Вовец Адмиралу [по поводу переживаний, связанных с убийством человека]:

– Вот интеллигент хренов! Когда боеголовки ядерныерассчитывал, небось не комплексовал, что полпланеты выжечь может, а тут вон какую достоевщину развел! Студент Раскольников, едрена мать\

Вовец сыну:

– …когда я от следователя поеду, ко мне в электричке подсядут семеро в кожаных куртках, дружески попросят выйти в тамбур, а домой я попаду уже в шестиугольном ящике.

Единственная героиня романа Валентина так объясняет Вовцу неожиданность любовного порыва:

– Я сходила к подружке, она психолог и занимается как раз семейными проблемами. Все ей рассказала, и она говорит, что мы идеальная пара <…> так что с сегодняшнего дня будем жить вместе.

Целый ряд кратких банальных суждений персонажей не что иное, как расхожие циничные жизненные установки, свидетельствующие об отсутствии нравственных принципов, намеренном игнорировании этических норм:

– Ограбить грабителя – это не зазорно, даже почетно в глазах многих граждан;

– Главное достоинство мужчины – что? Деньги! У настоящего мужчины – настоящие деньги!;

– Зачем ишачить, если незападло шакалить?;

– Я чо, лох? Пусть лохи с чеченами бодаются.

Обновленные и новые шаблоны встречаются и в авторской речи. Например: Вовец был патриотом России… сердцем понимал, что значит – за державу обидно; Мысль о неожиданном богатстве легко завладевает людьми; Он (Шуба) ввязался в какие-то сомнительные дела на чужих территориях <…> перестал вносить деньги в общак <…> Такой человек не мог далее занимать руководящую должность в криминальных структурах.

Стереотипы и штампы редуцируют авторское начало. В то же время они упрощают восприятие текста массовым читателем. Не отличаются оригинальностью описания трупов. В. Мясников создает стандартные схемы таких описаний, которые воспринимаются как кальки с экранных образцов (кино-, телебоевиков). Описание предсмертных конвульсий: Он (Двужильный) упал в борозду между грядок и судорожно задергался в долгой агонии.

Стандартность сочетается с натуралистичностью, как, например, в описаниях, центром которых является мертвый рот и/или глаза: В песке лежал мертвый Бык. Выпученные глаза остекленели, и тупое лицо сделалось еще тупей. Рот был открыт, и в нем поблескивала вода; Глаза (Шубы) вылезли из орбит, посиневший язык был прикушен до крови, и по нему ползали большие зеленые мухи; В глазных отверстиях колыхалась сварившаяся кровяная пенка. Ср. также описание внутренностей человека: Одному так все кишки выдавило, смотреть тошно; Один из бойцов сидел на земле с белым, как свежая простыня, лицом и обеими руками удерживал расползавшийся живот <…> внутренние органы так и лезли наружу, особенно кишки.

Натуралистические описания трупов, выполняющие жанрообразующую функцию, увеличиваются по мере развертывания повествования, вызвают брезгливость, отвращение, ужас, но не сочувствие, сопереживание. Не случайно «программное» суждение одного из охотников за изумрудами: – …раз уже они такие бараны, что дали себя замочить, туда им и дорога.

Натурализм – яркая примета поэтики низкого.

Общая черта поэтики низкого – намеренная вульгаризация текста – проявляется прежде всего в жаргонизации языка. В тексте употребляются единицы общего жаргона, т. е. «пласта современного русского жаргона, который, не являясь принадлежностью отдельных социальных групп, с достаточно высокой частотностью встречается в языке средств массовой информации и употребляется (или, по крайней мере, понимается) всеми жителями большого города, в частности образованными носителями русского языка» [Ермакова и др. 1999: IV]. Многие из этих единиц сохраняют связь с социальным языком, из которого они пришли в общий язык, перестав быть узкожаргонными номинациями. Например, употребляемый автором глагол дембельнуться ассоциируется с армейским жаргоном; существительное общак – с криминальным жаргоном; глагол балдеть – с молодежным жаргоном и др. Подобные общежаргонные слова не требуют специальных пояснений, в отличие от не ставших общеупотребительными слов из профессиональных и социальных жаргонов.

Профессиональные жаргонизмы в тексте романа не всегда поясняются. Так, существительное деды известно в значении ‘старослужащие’ (из армейского жаргона). В романе оно выступает в профессиональном значении, которое не поясняется: Деды откалывали изрядные глыбы породы. Одно из тематических слов текста, зафиксированное в жаргоне горняков, при первом употреблении не поясняется, но в дальнейшем повествовании получает толкование: Этот голый отвал возле своего дома можно из окошка контролировать, а по лесным дорогам хиту гонять – дохлое дело (в речи автора без пояснений). Ср.: В сносках книг о жизни старого Урала поясняется, что хит – это хищническая добыча камней-самоцветов и золота. А хитники иногда так прямо и называются – хищники (в авторской речи).

Автор включает в текст специальный лингвокультурологический комментарий, романтизирующий хитников: …в отличие от «дедов», хитник конца двадцатого века не только работящ, но и образован, интеллигентен и эстетически воспитан. Он не просто горщик-добытчик, но еще и огранщик, камнерез и дизайнер <…> Шпионскими методами он добывает информацию о перспективных залежах, словно диверсант, проникает на охраняемые территории и в замурованные шахты. Великий конспиратор, он умело скрывает свои богатства, собирая образцы, достойные лучших музеев мира. И никакая милиция, никакие рэкетиры не смогут его притормозить – квалификации не хватит выследить. Вульгаризация здесь проявляется не в самом употреблении однокоренных жаргонизмов хит, хита, хитник, а прежде всего – в упрощении и опошлении ментально значимого понятия интеллигентный, которое произвольно совмещается с возможностью хищения. Героизацию стремления к обладанию нечестно нажитым богатством также можно оценить как вульгарную. Не следует преуменьшать общекультурной опасности подобных интерпретаций: в соответствии с лингвоспецифической семантикой слов данной группы интеллигентный человек не может быть расхитителем государственных богатств. Сдвиг в культурных коннотациях, подобный данному, оказывает отрицательное влияние на массовое сознание.

Еще одна грань вульгаризации языка романа средствами жаргонизмов – стилизация жаргонной речи без строгого ее соотнесения с социальными ролями персонажей. Пошлостью, грубостью, упрощенностью отмечена речь персонажа – независимо от его образования, профессии, жизненного опыта. Персонажи В. Мясникова стремятся вырваться из полиглоссии, замкнуть языковую деятельность информационно недостаточным жаргонным кольцом. Ср.: – О чем базар, пацаны? Двести баксов посылаю, и поехали. Держи капусту, братан, и отпирай тачку. Видишь, пацаны в травматологию хотят? (речь семнадцатилетнего парнишки, состоящего в банде); – Лохи полные, даже от армии закосить не могут (суждение об израильтянах эмигранта Вани Кацмана, скупающего оптом уральские изумруды); – Короче, блин! Щас идем и мочим всех, кто попадет. Пацаны, конкретно! Жгем на хрен все до полного нуля. А кто и что – это Колян сейчас обрисует. Короче, братва, не вздрагивай! (реплика-приказ Шубы, который, как отмечает автор, десять лет парился на нарах, а сейчас начал входить в авторитет)', – А этих тагильских долбаков полезно хайлом об тэйбл мочкнуть, чтоб мышей ловили, а не водку жрали на посту (реплика Вершинина – психолога, кандидата психологических наук, содержащая итоговый вывод о проведенной им аналитической работе); – Конечно, зачем ишачить, если незападло шакалить? (реплика главного героя – человека с высшим образованием).