Мы стояли, замерев, выравнивая дыхание, которое от неожиданности у обоих сбилось. Наконец Женя пошевелилась и подняла голову, взглянув растерянно на меня. От её взгляда в моей голове что-то перевернулось, и я обо всём забыл: наклонился и провёл губами по прохладной щеке. Женя замерла, затаив дыхание и закрыв глаза, но не отклонилась, и тогда я прижался неумелым, детским поцелуем к мягким, полураскрытым губам. И вдруг моё лицо обхватили тёплыми руками, и перехватили губы своими, проведя юрким язычком вдоль зубов, дав понять, что их надо разжать. Я подчинился, и моя скромная, не собиравшаяся ни с кем заводить отношения «внучка», преподала мне - ни разу нецелованной «деревенщине», мастер-класс по поцелуям.

Мой первый настоящий поцелуй!

Я весь растворился в удивительных ощущениях, меня завело до звёздочек в глазах, а когда поймал губами и начал осторожно посасывать юркий язычок, весь мир взорвался фейерверком чувств, а зябкие мурашки прокатились от затылка по позвоночнику, сжав тягучей жаркой судорогой низ живота. Возбуждение было таким ярким и стремительным, что я испугался сам себя. Но испуг тут же прошёл, уступив место щенячьему восторгу. Разорвав поцелуй, подхватил на руки и закружил по заснеженной аллее невесомое повизгивающее чудо в голубой шубке, заходясь радостным, счастливым смехом.

Я бы ещё долго мог упиваться своим счастьем, но Женя спустила меня с небес на землю, скомандовав отпустить её и отправляться по адресам выполнять оставшуюся работу.

Заказчики, встречавшие припозднившихся деда Мороза и Снегурочку надолго запомнят этот волшебный визит. Мы буквально жили в своих образах, танцевали, пели, сыпали шутками-прибаутками, приобщая к участию в общей кутерьме и мам с папами. Они вместе с детьми, отбросив стеснение, прыгали возле ёлки «зайчиками» и «белочками», вспоминали выученные в далёком детстве стишки и дружно вместе с нами водили хоровод под традиционную «В лесу родилась...». А нам с Женькой было хорошо и уютно рядом друг с другом. Но всё хорошее имеет свойство заканчиваться: последний заказ был выполнен, и мы, провожаемые довольными родителями, вышли из подъезда. Взявшись за руки, медленно побрели в сторону остановки, вдоль заснеженного забора. Когда проходили мимо чернеющих гаражей, Женя приостановилась и смущённо взглянув на меня, попросила её подождать, сказав, что ей «очень надо», и юркнула в проход между двумя гаражами.

- Ром, я быстро. Подожди в сторонке, только не смотри.

Я понятливо кивнул и потихоньку продолжил свой путь дальше, остановившись в десяти шагах. Вдруг из-за поворота начала выруливать машина. Я испугался, что водитель фарами может осветить находившуюся в неудобном положении девушку, и быстро подошёл к нише, желая загородить Женьку от любопытных глаз.

Чисто инстинктивно бросил взгляд в нишу и остолбенел, не в силах отвернуться.

Блять-блять! Ведь сказали же: «Не смотри!» Ну, что мне стоило выполнить такое простое пожелание? А теперь, не в силах оторвать застывший взгляд, не знал, что думать и делать. Моя Снегурочка стояла боком и, раздвинув полы шубейки, поливала сугроб тугой струёй. Шапочка с косой была небрежно зажата под локтем, а из ворсистого воротника торчала стриженная мальчишеская голова. Бля, писающий мальчик! Моя Женя... мальчик?!

Всё ещё не веря в то что вижу, я крепко зажмурился и помотал головой - видение не исчезло! Сквозь звон в ушах услышал собственный полустон-полувскрик:

 - Блять!!!

Не помню, как развернулся и как бросился бежать не разбирая дороги, чуть не под колёса осветившему меня фарами автомобилю. Очнулся, когда услышал громкое пиликанье. Ошалело посмотрел на матерящегося через открытое окно водителя, автоматом обогнул машину и побрёл в сторону остановки, волоча за собой пустой мешок и палку.

 - Ром!!! Рома-а-а!!! Прости-и-и-и!!!!! - донеслось мне вслед.

Но я не остановился и не обернулся. В голове была полная сумятица, через которую пробивалась и набатом стучала в виски одна-единственная сводящая с ума мысль: «Моя Женя - мальчик!»

***

 - На! Своей подруженьке вернёшь! - бурчал я, снимая с себя и складывая во влажный мешок дедморозовскую амуницию. - Я туда больше - ни ногой! Завтра же в деревню уеду - к маме Новый год встречать. Чего ей там одной без меня тосковать?

Наутро, закинув на плечо собранный с вечера рюкзачок, не обращая внимания на протестующие возгласы сестры, я отчалил на автовокзал и уже к обеду обнимал счастливую от моего приезда маму. О Жене старался не думать, но только и думал, что о ней или... о нём? Но виду не показывал, напуская на себя наигранную весёлость. Первым делом сходил затопил баньку, по которой очень скучал, так и не привыкнув к городскому комфортному мытью под душем. Напарился в своё удовольствие, почаёвничал с матушкой, отвечая на её бесконечные расспросы о моём городском житье-бытье, и окунулся в деревенские дела и заботы - предновогодние хлопоты.

Новый год встретили тихо-мирно. Накрыли стол приготовленной мамой снедью. Было много любимых мною блюд, но кусок в горло проходил с трудом. Матушка видела, что меня что-то мучает, но не расспрашивала. Знала, что сначала мне самому всё надо «переварить», а потом уж и ей расскажу. С детства так повелось, что секретов от неё я никогда не держал. Она и выслушает, и подскажет, и давить, если я с чем-то не согласен, не станет. Мудрая она у меня!

Убрав со стола, разошлись по кроватям. Мама уснув, вскоре засопела, у меня же сна - ни в одном глазу. Хоть и гнал от себя воспоминания о предпоследнем дне года, нелепой работе деда Мороза и Жене, они настойчиво возвращались, оставляя на губах медовую сладость моего первого крышесносного поцелуя. Перед глазами стояли бездонные любимые глаза, и я, не сдержавшись, натужно заскулил от безысходности, зажав рот краем одеяла. Подумать только, угораздило влюбиться, и в кого - в парня!

«Что делать? Что же теперь делать?» - буравчиком вонзалось в воспалённый мозг. Я не находил себе места, мечась с боку на бок и обтирая непрошенные горючие слёзы о повлажневшую подушку. За всхлипами даже не услышал, как тихонько поднялась мама и присела сбоку на моей кровати. Я привстал в отчаянном порыве и обнял её, прижавшись мокрым лицом к груди, и зарыдал ещё горше. Она успокаивающе гладила меня по короткому бобрику, вполголоса приговаривая:

 - Ш-шшш, тихо-тихо, успокойся... Всё будет хорошо, ну, чего разревелся, глупенький? Что случилось, мой золотой? Кто тебя обидел, скажи? Я им всем ух как накостыляю, никто не смеет обижать моего сыночку.

- Мам, ик, я влюби-иился, - еле выдавил из себя, хриплым от слёз баском.

Мама слегка отстранила мою рыдающую голову и ласково воскликнула:

- Да что ж ты убиваешься-то так, дурачок, радоваться надо! Чай, хорошее это дело.

- Мам, ик-ик, он... он па-аарень, я... я в парня влюби-иился. Чё теперь делать-то?

Мама помолчала, опять прижав меня к себе, но видя, что я, уже было начавший успокаиваться, пошёл на новый виток истерики, убеждённо сказала:

- И что, что парень? Значит он человек хороший! Не мог мой сын полюбить плохого! Ведь, хороший?! - то ли спросила, то ли утвердила мама.

- Очень! - с жаром ответил я и опять всхлипнул:

- Он... он детей лю-ююубит. Учится в педагоги-иическом.

- А тебя? Тебя любит?

- И меня... наверное. Он... он меня целова-аал.

Мама едва заметно вздрогнула, с минуту помолчала, потом вытерла тёплой мягкой рукой мокрые щёки своего нерадивого сына и, уложив на подушку и заботливо прикрыв одеялом, произнесла с твёрдой уверенностью:

- Ну, раз такое дело, собирайся-ка ты, сынок, завтра обратно! Нечего тут рядом со мной страдать. Ты будешь счастлив, и моё сердце успокоится.

Мои слёзы враз высохли. Я с благодарностью посмотрел в родное, до боли любимое лицо:

- Спасибо тебе, мам, за всё спасибо! Ложись рядышком, поспи со мной, как в детстве, так хорошо, когда ты рядом!

***

Заявившись после обеда к сеструхе, обнаружил только одного бодрствующего перед телевизором Тёмку.