Когда все пять Пиноккио выбрались на улицу, перед окошечком кассы уже стояла очередь. При виде живых кукол прохожие останавливались.

— Ой, смотри! — воскликнуло юное создание, обращаясь к своему спутнику, мордатому шведу. — Разве они не милашки?

Джонни Флетчера прошиб холодный пот. К нему, пошатываясь, приблизился самый толстый Пиноккио.

— Господи, на что только не согласится голодный!

Из подъезда вышел управляющий и гаркнул:

— Не топтаться на одном месте! Побольше огоньку! А то уволю всех прямо сейчас! А свое жалованье имеете право взыскивать через суд. Ну, артисты, начали!

Пиноккио притопывали и подпрыгивали, играли в чехарду. Люди останавливались, затрудняя уличное движение. Полицейские отчаянно свистели, но им никак не удавалось разогнать толпу. Вскоре подоспел отряд правопорядка. Общими усилиями наладили движение транспорта. Управляющий стоял за кассой и улыбался во весь рот: билеты на вечернее представление раскупались, как горячие пирожки.

Пиноккио водили хороводы, играли в «колечко», в салки и дошли до полного изнеможения. Ноги уже отказывались служить. Спустя два часа управляющий наконец позволил им по очереди — по пятнадцать минут на каждого — отдохнуть.

Дождавшись своей очереди, Джонни без сил ввалился в раздевалку. Дивана в комнате не было, и он растянулся прямо на полу. Он так устал, что не было сил даже снять маску. Минут десять он лежал пластом. Потом, скосив глаза, увидел скомканную газету. Он перекатился на бок и развернул ее. Его внимание привлек заголовок. Сняв маску, он приоткрыл дверь.

Почти вся первая полоса была посвящена событиям в Бруклендсе. В передовой сообщалось, что некий Том Квизенберри, двадцати лет, был задушен в Бруклендской тюрьме тремя бродягами, соответственно: Джоном Доу, Джоном Смитом и Джоном Джонсом.[2] Согласно показаниям констебля Оры Фитча, Джон Доу — престарелый слабоумный бездомный бродяга. А вот Джон Смит и Джон Джонс — молодые преступники. Они напали на констебля Фитча, и кто-то из них пырнул его ножом. К счастью, рана оказалась нетяжелой, хотя и болезненной. Полиция предпринимает необходимые меры для поимки преступников.

Во второй колонке речь шла о Дайане Раск, невесте Тома Квизенберри. Ее задержали вчера вечером неподалеку от города Мус-Лэйк после того, как мисс Раск видели в обществе двух типов, похожих по описанию на Смита и Джонса. Бандитам удалось скрыться после захватывающей дух погони. Дайана Раск настаивает на том, что мужчины, с которыми ее видели, — просто случайные попутчики. Отец убитого молодого человека, Эрик Квизенберри, который только что прибыл из города Хиллкреста, штат Нью-Йорк, поручился за мисс Раск, и ее отпустили.

Квизенберри, говорилось далее в статье, забирает тело сына для похорон в семейном склепе. Перед отъездом он заявил, что выплатит тысячу долларов тому, кто поймает Джона Смита и Джона Джонса.

— А это идея! Тысяча баксов — это вещь! — размышлял вслух Джонни. — Может, за меня никогда так много в жизни не дадут…

— Эй, ты, Пиноккио! — крикнул из-за двери следующий артист, жаждущий отдыха. — Ты отдыхаешь дольше положенного!

В раздевалку ввалился еще один Пиноккио, и Джонни со вздохом поднялся с пола.

К вечеру все они еле держались на ногах. Целый день Пиноккио веселили народ. К середине дня у театра выстроилась очередь длиной в полквартала. Управляющий разрешил им по очереди — по полчаса на каждого — перекусить, но дать немного денег в счет жалованья решительно отказался. Джонни и Сэм вместо обеда просто подремали немного.

Наконец наступил вечер. Ровно в девять пятеро Пиноккио двинулись в раздевалку. Джонни с Сэмом облачились в свою одежду. Появился управляющий с деньгами.

— Наймете нас завтра? — поинтересовался Джонни.

Управляющий заюлил.

— Н-н-у… вряд ли. Может… позже, на неделе.

— Но вы же обещали, если мы хорошо поработаем, завтра нанять нас снова, — напомнил один из Пиноккио.

— Так-то оно так, но сегодня мы собрали такую толпу, что завтра народу точно придет с избытком.

— Ах так! — сказал Сэм Крэгг. — Ну, тогда… — Он накрыл лицо управляющего своей пятерней и толкнул с такой силой, что тот отлетел в дальний угол. Когда он отлип от стены, Сэм и Джонни уже стояли в дверях.

— Ужинать! Едим до отвала… — воскликнул Джонни.

— Толстые, сочные бифштексы, — взвизгнул Сэм.

Из Миннеаполиса в Коламбус — за доллар тридцать центов!

Сначала Миннеаполис — Чикаго… Двое суток в товарняках и багажных вагонах с батоном хлеба и с палкой дешевой колбасы за двадцать центов.

Пятьдесят центов за нормальный обед в Чикаго.

Далее по шоссе в Индианаполис. День — на открытой товарной платформе экспресса и двадцать центов на еду.

Затем по шоссе номер 40 до Коламбуса. Целый день и кирпич хлеба.

В Коламбусе первый же встречный полицейский нахмурился и решительно направился к ним.

Смешавшись с пешеходами, они перебежали на другую сторону улицы и завернули за угол. Когда они отдышались, Джонни сказал:

— У нас осталось семьдесят центов. Хочешь не хочешь, а привести себя в божеский вид необходимо. Лучше не поедим. Ты, Сэм, выглядишь как стопроцентный громила.

Сэм Крэгг провел ладонью по недельной щетине:

— Думаешь, ты похож на майскую розу? Нас запросто сцапают не только за щетину, но и за прически. Не надо было оставлять наши бритвы у того неотесанного констебля в Миннесоте.

— Нам вообще не стоило встречаться с ним, — буркнул Джонни. — Но мы на него напоролись, и вот мы здесь. Давай побреемся.

— Где?

Джонни осмотрелся. Налево, над крышами домов, возвышался купол здания законодательного собрания штата.

— Колледж, должно быть, где учат на парикмахеров, чуть правее!

Сэм поморщился:

— Профессионально-техническое училище, что ли?

— Можно, конечно, пойти в какой-нибудь салон красоты, но мне кажется, оттуда нас турнут. Может быть, потом, когда станем миллионерами…

— Нет, — нахмурился Сэм, — мне этого не вынести.

Джонни покачал головой:

— Должно быть, я теряю хватку. Сам чувствую себя не в форме для такого испытания.

Следующие полчаса были мукой. Джонни пригласил в кресло ученик, которому вообще не стоило покидать родную ферму. Дурная привычка размахивать бритвой перед носом клиента, прежде чем отхватить кусок кожи со скулы, кого угодно способна была довести до белого каления. Наконец он с грехом пополам справился с бритьем и принялся маскировать порезы на лице кусочками пластыря.

— Сэр, не желаете ли нежный массажик? — промямлил ученик.

Джонни приоткрыл глаза. Убедился, что тот убрал бритву, и сказал:

— Я бы тебя сам помассировал, если бы прежде догадался выломать штакетину из забора.

Сэм был уже побрит. Его физиономию украшал длинный порез.

На улице Джонни извлек из кармана ломбардную квитанцию:

— Ну, теперь нам предстоит узнать самое худшее.

— Зачем это? — возразил Сэм. — Даже если Том заложил свою вещичку всего за один бакс, мы не сможем выкупить ее.

Джонни пожал плечами:

— Может, ты и прав, но есть конторы, где скупают такие квитанции. Ростовщики, они знаешь какие акулы? Дают примерно одну десятую от стоимости заклада. У мелких маклеров иногда можно получить на несколько баксов больше. Во всяком случае, взглянуть на вещицу-то можно, вдруг что и надумаем. Ломбард в двух кварталах отсюда.

Они сразу увидели над дверью три золотых шара, на стекле надпись «Дядя Джо. Друг в беде» и вошли. Дядя Джо, остроглазый, гладко выбритый молодой человек лет двадцати восьми-тридцати, окинул их изучающим взглядом. Джонни протянул ему квитанцию.

— Вот и мы, дядя Джо! — бодро приветствовал он его. — Давайте посмотрим, хорошо ли вы заботились о нашей фамильной реликвии.

Повертев квитанцию в руках, ростовщик спросил:

— У вас есть деньги, чтобы выкупить вещь?