделился темный кусок и понесся на него, одним скачком покрывая несколько метров. Это была огромная собака.

Не раздумывая, Серафен рванулся навстречу. Прямо перед собой он увидел оскаленную пасть. Доберман подобрался для прыжка, но Серафен опередил его, и два тела — человека и зверя — с глухим шумом сшиблись в воздухе. Собака метила в горло, однако промахнулась, и ее зубы лязгнули у его груди. Оглушенное ударом, животное перекувыркнулось и рухнуло на землю. Воспользовавшись этим, Серафен навалился сверху, придавив собаку своим весом. Послышался треск ломающихся ребер. Но почти тотчас второй доберман, разинув клыкастую пасть, бросился на человека, норовя перегрызть ему глотку. Левой рукой Серафен прикрыл горло, а правую выбросил вперед. Его кулак угодил между клыков, не давая им сомкнуться на запястье, стесняя собаке дыхание. Тогда свободной рукой Серафен схватил добермана за морду и рванул кверху. Собака пыталась его повалить, упершись передними лапами ему в бедра, вспарывая когтями кожу, выдирая клочья мяса. На какое-то мгновение она ослабила хватку, чтобы набрать в легкие воздуха, Серафен почувствовал у себя на лице ее горячее дыхание и сквозь запах мяса и крови различил слабый аромат бергамота, перевернувший ему душу. Теперь обе его руки оказались в пасти собаки, ее клыки пронзали его плоть, втыкались в нее, словно гвозди. Серафен уперся ногами в землю, все мускулы его тела напряглись и вздулись. Вцепившись одной рукой в верхнюю, а другой — в нижнюю челюсть пса, собрав всю силу своей ненависти, он начал медленно разжимать ему пасть. Ему удалось зажать тело собаки между ногами, и он тянул, тянул — пока не послышался хруст, и собака, издав отчаянный хрип, прекратила борьбу, повиснув на руках Серафена. Ее клыки по-прежнему оставались вонзенными в его плоть, и ему пришлось выдирать их, точно рыболовные крючки. Отброшенное в сторону, животное завертелось на месте с разинутой пастью, которую не могло закрыть. Серафен схватил пса за задние лапы, несколько раз ударил о землю и остановился, только когда почувствовал, что ему тоже не хватает воздуха. Он рухнул на колени и почти на четвереньках прополз расстояние, отделявшее его от темного холмика.