Когда Ачесон был близок к победе, канцлер изменил правила игры и стал отбивать джек-болл от шаров Ачесона.

В ответ на возражение Ачесона Аденауэр, улыбнувшись, сказал: «Сейчас вы в Германии, а в Германии я устанавливаю правила».

Ачесон улыбнулся, радуясь, что его миссия достигла цели. Он сумел успокоить Аденауэра, заранее сообщив ему неприятные известия. Теперь Аденауэр появится в Вашингтоне более спокойным, и благодаря Ачесону первое совещание Аденауэра с Кеннеди будет более многообещающим.

Однако не в силах Ачесона было повлиять на два события, которые омрачили визит Аденауэра: исторический запуск советского корабля-спутника в космическое пространство и поражение США на Кубе.

Пицунда, Советский Союз

Вторник, 11 апреля 1961 года

В тот день, когда Аденауэр вылетел в Вашингтон, Хрущев отдыхал на даче в Пицунде, куда ему регулярно поступали самые свежие новости о планируемом на следующее утро запуске первого человека в космос. Кроме того, он начал готовиться к намеченному на октябрь XXII съезду Коммунистической партии Советского Союза.

Позже Хрущев объяснил свои частые поездки в Пицунду, куда ездил не только отдыхать, но и размышлять: «Бывают задачи, которые не решишь правильно, если как следует над ними не подумаешь. Даже куры не вдруг яйца кладут. В серьезных делах торопиться незачем». Пицунда была для него тем местом, где он мог отдышаться от напряженного темпа истории и собственноручно написать несколько страниц. Там, прогуливаясь в сосновой роще и по берегу моря, он выстраивал свою речь, произнесенную на ХХ съезде партии в 1956 году, в которой разоблачил культ личности Сталина. Хрущев любил приводить гостей в реликтовую сосновую рощу, многим деревьям в которой он даже дал имена, и хвастаться небольшим спортивным залом и плавательным бассейном со стеклянной крышей и стеклянными стенами, раздвигающимися нажатием кнопки [30] .

О том, насколько большое значение придавал Хрущев отношениям с Кеннеди, свидетельствует тот факт, что среди прочих дел этим утром он принял Уолтера Липпмана, знаменитого американского журналиста, которому на тот момент было семьдесят один год, и его супругу Хелен. Это было связано не только с большим влиянием Липпмана на родине и его общением с Кеннеди, но и с тем, что в его статьях неизменно чувствовалось, что он доброжелательно настроен к Советскому Союзу.

В связи с запуском в космос у Хрущева был напряженный график, и он распорядился сообщить Липпману, что их встречу придется отложить. Липпман в это время уже сидел в кабине следующего в Рим самолета, который разгонялся по взлетной полосе в Вашингтоне. В наспех написанном сообщении советскому послу Меньшикову Липпман нагло написал – «невозможно».

Когда самолет с Липпманами приземлился, Хрущев решил, что стоит встретиться с ними, но ничего не говорить о планируемом на следующее утро запуске в космос первого космонавта Юрия Гагарина.

Первоначально планировалось запустить человека в космос 1 мая, но после трагической гибели 23 марта во время тренировки лейтенанта Валентина Бондаренко, космонавта, которого предполагали первым запустить в космос [31] , Хрущев распорядился ускорить запуск. Советы слишком спешили отправить человека в космос, стремясь опередить американцев, и это, возможно, стало причиной смерти Бондаренко, наступившей после того, как в перенасыщенной кислородом атмосфере сурдокамеры возник пожар. Советы не сообщали подробности этого трагического случая. Они не сообщили о смерти космонавта, а его лицо на фотографиях советской космической команды было заретушировано. Информация об этой трагедии на долгие годы была засекречена.

Не сломленный неудачей Хрущев установил дату запуска советского аппарата на 12 апреля, желая опередить США, поскольку ему было известно, что американцы планируют 5 мая запустить в космос астронавта Алана Шепарда на «Меркурии». В случае успешного запуска Хрущев не только творил историю, но и получал крайне необходимую политическую поддержку. Если бы миссия Гагарина провалилась, Хрущев скрыл бы все доказательства запуска.

Ни о чем не подозревающие Липпман с женой прибыли на дачу Хрущева в 11:30 утра и до вечера гуляли, купались, ели, пили и вели беседы.

Липпман гордился, что имеет доступ не только к лидеру США, но и к мировым лидерам, а теперь он встречался еще и с коммунистическим лидером на его черноморской даче. Прежде чем получить колонку в газете, он был советником Вудро Вильсона и делегатом Парижской мирной конференции, результатом работы которой стал Версальский мирный договор. Благодаря Липпману общеупотребительным стало выражение «холодная война». Это он советовал Вашингтону признать советскую сферу влияния в Европе. Интерес Москвы к Липпману был столь велик, что агенты КГБ в Соединенных Штатах завербовали его секретаря, Мэри Прайс, чтобы собирать информацию о его источниках и людях, вызывавших его интерес.

Во время прогулок высокий ширококостный Липпман возвышался над невысоким, коренастым Хрущевым. Однако во время игры в бадминтон Хрущев в паре с сопровождавшей Липпмана в поездке по Советскому Союзу довольно полной дамой из Министерства иностранных дел одержал победу над более спортивными Липпманами, которых он поразил своей необычайной ловкостью, быстротой и реакцией. Хрущев несколько раз с силой посылал волан, явно целясь в голову соперникам.

Во время обеда к ним присоединился заместитель Хрущева Анастас Микоян. Основной темой беседы, длившейся три с половиной часа, был берлинский вопрос, из чего Липпман, как до него посол Томпсон, сделал вывод, что для советского лидера нет ничего более важного, чем будущее Берлина.

Чиновники из Белого дома, Государственного департамента и ЦРУ перед отъездом проинформировали Липпмана, чтобы он смог запустить пробный шар от их имени. Липпман спросил, почему Хрущев считает, что решение берлинского вопроса не терпит отлагательства. Почему бы не договориться о пятидесятилетней паузе, во время которой Соединенные Штаты и Советский Союз могли бы уделить внимание другим вопросам, касающимся их отношений, и создать атмосферу, более способствующую решению этой сложной проблемы?

Когда Хрущев в резком тоне отказался от очередной отсрочки решения вопроса, Липпман попросил, чтобы он мотивировал свой отказ.

Решение, ответил Хрущев, должно быть принято до того, как «гитлеровские генералы с их двенадцатью натовскими дивизиями получат ядерное оружие из Франции и Соединенных Штатов». Прежде чем это произойдет, сказал Хрущев, он хочет с помощью мирного договора установить нынешние границы Польши и Чехословакии и обеспечить существование Восточной Германии. В противном случае, заметил Хрущев, Западная Германия будет втягивать НАТО в войну, нацеленную на объединение Германии и восстановление ее довоенной восточной границы.

Липпман делал заметки в уме, а его жена дословно записала беседу. Они оба пытались остаться трезвыми, несмотря на то что Микоян все время подливал им в бокалы армянское вино и водку, пока Хрущев не сжалился над ними.

Хрущев время от времени, видимо чтобы Липпманы осознали это, говорил, что решительно настроен «обострить германский вопрос» в этом году. Позже Липпман сообщил своим читателям, что советский лидер был «решительно настроен окончательно урегулировать спорный вопрос по Берлину с помощью силы», чтобы остановить непрекращающийся поток беженцев и спасти коммунистическое восточногерманское государство.

Хрущев изложил Липпману свои мысли относительно Берлина, причем рассказал больше, чем ранее планировал. Вторую Пулитцеровскую премию Липпман получил за репортаж, состоявший из трех частей, о беседах с Хрущевым – он появился в 450 газетах.

Во-первых, сказал Хрущев обозревателю, он хочет, чтобы Запад признал, что «есть на самом деле две Германии», которые никогда не воссоединятся. Следовательно, США и Советский Союз должны с помощью мирных договоров официально признать три части Германии: Западная Германия, Восточная Германия и Западный Берлин. Установить статус демилитаризованного и нейтрализованного вольного города [32] для Западного Берлина.