Не найдя работу в Лионе, Бруно перебрался в Тулузу. Здесь находился один из самых крупных университетов Европы, царил дух вольного студенчества и свободомыслия. Бруно предложили читать группам студентов курс астрономии и философии — открылась вакансия по кафедре философии.

Преподавать требовалось прописные учебные истины. Это не могло удовлетворить деятельный творческий ум Бруно. Приходилось смирять свои чувства. Ведь впервые удалось жить в сносных условиях и работать спокойно. Этим надо дорожить! Остается немало времени для выработки собственных идей.

Как некогда в монастыре, Джордано попытался вести двойную жизнь. На официальных занятиях толковал о сочинениях Аристотеля. Наедине создавал свою философскую систему. Но скрывать свои убеждения он не умел. В некоторых лекциях и на диспутах он все чаще возражал толкователям Аристотеля.

Нравы местного университета описал Франсуа Рабле. Герой книги Пантагрюэль захотел побывать во французских университетах. С наибольшей пользой для себя он посетил Тулузу. «…Там изучал танцы, а также искусство фехтования обеими руками, как это в обычае у студентов местного университета». Однако долго оставаться здесь он не рискнул «после того, как увидел, что студенты поджаривают живьем своих профессоров, как копченых сельдей…».

Подобные нравы заставили благоразумного Пантагрюэля высказаться примерно так: «Зачем мне греться снаружи, когда я любитель согреваться изнутри?»

Даже в Тулузе свободомыслие Бруно представлялось чрезмерным. Преподаватель университета посмел отвергнуть систему мира Птолемея в пользу какого-то безвестного польского богослова Коперника!

Бруно было не до шуток, когда он испытал на себе гнев тулузских блюстителей истины. Около двух лет посчастливилось ему преподавать в университете. И вновь — скитания…

В Париж он прибыл с дипломом доктора и званием профессора философии. В Парижском университете, однако, ему довелось преподавать только после окончания эпидемии чумы.

Вынужденная передышка в преподавательской деятельности его не огорчила. Он готовил к изданию рукописи «О тенях идей», «Песнь Цирцеи», «Искусство Луллия» и комедию «Подсвечник».

Свои первые лекции в Сорбонне он посвятил учению Фомы Аквинского о боге. Это были пробные лекции, вне конкретного курса. Прошли они успешно. Бруно предложили занять кафедру философии. Он вынужден был отказаться. Профессору полагалось обязательно посещать обедни и другие торжественные богослужения. А ведь он за самовольный выход из ордена и снятие монашеского одеяния был отлучен от церкви.

Бруно честно исполнял церковное предписание, хотя не терпел церковников и к официальным богослужениям относился скептически. Кто помешал бы ему посещать мессы? От католической веры он не отрекался. А ведь цена за эти «недозволенные» мессы была для него очень высока: возможность занять почетную и обеспеченную должность, приобрести авторитет и влияние.

…Славный король Генрих IV — гугенот — вынужден был десять лет спустя в сходных обстоятельствах принять католичество и посетить мессу. Он сделал это без тяжелых раздумий и ущемлений совести. Высказался с улыбкой: «Париж стоит мессы».

Бруно думал и поступал иначе. Не счел возможным идти против своей совести. Да и не придавал он большого значения выгодным должностям, наградам, высоким окладам. Он презирал тех, кто под видом озабоченности, поисками истины в действительности изыскивают для себя материальные блага:

«Самые жалкие из людей — это те, кто из-за куска хлеба занимаются философией». «Истина и справедливость покинули мир с тех пор, как мнения сект и школ сделались средствами к существованию». Для него это были не просто красивые фразы, но искреннее убеждение, которое он подтверждал поступками.

В отличие от политика, Бруно никогда не помышлял о власти над людьми, о подавлении противников. Единственно, к чему он стремился — к дискуссиям, доказательствам своих идей, выяснению правды. И вновь — не на словах, а на деле. Об этом он никогда не писал. Но поступал только в согласии с этими убеждениями.

Он продолжил чтение экстраординарных, необязательных для учащихся лекций. Успех их был велик. Наибольший интерес вызывали его выступления о луллиевом искусстве логично мыслить.

Поражала слушателей манера Бруно излагать материал. Он вдохновлялся, говорил напористо и быстро, цитировал наизусть обширные отрывки чужих сочинений, приводил неожиданные и яркие сравнения, остроумно и точно срезал оппонентов.

Один из учеников Бруно — Костич — свидетельствовал: «Джордано Бруно привлекал в Париже множество учеников и слушателей на свои лекции по луллианову и мнемоническому искусству. И я тоже присутствовал, хотя не всегда, на его чтениях, желая познакомиться с его изумительным искусством. Меня приводили в дикий восторг его мастерство и изобретательность. Он поразительно богатыми доводами демонстрировал на диспутах свое искусство убеждать».

Темпераментный, остроумный и на редкость памятливый итальянец настолько удивил парижан, что слухи о нем достигли короля Генриха III. Король даже в период обострившихся религиозных распрей старался сохранять не только веротерпимость, но и интерес к наукам и искусствам. Он пожелал познакомиться с Бруно.

Короля интересовало то же, что некогда кардинала и папу: каким образом приобрел свою изумительную память молодой священник — естественным путем или магическим искусством? Бруно не стал изображать из себя чудотворца и мага, а постарался пересказать королю некоторые приемы, укрепляющие память. Генрих III убедился, что память Бруно — не результат магии.

В ту пору, как обычно в эпохи обострения социальных конфликтов и междоусобиц, приобрели особую популярность представители оккультных наук: алхимики, гадатели, маги, астрологи, ясновидцы, хироманты. Правителей более всего интересовал дешевый метод получения золота из свинца и ртути (вернейший способ укрепить экономику государства). А еще хотелось наперед знать, что им угрожает и как добиться успехов в своих предприятиях (когда будущее безнадежно, остается надеяться на чудо).

Сохраняй Бруно таинственный и важный вид всезная и прорицателя, на короля это произвело бы немалое впечатление. А там — как знать! — могли последовать королевские милости. Но Бруно были чужды подобные ухищрения. В своей комедии «Подсвечник» он с добродушной иронией посмеивался над остроумными жуликами и шарлатанами. Однако в собственной жизни не желал играть подобные роли.

Свою книгу о разуме и познании мира «Тени идей» Бруно посвятил Генриху III. В те времена, когда большинство авторов не имело средств, чтобы печатать свои книги, а гонорары были ничтожными (если были вообще), книги посвящались покровителям, которые брали на себя издержки на издание. По рекомендации короля Бруно назначили экстраординарным профессором с постоянным вознаграждением.

В предисловии к книге «Тени идей» Бруно не пожалел громких слов, характеризуя ее и того, кому она была посвящена: «…Лучшие дары предназначены лучшим людям, более ценные — более достойным, а самые ценные — достойнейшим! Вот почему и этот труд, который по справедливости причисляется к величайшим, как по достоинству, так и по оригинальности открытий и серьезности доказательств, обращен к Вам, прекрасный светоч народов, блистающий доблестями души и высокими талантами, знаменитый, по праву заслуживающий признания ученых мужей. Вы великодушны, велики и мудры — примите благосклонно мой труд, окажите ему покровительство и рассмотрите со вниманием».

Может показаться, что неистовый Ноланец, обретя некоторую толику бытовых удобств и получив спокойную должность, отказался от своих отчаянных выходок и решил затаиться.

Но смиренность Бруно была обманчива.

Жизни людей и идей взаимосвязаны и сложно переплетены. Идея может надолго пережить своего создателя. Однако рождением своим она всегда обязана человеку, отражая не только его разум, знания, но и характер, страсти, идеалы. Необычные идеи выдвигаются необычайными людьми.