Вот именно на гориллу он и был похож — на здоровенную белобрысую гориллу с низким лбом и маленькими невыразительными глазками. Интересно, в каком зоопарке папочка откопал такого урода?! Хорошо хоть не коротышка — даже повыше ее будет. Коротышек она всю жизнь терпеть не могла!

А одет прилично, и галстук в тон подобран…

— Так что вы скажете, мисс Трент? — спросил он.

Сказать она могла многое — по меньшей мере на пяти языках, при необходимости могла добавить и несколько шведских ругательств.

К сожалению, ругаться было бесполезно. Если бы на его месте был сам Майкл Э. Трент — тут бы она высказала все, что о нем думает, а распинаться перед мелкой сошкой…

— А что я могу сказать?! — огрызнулась она.

— Ну, если вы категорически намерены отказаться от… моих услуг — я сообщу об этом вашему отцу и больше вас не побеспокою.

— Да, а он мне тут же денежки перекроет!

Белобрысый тип молча пожал плечами.

Что делать — придется соглашаться. Пока что, по крайней мере. Со временем этого придурка наверняка легко можно будет обвести вокруг пальца — как и все мужчины, он предсказуем.

— Ладно, — вздохнула она.

— Значит, я считаю, что мы обо всем договорились, мисс Трент, — кивнул папочкин посланец.

— Меня обычно называют «госпожа баронесса»! — Нужно сразу поставить этого типа на место!

— Да? — откинувшись на спинку стула, он ухмыльнулся, смерив ее взглядом. Она и сама знала, что после ночи в «обезьяннике» выглядит не лучшим образом, тем более что у нее отобрали сумочку, где была расческа и косметичка. — Ну что ж — пошли… госпожа баронесса. Адвокат уже заплатил штраф.

Вопрос «Почему же в таком случае мы здесь сидели?!» ей удалось проглотить: неохота было выставлять себя дурой.

— Ты… Как там тебя? — спросила она, вставая.

— Филипп Берк.

— Это что — Фил, значит? — Филипп… госпожа баронесса.

Короткая пауза, которую он делал перед тем, как произнести «госпожа баронесса», выводила ее из себя. Этой паузой он словно говорил: «Знаю я тебя — никакая ты не баронесса! Как была «Каланча Мелли», так и осталась!»

«Каланча Мелли» — так ее называли в школе, после того как внезапно, за одно лето, она вытянулась чуть ли не до шести футов, став выше всех своих одноклассниц. «Каланча Мелли»… а потом — «Давалка Мелли».

Свое имя она терпеть не могла и в детстве мечтала, чтобы ее звали Мэрилин или Тиффани, или еще как-нибудь красиво. А «Амелия Трент» — это имя казалось чопорным, старомодным и каким-то накрахмаленным. Так что уж лучше «госпожа баронесса» — даром она, что ли, за старикашку выходила?!

Сама себя она обычно мысленно называла Бруни — это прозвище ей дали в закрытой школе в Швейцарии, где она провела четыре года. Сначала ее там прозвали Брунгильдой, но потом это как-то само собой превратилось в Бруни. Звучало неплохо, да и о времени напоминало не худшем: «пижамные вечеринки», подруги, танцульки, свидания… И сигаретка с марихуаной, одна на всех, торжественно принесенная ею на эту самую «пижамную вечеринку». Ух, их тогда чудом не застукали!

Кстати о сигаретах… Бруни открыла сумочку, пошарила под подкладкой — пусто!

Неужели флики нашли?

Да нет, тогда она штрафом бы не отделалась, все нервы бы истрепали.

Она взглянула на маячивший на переднем сидении белобрысый затылок хорошо хоть сел спереди, как положено телохранителю. Неужто он спер?

Но не спрашивать же его теперь: «Ты не брал случайно мои сигареты с марихуаной?» Хотя, если взял, то не случайно, а согласно папочкиному указанию «никаких наркотиков»…

Нужно сразу дать ему понять, кто хозяйка в доме!

— Жить будешь над гаражом. Там есть свободная комната, — сказала она, адресуясь к затылку.

— Согласно полученным мною инструкциям, я должен жить в доме, — последовал спокойный ответ. — Я уже выбрал себе комнату — надеюсь, вы не будете возражать.

На сей раз она не сдержалась, выпалила пару подходящих к случаю словечек.

Комнату себе этот тип выбрал гостевую — причем самую лучшую, для таких, как он, вовсе не предназначенную. А главное, на том же этаже, что и ее собственная спальня! И не постеснялся сообщить ей об этом — не спросить разрешения (хрен бы она ему разрешила!), а именно сообщить, как о свершившемся факте.

Даже чемоданы свои уже туда затащил!

Спорить с ним сил не было, жутко вдруг захотелось спать. Ладно, разговоры можно оставить на потом. Вечером она объяснит ему, что папаша там, а она — тут, и именно она пока что хозяйка в своем доме. Бруни махнула рукой и, еще в коридоре избавившись от туфель, прошлепала к себе.

Кинула на столик сумочку — и тут снова вспомнила про пропавшие сигареты! И не выдержала: движимая мстительным чувством вылетела обратно в коридор, ворвалась без стука в его комнату и забрала со столика вазу с цветами. А то еще разобьет!

Бросила на него взгляд — белобрысый как бы вроде телохранитель стоял у шкафа и смотрел на нее, иронически приподняв бровь, будто на какую-то забавную диковину.

Проснулась Бруни часа через три. Блаженно потянулась, подумала, что теперь не мешало бы позавтракать… и вспомнила про папочкиного эмиссара. Настроение сразу испортилось.

Позвонив на кухню, она потребовала завтрак и, когда горничная принесла поднос, поинтересовалась:

— Лора, а этот… ну, который со мной приехал — он…

— Господин Берк уже позавтракал, — отрапортовала горничная. — Сейчас он осматривает дом.

Что-о?! Да что он себе позволяет?! И почему господин Берк?! Он что здесь — гость, что ли?!

Отбросив недоеденный рогалик, Бруни вылетела из-под одеяла, накинула халат и понеслась наводить порядок.

Дом свой она нежно любила. Еще пять лет назад, увидев в альбоме у архитектора рисунки, она сразу поняла — вот дом, в котором ей хочется жить!

Белый бетон и мрамор, металл и стекло — и много-много воздуха, и солнце, врывающееся в огромные окна. Вроде бы беспорядочный, но странно-гармоничный, похожий на иллюстрацию к роману о будущем; никаких парадных лестниц — анфилады комнат на разных, плавно переходящих один в другой, уровнях, и арочные проемы между ними…

Гюнтер был тогда против — он хотел видеть свой новый дом в Грюнвальде более традиционным. Но Бруни то угрожала ему, что отменит свадьбу, то канючила: «Ну миленький, ну пожалуйста!», пока он не сдался.

И она получила свой дом — голые стены и потолки — и оформляла его сама, не торопясь и с любовью, комнату за комнатой. Ей доставлял удовольствие сам процесс.

Серые мраморные полы, а кое-где — черные, из лабрадорита. Витражи, зеркала в причудливых рамах, столики, вазы — и цветы, кажущиеся еще более яркими на фоне белых стен. И занавеси из стеклянных позванивающих бусин, и кожаные светлые кресла, и диванчики, и светильники…

Посторонних в своем доме Бруни не терпела и никогда не устраивала вечеринок — при одной мысли о том, что гости, разгулявшись, могут что-то разбить или испортить, становилось не по себе.

А теперь по ее дому, не спросясь, болтается и неизвестно что делает чужой человек — да еще, похоже, считает, что имеет на это право! Нет, это просто ужас какой-то! Ну, удружил папочка!

«Чужой человек» обнаружился в одной из комнат верхнего уровня — стоял и разглядывал зеркало в витражной рамке с тюльпанами. Чего ему там надо? На собственную морду любуется?!

Услышав ее шаги, он обернулся.

— Ты чего здесь делаешь? — с места в карьер поинтересовалась Бруни.

— Стою. Смотрю. А что — нельзя?

— Нечего тебе здесь болтаться!

Новый телохранитель продолжал молча глядеть на нее. Ей стало неприятно — словно не начав возражать или спорить, он в чем-то обманул ее. Преодолев это чувство, она добавила:

— И мне не нравится, что ты живешь так близко от моей спальни! На первом этаже, возле кухни, есть свободная комната!

— Не беспокойтесь, госпожа баронесса, ваша спальня меня совершенно не интересует. — Показалось, или он действительно усмехнулся? — Какие у вас планы на вечер?