Фалида подошла к нам. На ее скуле был темно-фиолетовый синяк с желтизной по краям. У меня сердце болело за нее. Хотя Баду выглядел недокормленным и грязным, по крайней мере, на его теле не было следов побоев Манон. До поры до времени, подумалось мне.

— Ты пришла за покупками, Фалида? — спросила я ее.

Она покачала головой, нахмурившись.

— Куда вы идете?

Она не ответила, но взяла Баду за руку.

— Подождите! — окликнула я их, когда они пошли по улочке; Баду посмотрел на меня через плечо. Я пошла за ними. — Я пойду с вами.

Фалида и Баду шли в направлении, противоположном Шарии Зитун.

В этом чужом для меня городе я с удивлением отметила, что необычайно приятно увидеть кого-нибудь знакомого, даже этих двоих детей.

Фалида дернула плечом, как будто не имело значения, пойду я с ними или нет. Мы шли по узким проходам, которых я еще не знала, а затем Фалида отворила незапертую дверь в воротах. Мне пришлось наклонить голову, чтобы пройти под каменным сводом. Когда я выпрямилась, то увидела, что мы оказались за стенами медины. За низкой разрушенной стеной было марокканское кладбище. В верхней части стены я увидела истертую табличку, на которой было написано на арабском и на французском: «Interdit Aux Non Muslemans» —«Немусульманам вход воспрещен». Я остановилась.

Но Фалида залезла на стену и, наклонившись, перетащила Баду на ту сторону. Они пошли между холмиками. Здесь не было ни цветов, ни деревьев, ни надгробий, за исключением нескольких наклоненных полуразбитых плит у изголовий (или изножий) некоторых свежих могил. Везде валялся мусор. Это было заброшенное и унылое место.

— Подождите! — крикнула я и перелезла через стену вслед за ними. Мне не нравилось, что Баду оказался здесь.

Фалида что-то искала, останавливаясь возле могильных холмиков и, как мне показалось, разравнивая их. Я стояла рядом, не понимая, что она делает. Баду ничего не сказал, он только крепче ухватился за руку девочки.

Возле одной из небольших могил она поставила свою корзинку и, отпустив руку Баду, припала к земле. Баду подошел ближе ко мне, и я инстинктивно высунула руку из складок своего хикаи протянула ему, и Баду, ухватившись за нее, наблюдал за Фалидой, как и я.

Когда я поняла, что она делает, то ужаснулась. Эта могила оказалась разрыта, вокруг была рассыпана земля, а девочка копалась в ней двумя руками.

— Фалида! — окликнула я ее, но она не отреагировала.

Когда она докопалась до более сырой земли, я увидела край полусгнившего мусульманского савана. Я повернула Баду лицом к себе и сжала руками его плечи.

— Фалида, — сказала я строже, и она прекратила копать, глядя на меня. — Что ты делаешь?

— Я приносить для моей хозяйки, — пояснила она.

— Приносить что?

— Ей надо.

— Что ей отсюда нужно? — спросила я.

Но Фалида не ответила, она, погрузив руки в землю, что-то искала.

Вместе с вынутой землей я увидела что-то похожее на череп, завернутый в муслин. Он лежал боком. Я сглотнула. Я не отпускала Баду и прижимала его голову к своему хику.Я хотела остановить Фалиду, но она продолжала осторожно высвобождать саван, который распадался на части от ее прикосновений; было ясно, что она проделывает это не в первый раз и знает, что и как нужно делать. А затем, к моему ужасу, она, улыбаясь, вытащила побелевшую от времени хрупкую кость.

— Только из старой могилы, — сказала она, поднимая ее. — Солнце прожаривает кости. — Кость была округлой формы. Она положила ее в свою корзину. — Еще одну, — пробормотала она, опять роясь в земле.

— А Аиша-Кандишане поймает нас? — спросил Баду приглушенным голосом. Он дрожал.

Зачем Фалида привела его в такое ужасное место, где он стал свидетелем ее ужасного поступка? Неужели Манон позволила ей это?

— Нет, если ты хороший мальчик, — сказала Фалида, оглядываясь, покачивая головой и широко раскрыв глаза.

Я подумала, что человек, которого назвал Баду, мог быть смотрителем кладбища.

— Где он? — спросила я Фалиду.

— Она. Это женщина с ногами верблюда. Злой демон. Глаза как... — она запнулась. — Огонь. Подходит к могилам ночью, ловит человеков. Она любит человеков.

— Я забираю Баду домой, — сказала я, не в состоянии видеть, как он дрожит.

Я взяла его за руку и уже собиралась перешагнуть через узкую могилу, но Фалида вдруг пронзительно закричала. Я остановилась, моя нога повисла в воздухе.

— Нет, нет, мадам! — произнесла девочка не без сарказма. — Не перешагивайте.

Я опустила ногу.

— Перешагнете через могилу — у вас не будет детей, — пояснила она, похлопывая себя по животу.

Я посмотрела на ее узкое лицо с синяком на скуле, на беспокойно бегающие глаза.

«От Этьена, — вдруг подумала я, — у меня никогда уже не будет ребенка. Он не позволит, чтобы это произошло».

Почему это раньше не пришло мне в голову? Я думала только о том, что буду ухаживать за Этьеном, любить его, когда его болезнь начнет прогрессировать. Но сейчас, в этом жутком месте, после слов Фалиды я вдруг осознала, что никогда не буду матерью. Я никогда не буду держать на руках своего собственного ребенка, смотреть, как он растет. До того как я встретила Этьена и забеременела, я принимала как должное жизнь без мужа и детей и никогда не предавалась мечтам об этом. Но, однажды испытав такое короткое счастье исполнения мечты о материнстве, я не могла стать прежней, отказаться от этой мечты.

Неподвижно стоя на мрачном кладбище, я смотрела на Фалиду, которая снова начала рыться в земле. Маленькая ручка Баду крепко сжимала мою руку, его ладошка была влажной.

Я обошла с ним могилу.

В этот миг Фалида радостно вскрикнула:

— Есть!

Она на этот раз достала зуб с длинным и острым двойным корнем.

У меня стало горько во рту.

— Зуб лучше всего, — сказала Фалида, ухмыляясь. — Теперь леди будет довольна мною.

Мы вместе пошли в Шария Зитун. Я остановилась в переулке столяров купить Баду маленькую резную лодочку, чтобы отвлечь его от увиденного на кладбище. Если мне самой было страшно и горько, что же чувствовал он?

Когда я вошла в синие ворота с Фалидой и Баду, Манон от неожиданности подпрыгнула, открыв рот. Во дворе вместе с ней был француз Оливер в льняных брюках, но без пиджака; рукава его белой рубашки были закатаны до локтей. Они курили из шиешиМанон, открытая бутылка коньяка и два стакана стояли на низком столике.

Как обычно, на Манон была прозрачная дфинаповерх шикарного кафтана, волосы тщательно уложены, макияж идеален.

Она нахмурилась, изучая мой хик,пока я стояла, одной рукой держась за край открытой двери.

— Почему ты еще здесь? — спросила она бесцеремонно. — Что ты делаешь в Марракеше?

Я не ответила.

Фалида вручила ей корзину.

— Коленная чашечка и зуб, леди, — сказала она. — Хорошо? — спросила она с надеждой.

— Отнеси это в дом, — быстро произнесла Манон, взглянув на мужчину.

Он встал и взял свой пиджак.

— Тебе ведь не надо еще уходить, Оливер? — Манон положила свои тонкие пальцы на его руку.

Он опустил рукава рубашки.

— Дети вернулись. И, кроме того, у тебя есть компания, — сказал он, кивая в мою сторону.

— Ее никто не звал, — заявила Манон. — И я могу снова выпроводить детей. Скажи, что ты останешься еще ненадолго, Оливер, — произнесла она сладким голосом.

Но француз покачал головой.

— Мне все равно надо возвращаться на работу.

— Когда ты снова придешь, mon cher?

— В это же время на следующей неделе, — сказал он.

Так как он шел по направлению ко мне, я шагнула в сторону, чтобы пропустить его. Манон пошла за ним и взяла его под руку.

— Мы продолжим наш разговор в следующий раз, oui? — заговорила она, и он остановился, посмотрел на нее и провел рукой по ее щеке.

— Да, — сказал он, кивая, с неким подобием улыбки на губах. — Да.

Когда ворота за ним закрылись, Манон повернулась ко мне лицом.