Подробная и скрупулезная детализация быта в «Мертвых душах» дополняется эмоционально окрашенной речью повествователя, который производит впечатление человека многословного, но очень внимательного, умеющего точно и иронически передать свои наблюдения над укладом жизни обитателей поместий и губернского города. «Все эти толки и рассуждения произвели однако ж самые благоприятные следствия, каких только мог ожидать Чичиков. Именно пронеслись слухи, что он ни более, ни менее как миллионщик. Жители города и без того душевно полюбили Чичикова, а теперь после таких слухов полюбили еще душевнее». Представляя чиновников высокого ранга, повествователь сообщает: «Многие были не без образования: председатель палаты знал наизусть «Людмилу» Жуковского и мастерски читал многие места, особенно: «Бор заснул, долина спит»… Почтмейстер вдался более в философию и читал даже по ночам «Ключ к таинствам натуры», из которых делал весьма длинные выписки, но какого рода они были, это никому не известно… Прочие тоже были, более или менее, люди просвещенные: кто читал Карамзина, кто «Московские ведомости», кто даже и совсем ничего не читал».

Предлагаемое понимание «Мертвых душ» подводит к мысли, что это произведение мало похоже на поэму в традиционном смысле, ибо поэма подразумевает нечто возвышенное, воспеваемое и воспевающее. Конечно, многие высокие мысли Гоголя о Руси, о ее языке, о судьбе писателей, о потенциальных богатырях, которые могут родиться на этой земле, вкраплены в текст и создают впечатление, противоположное тому, которое складывается из нарисованной им же картины помещичьего и чиновного быта. Но преобладающий пафос «Мертвых Душ» – явно критический и даже юмористически-сатирический, что дает повод причислить произведение к тому жанровому типу, который в нашей науке рядом авторитетных исследователей называется этологическим (нравоописательным). А если считать его романом, то иметь ввиду плутовской роман нравоописательного склада – не случайно в первом издании сочинение Гоголя и называлось «Похождения Чичикова, или Мертвые души».

Вернемся к размышлениям о писателях, традиционно признаваемых романистами. В их числе прежде всего И.С. Тургенев, автор нескольких романов («Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», «Новь», «Дым»). В фокусе этих романов всегда интересная и духовно богатая личность: Рудин, Лаврецкий, Инсаров, Базаров, Лиза Калитина, Елена Стахова и др. Различные романы Тургенева сходны по характеру ситуации. А специфика ее в том, что различия между средой и микросредой не столь заметны и ощутимы, как у Пушкина и Лермонтова. Это объясняется двумя обстоятельствами.

Во-первых, у Тургенева нет детализированной картины московского мира, где жил Лаврецкий («Дворянское гнездо») и к которому принадлежали Стаховы («Накануне»), а в равной мере и провинциального, с которым были связаны Кирсановы («Отцы и дети»). В его романах мы встречаемся с отдельными семьями и их ближайшим окружением, вне каких-либо заметных связей с обществом в целом, они не воспринимаются как часть широкого дворянского круга.

Во-вторых, действие протекает летом, в усадьбе, на даче, в небольшом городке за границей, что влияет на расстановку сил, на соотношение позиций героев, как бы сближая их и не давая возникнуть той дистанции, которая стала бы более ощутимой в Петербурге и Москве, окажись там некоторые герои. В результате нет резкой дифференциации персонажей, контраста, противоречий; среда обнаруживает некую, хоть и неполную гармонию.

Менее подчеркнута дифференциация и внутри микросреды, т. е. между главными героями. Страдания Елены и Инсарова («Накануне») зависят не от разности позиций, как у Татьяны и Онегина, а от стихийных сил природы, уносящих жизнь одного из них. Лизе с Лаврецким («Дворянское гнездо») тоже мешают внешние, не зависящие от них обстоятельства. При всем отличии Базарова от Кирсановых он живет под их кровом, работает, спорит, вызывая уважение большинства окружающих. Словом, писатель всегда стремится акцентировать наличие хотя бы относительной гармонии в отношениях между людьми.

Тургенев, как и Пушкин, помогает нам разобраться в истоках характеров героев, обращая внимание на факторы, формирующие их сознание. В качестве таких факторов выступают прежде всего – ближайшая среда, а вместе с тем общая атмосфера времени и культуры. Здесь Тургенев продолжает пушкинские традиции, дополняя их своими новациями. Культура для тургеневских героев – источник знаний, мыслей, эмоционального содержания и вытекающих отсюда переживаний. В этой роли оказываются и литература, и театр, и живопись, и философия. Особое значение философии в жизни тургеневских героев исследовано А.И. Батюто в его работе «Тургенев – романист» (1972). В качестве предпосылки формирования сознания героев выступает и природа. Она же служит для проверки их умонастроений и эмоциональных возможностей; эмоциональный склад личности является показателем ее душевной отзывчивости, тонкости, изящества, склонности к возвышенному и тяготения к определенным философским воззрениям, у каждого героя – своих. При этом многогранная детерминация заметнее всего в изображении главных героев.

Весьма узкие рамки изображаемого мира, отсутствие очевидной конфликтности между средой и микросредой, а также противоречий внутри микросреды связаны с трактовкой самой личности и ее сущности. В понимании и изображении каждой личности ощущается тенденция увидеть элементы гармонии. Здесь обнаруживается и внутренняя полемика между И.С. Тургеневым и Ф.М. Достоевским, с этим связан и характер психологизма. Тургенева смущали нарочито подчеркиваемые и всячески демонстрируемые Достоевским сложность и дисгармония человеческой личности, Тургенев не скрывает, что и он представляет глубинную структуру личности и ее противоречия, но отказывается «докапываться до дна», как заметил он в письме К. Леонтьеву, и выявлять все движения человеческой души.

Чрезвычайно ценя эмоциональное начало в человеке, его способность откликаться на чужие настроения, красоту, природу, стремясь подчеркнуть созерцательность, безотчетность, стихийность настроений, писатель не любил акцентировать внимание на хаотичности душевных порывов, не одобрял эмоциональной раскованности и желания погружаться в глубины мира чувств. Ему ближе такие моменты, когда душа находится в состоянии взлета, порыва, подъема, энтузиазма. Его отвращает психология, не окрашенная мыслью или нравственным чувством. На это обращали внимание многие исследователи, в частности Г.Б. Курляндская в ее книге «Художественный метод Тургенева-романиста» (Тула, 1972) и ряде других работ. Это обобщение относится к изображению как отдельных моментов, так и целых периодов в жизни героев.

Например, когда Лаврецкий попал в непростую психологическую ситуацию, он не мечется между разными мыслями и чувствами, быстро разгадывает свое отношение к Лизе, не желает прятать его и т. д. И Лиза, и Елена тоже осознают свои чувства (одна к Лаврецкому, другая к Инсарову) и избирают принцип поведения соответственно привычной для них нравственной логике. Их сомнения остаются нераскрытыми, не давят на психику читателя. На поверхности повествования оказываются лишь результаты переживаний: светлые, добрые, облагороженные и облагораживающие поступки и настроения.

Из всего этого складываются и соответствующий тип психологизма, который писатель называл «тайным». Тайным его можно считать по двум причинам. Во-первых, потому, что он обнаруживается не только в прямом монологе или настроении, а косвенно – в действии, поступке, движении, позе, реплике, жесте и т. п. Монологи Лаврецкого после возвращения в родные места («Вот когда я на дне реки… И всегда, во всякое время тиха и неспешна здесь жизнь, кто входит в ее круг – покоряйся: здесь незачем волноваться, нечего мутить; здесь только тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь, как пахарь борозду плугом. И какая сила, какое здоровье в этой бездейственной тиши!») – это проявление прямого психологизма. Но психологизм может проявиться и в диалогах, например, в диалоге между Лаврецким и Леммом ночью, после свидания Лаврецкого с Лизой. Любой разговор может сопровождаться психологически значимыми деталями: «воскликнул вдруг», «неверным голосом», «проговорил чуть слышно», «я не безумец» и т. п.