Я свернула на еще одну улицу и вдруг услышала беспрерывный механический гул. Я пошла на звук и оказалась в переулке с крошечными нишами в стенах. В каждой нише сидел старик, согнувшись над старой швейной машиной, вертя маховиком. Я вспомнила свою маму. Значит, это переулок портных.

В следующем переулке мужчины работали с деревом, тоже каждый в своей нише. Эти мужчины не были такими старыми, как портные, некоторые были босыми; они использовали различные инструменты. Запах здесь был свежим и чистым.

Свернув еще раз, я оказалась на небольшой площади. Над пустым пространством с пересекающихся веревок, натянутых между крышами, свисали огромные мотки шерсти: цветной потолок. Переулок красильщиков. Мотки были пурпурными, оранжевыми, желтыми, темно-зелеными, как океан, бледно-зелеными, как молодые листья, фиолетовыми и синими, яркими и неброскими. Какое-то время я стояла, с восторгом глядя вверх. Затем я увидела, что все красильщики были мальчиками, в основном лет двенадцати или тринадцати; они тоже сидели в крошечных нишах на возвышениях, скрестив ноги, и размешивали краску в чанах, куда опускали грубую серую шерсть. Их руки, державшие деревянные лопатки, были до запястий испачканы краской непонятного цвета. Когда я проходила мимо, они смотрели на меня, не переставая помешивать краску. Пар поднимался от чанов, и я могла представить, как неимоверно жарко в крошечных куполовидных нишах.

«Шария Зитун сразу же за переулком красильщиков», — сказал мне продавец бабучейна базаре. Я остановилась у стены в конце переулка; можно было идти только налево или направо. На стене был крошечный указатель, но надпись на нем была на арабском языке. Свернув налево, я пошла по переулку, и почти сразу же ко мне подбежали трое маленьких детей.

— Мадам! — закричали они; на их крики отворилась дверь в воротах, и грузная женщина высунула из нее голову, придерживая платок перед лицом. Она прикрикнула на детей, и они разбежались.

— Pardon[58] ,мадам, — сказала я ей.

Она посмотрела на меня недружелюбно.

— Je cherche[59] Шария Зитун, — сказала я.

Ее взгляд слегка изменился.

— Parlez-vous français[60] , мадам? — спросила я и медленно повторила: — Шария Зитун.

Женщина кивнула, указывая на землю. Я посмотрела вниз, не понимая, пока она не сказала:

— Шария Зитун.

— А, это и есть Шария Зитун?

Женщина снова кивнула.

— Пожалуйста, мадам, — сказала я, — я пытаюсь найти мадам Малики.

Женщина сделала шаг назад.

— Манон Малики, — уточнила я и кивнула, понуждая ее ответить.

И тут женщина повела себя странно. Она залезла рукой под кафтан, вытащила маленький кожаный мешочек и вцепилась в него. Я знала, что это был амулет, охраняющий от джиннов;Азиз носил такой. Чего я не знала, так это того, схватилась она за него, чтобы защититься от меня, или потому, что я произнесла имя Манон.

Но вот она подняла другую руку и махнула ею, указывая поверх моего левого плеча. Я повернулась и посмотрела на синие ворота, на которые она указывала.

— C'est la[61] ? — спросила я. — Это здесь она живет?

Теперь женщина спрятала амулет под кафтан и зашла во двор, громко хлопнув дверью.

Я пошла к воротам, на которые она показала. Они были ярко-синего цвета с бирюзовым оттенком, как и многие ворота здесь. Теперь я знала, что синий цвет защищает от злого глаза джинна.

На воротах было массивное медное кольцо в форме руки — хамса.И это было знакомо мне. Я видела много точно таких же колец на других воротах, они обеспечивали еще большую защиту от чар.

Я стояла перед воротами, тяжело дыша. Неужели я действительно нашла Манон? Я подняла руку, чтобы взяться за кольцо, но опустила ее.

Что, если я постучу, а дверь откроет Этьен? Но разве не на это я надеялась? Разве не ради этой минуты я совершила невероятно трудное путешествие, проделала весь этот путь до Марракеша? Я осознала, что мне страшно, я чувствовала себя безмерно одинокой. Сколько раз я спрашивала себя, смогу ли добраться до Марракеша, и если смогу, то найду ли Этьена?

И вот этот момент наступил.

И мне было страшно.

Что, если он лишь посмотрит на меня, нахмурившись и качая головой, и велит мне уйти, заявит, что я не имела права приезжать сюда, что он не хочет видеть меня. Что, если — когда я попытаюсь заговорить с ним, объяснить, что не сержусь на него за то, что он бросил меня, что прощаю его, и что бы он там ни скрывал от меня, это не может быть слишком ужасным, — он просто закроет передо мной дверь?

Нет. Этьен не поступит так со мной. Не поступит.

А что, если дверь откроет Манон? Что, если рассказанное ею о брате окажется неприемлемым для меня?

Я не могла дышать. У меня в ушах громко звенело, а синяя дверь становилась все ярче и ярче, пока не стала мерцать переливающимся светом. Одной рукой я оперлась на нее, но я так сильно дрожала, что мне пришлось опереться еще и плечом и закрыть глаза. Я не хотела быть здесь, только не сейчас. Мне нужно какое-то время. Я приду завтра, когда смогу контролировать свои эмоции. Этого достаточно для одного дня — найти, где живет Манон. Пусть пройдет хотя бы один день, прежде чем я встречусь с ней. Или с Этьеном.

Наконец я смогла открыть глаза, в ушах больше не звенело. Я выпрямилась и, бросив последний взгляд на ворота, повернулась и пошла прочь.

Дойдя до средины переулка, я остановилась. Я уехала из Олбани больше месяца назад. У меня было достаточно времени. И я не трусиха, я это много раз доказала себе, с тех пор как покинула Юнипер-роуд.

Я вернулась и снова стала перед воротами. Неосознанно я приложила к ним ухо, но ничего не услышала.

Затем я ухватилась за тяжелую хамсу,подняла ее и опустила раз, и два, и три. Стук получился тяжелым и суровым.

Глава 20

По ту сторону ворот было тихо. Я снова постучала, на этот раз с большей силой ударяя хамсой по дереву. Наконец я услышала шаги и дверь со скрипом отворилась.

В узкую щель выскользнула женщина, придерживая хик,чтобы лицо было прикрыто, к чему я уже привыкла. У нее были большие темные глаза; она часто заморгала, удивленно глядя на меня. В одной руке она держала металлическое ведро. В нем лежала тряпка, намотанная на палку. С нее на землю стекали белые капли. Я приняла эту женщину за служанку.

— Bonjour, мадам, — сказала я в надежде, что она говорит по-французски. — Я ищу мадам Малики. — До меня доносился резкий запах извести.

Когда она не ответила, я подумала, что она не понимает. Я поприветствовала ее на арабском языке: «Ассаламу аллейкум», — «Мир вам», — а затем медленно произнесла имя: «Манон».

Она продолжала изучать меня, теперь ее глаза стали необычно тусклыми, их свет погас. Я была ей благодарна за то, что она не достала амулет, как сделала женщина, живущая на этой улице. «Может быть, она слабоумная», — на секунду засомневалась я. Но хотя она молчала, в ее глазах светился ум, когда она изучала мое лицо. Она сделала шаг назад и поставила ведро. В эту секунду она ничем не отличалась от любой из закутанных женщин, которых я встречала в переулках Марракеша.

— Мадам Малики, — сказала я снова, пытаясь не выказать своего недовольства.

— Зачем вы ее ищете? — спросила женщина на безупречном французском языке, ее голос был слегка приглушен хиком.

Я сразу же расправила плечи.

— О! — воскликнула я, почему-то удивившись ее строгому тону и мелодичности ее голоса. Как могла я подумать несколько секунд назад, что она глупа? — Я... я пришла поговорить с ней, — пояснила я, не желая открывать причину, по какой я стояла в этом темном переулке.

— Что-нибудь случилось? — спросила она, и снова тон ее голоса внушил мне надежду, но все же меня раздражало то, что марокканская служанка полагает, что я буду говорить с ней о своих проблемах.