Рябчиков и Тулин заплатили деньги за корову ее владельцу, а повар Сокольников забрал ее на гуляш и котлеты. Еще и сегодня Семен Кондратьевич ел жареную говядину.

Шаблия радовало, что ни неугомонный Рябчиков, ни хладнокровный Тулин не очень переживают, получив нагоняй. Им некогда думать о неприятностях, потому как действительно нужно ставить мины против возможного врага и его нападения и строить не только блокгаузы и ходы сообщения, но и дзоты, а то и доты. Шаблий уже выхлопотал наряд на арматуру и бетон.

— Расскажи, Андрей, как тебя провожали в армию? — попросил Шаблий, обняв парня за плечи.

— Хорошо провожали. С музыкой. В моряки и в пограничники провожают шумно. А дядька Филипп еще и напутственное слово сказал.

— Вижу, немало у тебя впечатлений осталось, — сказал полковник.

— Особенно от сабли знатного турка, которого положил ваш пращур. Везет вашему роду на сабли. Вам подарили саблю за бои с бандитами, а в сундуке бабуси Софьи лежит еще одна, цены ей нет: вся в драгоценностях. Даже бриллианты и рубины на ней. А главное — память о героическом прошлом вашего шаблиевского рода. И не от слова ли «сабля» ваша фамилия?

— Видимо, так, — сказал Шаблий и стал напевать «По долинам и по взгорьям», одну из любимых своих песен.

Андрей лег на спину. В бездонном синем небе плыли одинокие белые облака. Мотив боевого марша перенес его на другой конец Родины, и он сказал:

— Кажется, что не небо вижу, а бухту Золотой Рог. Когда я жил там с Полиной Ивановной и Лидой, то каждое утро ходил купаться в море. И весной, и летом, и осенью, пока бухта не покрывалась льдом. Умываюсь, а в ушах песня вашей юности:

— Ты случайно стихи не писал на радиоузле? — усмехнувшись, спросил Шаблий.

— Нет. Писал пьесу о воссоединении Западной Украины с Советской, — серьезным тоном ответил Андрей. — А что?

— Да я так просто.

Вблизи зашелестело, и из кустарников выскочил высокий рыжеватый пес с оттопыренными ушами.

— Каштан! — ласково крикнул полковник. — Разбойник!

Собака уткнула морду в плечо Андрея и радостно завиляла хвостом. Вскоре за ней пришел чернявый, с быстрым взглядом темных глаз пограничник.

— Извините, товарищ полковник! Я не знал, куда так задал стрекача Каштан, потому и сам прибежал сюда, — быстро выпалил пограничник.

— Это, папа, Шмель Мукагов, напарник мой по боевому крещению на границе! — с иронией в голосе сказал Андрей. — Чего в жизни не бывает! Правда же, Шмель? — И к Шаблию: — В Северной Осетии Шмель был секретарем горкома комсомола, а тут пока что рядовой. Собрались хлопцы, у которых была отсрочка от армии. Вот и служим с Мукаговым в одном отделении, хоть мне только восемнадцать, а ему двадцать семь лет.

— Садитесь, Шмель, — пригласил полковник. — Имя какое у вас! Почти Шамиль.

— Это же оно и есть, товарищ полковник! — ответил Мукагов.

— Я очень люблю повесть «Хаджи-Мурат» Толстого, — сказал Шаблий. — Так какое же у вас было боевое крещение? Что-то мне не рассказывали ни Тулин, ни Рябчиков.

— А если бы расспросили старшину Колотуху, тот бы рассказал непременно! — засмеялся Мукагов. — История далеко не в духе Шамиля.

— А все-таки… Если и случился какой казус с вами, я никому об этом не скажу! — подморгнул Шаблий, заметив, что парни не очень хотят вспоминать прошлое.

Мукагов переглянулся со Стоколосом, и Андрей с неохотой, вроде ему приходится отвечать урок, который не выучил, начал:

— Мы, новобранцы, только что прибыли на заставу и еще не успели принять присягу. А тут тревога: три лазутчика шмыгнули в кусты нашего берега. Я и Шмель кинулись по заданному нам маршруту. Вскоре встретили мотоцикл с маленьким фургончиком, в котором возят продукты…

— Или зарезанных овец на шашлык, — добавил не без юмора Мукагов.

— Может быть, и овец, — согласился Андрей. — Мотоциклист и говорит: «Садитесь, товарищи пограничники, в карету, я вас мигом подкину куда нужно!» — И мы сели в прицеп. Водитель закрыл за нами дверцы, еще и на засов засунул, чтобы не открылись. И мы оказались в западне!

— Точно! — разгорячился Шмель и схватился за голову.

— А мотоцикл мчал, аж пыль поднималась, и наш прицеп вилял и подскакивал. Я и говорю: «А тебе, Шмель, не пришло в голову, что один из диверсантов, за которыми мы охотимся, сидит за рулем мотоцикла и везет нас, как овечек на шашлык?»

— Поверьте, товарищ полковник, — положил обе руки на грудь Мукагов. — В таком дурацком положении я не был за все свои двадцать семь лет. Дома я обижался, если кто-то меня немного критиковал на конференциях. А в фургоне почувствовал, что меня на пушечный выстрел нельзя допускать к руководящей работе как головотяпа. Уже хотел стрелять. Должен же остановить водитель своего черта!

— Закипела горячая кавказская кровь у Шмеля. Тогда я и говорю: «Сиди смирно, Шмель! Может быть, мотоциклист не враг. Может, он патриот! Подождем, что будет дальше».

— Точно, товарищ полковник! Я немного успокоился и подумал: «Мотоцикл Прут не переплывет. А через мост наши не пустят», — сказал приглушенным голосом Мукагов.

— Наши не пропустят мотоцикл! В наряде стоял латыш Рубен. Можешь представить, отец, что мы только не передумали, сидя в этом проклятом фургоне… Но тут мотоцикл остановился. Дверцы открыл водитель и сказал: «Пока ваши подоспеют, мы преградим дорогу лазутчикам! У них другого пути нет, нас не минуют». Чудесным парнем оказался водитель! Мы начали поиск, но нас опередил Оленев с Каштаном. Он-то и скрутил бандюгам руки.

— Что ж… Молодцы, что рассказали эту историю, — сказал Шаблий.

— Не очень она героическая, — заметил Шмель.

— Зато правдивая, — добавил, усмехнувшись, Шаблий и поднялся.

Они вышли на дорогу, где их ждала «эмка». Полковник обнял Андрея и подморгнул по-дружески.

— В июле я приеду с нарядом на бетон и лес для долгожданных огневых точек, — сказал полковник капитану Тулину и к Стоколосу: — Оставайся таким же жизнелюбом! И никогда не залазь в прицеп для баранов!

Поодаль стояла уже готовая ехать на свой выпускной вечер Леся Тулина.

Шаблий задержал взгляд на девушке, потом перевел на Андрея и не без лукавинки в голосе заметил:

— Лида говорит, что под Белой у тебя есть Таня…

— Не доросла еще Лида, чтобы говорить про девчат, — покраснел Андрей.

— Я тоже думаю, что не доросла еще Лида, — совершенно серьезно сказал Шаблий. — Садитесь, Леся! Зовите маму, я подвезу вас к школе.

— А вы не провожаете отца на аэродром? — спросила Леся у Андрея.

— Нет.

Шаблий тепло попрощался с сыном.

В глазах полковника и пограничника виделась грусть. Что-то недоброе предчувствовали и отец и сын. Но умолчали об этом. Андрей еще долго стоял, провожая взглядом «эмку», которая помчалась от границы, вздымая пыль. Глубоко вздохнув всей грудью, Стоколос пошел в казарму.

Разувшись и сняв ремень с подсумком, он взбил подушку и, взявшись руками за свою и соседнюю кровати, подпрыгнув, оказался на втором ярусе. Жара на дворе постепенно усиливалась и все больше чувствовалась в казарме. Но был приказ не снимать гимнастерок, когда ложишься спать.

Андрей расстегнул все пуговицы и положил руку на грудь. Уставился в потолок. Да разве заснешь после такой напряженной ночи, после встречи с отцом? «Гм… Лида говорила, что есть Таня под Белой…» Как ни пытался отец быть во время встречи беззаботным, да все вздыхал, поглядывая на чужой берег. Правда, Андрей пытался делать вид, что не замечает отцовского беспокойства, и потому с таким вдохновением упомянул о Далеком Владивостоке, а с Мукаговым рассказал целую новеллу о неудачливых пограничниках. «Ясно, что Лидка побывала у бабуни Софьи и уже разузнала что-то про Таню. Тоже мне, следопыт! — усмехнулся задумчиво Андрей. — Таня! Таня! Что же мне написать тебе завтра?»