Мизинчик прижалась к стенке, отодвинувшись как можно дальше от двери. Она не хотела смотреть, но взгляд сам упал на задвижку. У Мизинчика похолодели кончики пальцев. Она помчалась в библиотеку.

— Нимиш?

Наверное, раньше библиотека была великолепна: книжные полки с вычурной резьбой, темные панели на стенах, кушетки с толстой обивкой и стеклянная люстра. Но когда бунгало оказалось в руках Маджи, где-то за пару лет до провозглашения Независимости, библиотека уже пришла в запустение. Некогда плюшевый ковер сильно протерся во многих местах, люстру облюбовало целое семейство бесстрашных пауков, а плотные мрачные портьеры воняли сигарным дымом, хотя их регулярно стирали раз в год.

Померкшая былая слава библиотеки успокаивала Мизинчика. Все бунгало осовременили, но эта комната оставалась прежней, затерявшись в прошлом. Нимиш часами просиживал здесь над книгами, вдыхая запах иной эпохи. Он поставил перед собой цель перечитать все книги в библиотеке до единой — от твердых бордовых или зеленых кожаных переплетов, украшенных богатым золотым тиснением, до маленьких книжек в матерчатых суперобложках. При этом Нимиш представлял себя английским сахибом. Пока что он прочитал все до единой автобиографии чиновников Англо-индийской государственной службы — эти элитные конкуренты правили Индией, а затем, выйдя в отставку, из тщеславия писали мемуары. Он также прочел произведения Киплинга и всю серию «Индийской железнодорожной библиотеки Уилера» в мягких обложках.

Слабый луч лунного света пробивался между тяжелыми шторами и падал неровной полоской на потертый ковер, пересекая прямоугольный стол, где стоял большой кальян с множеством трубок и лежали несколько книг в красивых синих переплетах. Мизинчик ощупью пробралась к окну и посмотрела в небо. Луна скрылась за темной дымкой. Еще после обеда начали собираться тучи — маленькие барашки в ясном солнечном небе, предвестники скорых муссонов. Весь этот знойный день каждый только и мечтал о первых радостных каплях долгожданного ливня.

Луна выглянула вновь, и сердце у Мизинчика екнуло, едва она заметила Нимиша. В аллее показалась его высокая стройная фигура: точеный профиль и блестящая смуглая кожа. Он вышагивал взад и вперед, решительно сжимая кулаки и хмуря брови над очками в тонкой проволочной оправе. Мизинчик вытерла пот, капавший с ладоней на пижаму, и постучала в окно. Однако Нимиш уже отвернулся и направился в сад.

Мизинчик помчалась по коридору, выскочила через боковую дверь и пробежала мимо гаража, где рядом с черным «мерседесом» обитал шофер Гулу. Грудь дрожала и гудела, а тонкая пижама намокла от сырости. Вверху под порывом ветра зашелестел сломанный бумажный змей, что зацепился за ветку. Как раз напротив бунгало, посреди заросшего травой сада, стоял великолепный бело мраморный фонтан-лотос, окруженный прудом, каменной тропинкой и кольцом розовых кустов. За ними простиралась чаща.

Мизинчик затаила дыхание и прислонилась спиной к каменной стене, отделявшей их бунгало от соседского — семьи Лавате. Она позвала Нимиша громким шепотом. В голове засела любовная песенка из популярного фильма «Дил Деке Декхо»[10]. Мизинчик углубилась в обширный сад, за которым заботливо ухаживал садовник, что приходил каждый день со ржавым серпом для работы и свежим кокосом для утоления жажды.

Она всегда любила Нимиша — с самого детства — и тянулась к нему, словно к отцу, которого не помнила. Пока она была еще маленькой, Нимиш опекал ее, ограждая от жестоких замечаний и случайных обид. Однако в последние годы, когда ее тело начало меняться. Мизинчику захотелось от Нимиша чуть большего, чем эта… отеческая любовь. Краснея, она обращала внимание на нежные нотки в его смехе, блеск волос.

Он беззаботно дразнил или поучал младших братьев, изредка с симпатией обнимая их после выговора. Но с Мизинчиком Нимиш стал вести себя суше и лишь читал ей вслух отрывки из своих бесчисленных книг или профессорские лекции, если она просила помочь с домашним заданием.

— Нимиш? — вновь прошептала она. «Неужели он ждет меня вон под тем деревом?»

Мизинчик подалась вперед, представляя его сильную руку в своей ладони, на себе. Ей даже померещился шелковый отлив за деревом — труппа танцовщиц дожидалась встречи влюбленных, дабы завести кокетливую песенку и пуститься в пляс. Мизинчик была уверена, что Нимиш завел ее сюда для признания в любви. Настал ее болливудский час…

Где-то вдали закрылась дверь, и Мизинчик очнулась от грез.

Неужто Нимиш вернулся в дом? Разве она как-нибудь нарушила сценарий? Мизинчик помчалась обратно сквозь кусты, невольно вытаптывая любовно выращенные цветы, а добравшись до бунгало, перебежала залитую луной аллею.

Дома Мизинчика обступила темнота.

В искусственной прохладе Дхир громко, отрывисто храпел, а потный Туфан блаженно дремал, засунув руку под полу пижамы. Но кровать Нимиша по-прежнему пустовала. Мизинчик спряталась за ней, стараясь унять ретивое сердце и поеживаясь от холодного, липкого пота, который уже подсыхал.

— Ну где же ты? — прошептала она в подушку.

Что он делает один в темном саду, за огромной каменной стеной? Стена окружала бунгало с трех сторон, а четвертую защищала столь же внушительная решетка с чугунными штырями в виде наконечников стрел. Но затем, мысленно пройдясь по двору, она вспомнила, что стена была не совсем уж глухой. Там есть проход — точнее, выход. «Нет!»

Она снова взяла «Факира из Джангхиры» и взглянула на стихи напротив безвкусной таблички «Идеальный мальчик»:

Навязчивые слова закрутились в голове, и тогда Мизинчик медленно, старательно отклеила табличку с противоположной страницы. Там, под «Идеальным мальчиком», скрывалась не столь уж идеальная правда — его тамариндовая голубка. Небольшое отверстие в каменной стене и впрямь вело лишь в одно место — к соседям Лавате. Ну а «птичкой» Нимиша оказалась семнадцатилетняя Милочка, лучезарно улыбавшаяся с черно-белого снимка.

В груди у Мизинчика резко укололо, и ядовитые щупальца боли расползлись во все стороны, все туже и туже сжимаясь вокруг сердца.

Она тяжело задышала, быстро повторяя влажными губами: «Милочка. Милочка. Милочка».

Нужно было догадаться. Мизинчик еще носила умащенные косы. Куда ей до ослепительной красавицы Милочки с густой копной волос, изящно убранной цветами? Соседи без конца нахваливали ее кожу, светлую на зависть, и изысканный разрез глаз. Мать Милочки, Вимла, размашисто подкрашивала их каждое утро черным каджалом[11] — от нечистой силы.

Долгие годы Милочка была подружкой Мизинчика, особенно в раннем детстве. Они прятались в тенистом саду, сооружали из ветвей самодельные алтари для пуджи[12], украшали их цветами и священными листьями тулси[13], а внутрь ставили миниатюрную статуэтку богини процветания Лакшми, из сандалового дерева. Милочка всегда была жрицей, а Мизинчик — богомолкой. Она стояла на коленях, пока Милочка кропила водой ее склоненную голову и ставила на ней пунцовую метку.

Но едва Милочка подросла, ей надоела эта детская игра, и четыре года разницы показались девочкам целой вечностью. Впрочем, Милочка иногда приглашала Мизинчика в парк на пикники, и там, вдали от любопытных глаз, они могли пооткровенничать, как подруги или даже сестры. Тогда Мизинчик впервые уловила то, чего другие никогда не замечали: мимолетную тень, скрытую бесшабашность на прекрасном лице Милочки.